Тверской баскак. Том Пятый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 5

Мысленно поздравляю себя.

«Господа ляхи позволили-таки себе увлечься азартом и кажущейся простотой решения. Нет, „друзья мои“, простые решения чаще всего ведут к тяжелым последствиям!»

Ворота распахнулись, загрохотал цепями подъемный мост, и около сотни тяжелых латников, опуская на ходу длинные копья, вырвались из нутра крепости.

Я смотрю на эту горстку храбрецов и понимаю, что защитники крепости даже не осознают, с каким противником имеют дело и каков в реалиях численный перевес. Что может сделать эта сотня пусть и бронированных всадников, когда столкнется с бригадой пикинеров в шесть сотен бойцов.

Все так и происходит. Едва заскрипели петли ворот, как Петр Рябой точно в согласии с планом приказал арбалетчикам отходить. Первый десяток рыцарей промчался по мосту и, не дожидаясь остальных, рванулся вдогонку. Видя в прорезях шлемов только спины бегущих стрелков, они не сразу заметили вышедшие из-за сгоревших построек ротные шеренги пикинеров.

Рассчитывая обрушиться на незащищенные спины бегущих, к своему ошеломлению всадники наткнулись на лес выставленных пик. Первые рыцари попытались прорваться сходу, но были буквально растерзаны ударами копий. Их печальный пример вразумил идущих следом, но все равно их судьба была уже решена. Им в тыл уже заходила конная сотня Ивана Зосимы, тогда как весь его остальной полк несся в открытые ворота замка.

Защитники крепости, видя что вылазку им уже не спасти, бросились поднимать мост, но было уже поздно. К несчастью для них, дело это не быстрое, а конные стрелки Зосимы уже мчались по