Тверской баскак. Том Пятый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 7

— Вот взгляни хотя бы на сегодняшний день. Уверяю тебя, что отсюда до самого последнего моря у тебя нет в Европе сколько-нибудь серьезных противников. Твои воины раздавят как клопа любое здешнее войско, потому что все твои враги слабы, малочисленны и разобщены. Да еще на данный момент нет тут такой силы, что была бы способной их объединить.

Бурундай скривился словно от зубной боли.

— Зачем столько слов, Фрязин⁈ Устаю я от них! Ведь все просто и понятно, нет у врага силы, значит у нас будет больше добычи и меньше потерь!

Он наградил меня уничижительным взглядом, и я, опять соглашающе покивав, поддакиваю ему.

— Все так, многоопытнейший Бурундай, все так, но посмотри на эту ситуацию с другой стороны и ответь себе на вопрос. Если враги настолько слабы и разобщены, что неминуемо будут разгромлены в первом же сражении, что тогда они постараются предпринять?

— Сдадутся на милость победителя! — Высокомерно отрезал Бурундай, и я вновь соглашаюсь.

— Может быть! Может быть, кто-то и сдастся, но большинство закроется в своих замках и укрепленных городах!

— И что⁈ — Узкие щели азиатских глаз уставились мне в лицо. — Ты выкуришь их оттуда своим огнем. Всех до единого!

Это та самая фраза, которую я ждал и к которой так долго подводил Бурундая.

— Конечно, выкурю! — Не отводя глаз, выдерживаю его сверлящий взгляд. — Есть, правда, одна проблема…! Этих замков только в одной Германии сотни. Уйдут годы лишь на то, чтобы обойти их все, не говоря уж про все остальное.

Время самый грозный враг для старика. Я вижу, как в черных монгольских зрачках впервые вспыхнуло сомнение, и, не давая ему возразить, дожимаю.

— Конечно, мы можем двигаться от замка к замку, от одного города к другому и сокрушать их один за другим. Рано или поздно враг сломается и начнет сдаваться, но тут возникает другой вопрос. А готово ли, Бурундай, твое войско к такой затяжной и многолетней войне? Не развалится ли оно раньше, чем дрогнет враг, не перессорятся ли между собой твои темники, не разбегутся ли по своим кочевьям воины⁈

Я прям чувствую, как в этот момент в памяти Бурундая всплыла картина сегодняшней ссоры, и вбиваю последний гвоздь.

— А Берке⁈ Он здесь лишь до тех пор, пока на ханских подушках сидит Улагчи. И если вдруг с царственным мальчиком, не дай бог, что-то случится, то Берке не просто умчится в Золотой Сарай, а еще и уведет с собой не меньше половины войска.

На лбу Бурундая прорезались глубокие морщины тяжелого раздумья, показывая мне, что ни одно мое слово не пропало зря и пришло время для главного вывода.

Начинаю, не отказав себе в победной улыбке.

— Вот и получается, что слабость нашего противника становится его силой. Ведь наилучшим вариантом для нас стал бы разгром врага в одной или нескольких решающих битвах, а его слабость и нежелание сражаться приведут нас к наихудшему варианту, о котором я уже говорил.

Бурундай все еще морщит лоб и сидит мрачнее тучи. Признавать мою правоту ему не хочется, но он не был бы великим полководцем, если бы хоть раз позволил эмоциям взять верх над разумом.

— Хорошо! — Проскрипел он, наконец. — Что ты предлагаешь? Только не говори мне, что ты пришел сюда лишь для того, чтобы испортить старику сон своим мрачными перспективами.

За что я уважаю Бурундая, так это за его умение превозмочь свои амбиции. У людей его ранга, возраста и популярности — это наиредчайшее качество. Чаще слава и возраст играют с людьми злую шутку. Они перестают слушать других, а любые возражения воспринимают как досадное недоразумение, которое надо побыстрей устранить. Бурундай тоже терпеть не может несогласие, но в отличие от других, в нужные моменты он может с собой справиться. В этот раз ему потребовалось вся его сила воли, но он таки заставил себя прислушаться к голосу разума.

Глаза Бурундая выжидательно уставились мне в лицо, и я начинаю говорить то, ради чего собственно все и затеял.

— Чтобы избежать наихудшего для нас варианта, необходимо изменить само отношение местной знати к вторжению. Пока германские, венгерские или польские бароны считают монгольское войско иноземным захватчиком, они будут отчаянно сопротивляться, но если нам удастся изменить сам статус войны, то и их отношение изменится.

В глазах старого монгола вспыхнуло раздражение.

— О чем ты! Я думал, ты хочешь предложить мне что-то дельное, а ты потчуешь меня каким-то бредом. Враг подчиняется воле Великого хана, только когда монгольский сапог наступает ему на шею!

Молча пережидаю вспышку недовольства и лишь потом продолжаю.

— Не торопись с выводами, уважаемый Бурундай, я предлагаю тебе только реально-исполнимые идеи. Мой план заключается в том, чтобы не гвоздить всех направо и налево, а возглавить тот процесс, что и так уже идет на этих землях.

— Да о чем ты говоришь черт возьми⁈ — Взвился окончательно Бурундай. — Хватит твоих иносказаний, Фрязин! Говори просто и ясно, или я выкину тебя из своей юрты собственными руками.

Вижу, надо поторопиться, а то клиент сейчас закипит. Сосредоточившись, начинаю излагать максимально коротко и четко.

— Сейчас в Европе и без нас идет постоянная война. Местные бароны лупят друг друга с яростью и упорством обреченных, и я лишь предлагаю воспользоваться этой ситуацией. Не становиться общим врагом для всех, а помочь одному из них одолеть всех прочих.

— Если на этих землях нет единой страны, нет единой власти, которую можно оспорить, то кому ты предлагаешь помогать⁈ — Бурундай впервые за время нашего разговора проявил интерес, и я охотно поясняю.

— Сейчас нет, но еще недавно была — это Священная римская империя. Я предлагаю протянуть руку помощи ее последнему и единственному наследнику. Юному Конрадину из рода Гогенштауффенов. Ему сейчас всего пять лет, он живет под опекой своего дяди — герцога Баварии, и что самое для нас главное, его уже успели лишить всего: и титула, и наследства, и будущего. На сегодняшний день устранить эту кощунственную несправедливость может только воля Высокого неба или божественное вмешательство Великого хана!

— Вот это уже занятно! — Оживившись, вдруг блеснул щелками глаз Бурундай. — Продолжай, я слушаю…

Часть 1

Глава 4

Начало сентября 1257 года

С вершины холма мне хорошо видна вся долина, которой вскоре предстоит стать полем битвы. Узкая речонка О’рлица блестит голубой лентой среди желтых квадратов неубранных полей. Она рассекает долину с востока на запад до тех пор, пока не вливается в бегущую на север реку Эльба. У их слияния прикрытые с трех сторон водой возвышаются мощные башни замка Кениггрец, а за Эльбой на противоположном берегу раскинулся лагерь короля Богемии Пржемысла Отакара II.

Даже отсюда можно различить, что армия противника делится на три обособленные части. Отдельно стоят палатки чешской пехоты и шатры короля Отакара. Не смешиваясь с ними, расположились пришедшие им на помощь войска короля Венгрии Белы IV и саксонского герцога Альберта. Одного взгляда на этот лагерь достаточно, чтобы понять — союзники не собираются переходить реку, а рассчитывают остановить монгольскую армию, прикрываясь водной преградой.

Взглянув на Калиду, вижу, что тот тоже уже успел оценить планы противника, поэтому начинаю без предисловий.

— Замысел неплохой, но исполнить его Отакару вряд ли удастся.

Не захотев вступать в дискуссию, Калида равнодушно пожал плечами.

— А какой у него выбор⁈ Так хоть какой-то шанс есть.

Тут он прав, силы не равны. Даже после еще одного разделения монгольское войско все равно почти вдвое превосходит силы союзников. Понятно, что Бурундай дробит свою армию не из-за презрения к врагу и избытка самоуверенности. Нет, просто такие правила диктует военная логика этого времени. Войско кормит та земля, на которой оно стоит. Стотысячную армию ни одна нынешняя территория не потянет, отсюда и тактика веерного движения.

В идеале веер должен собираться также быстро, как и раскладываться, но имея такое тотальное численное превосходство и полностью владея инициативой, можно и поступиться идеалами. Поэтому после взятия Кракова Бурундай отправил тумен Балакана вместе с дружиной Александра Ярославича на север покорять Великопольское княжество, а сам повел главные силы на столицу королевства Богемии Прагу.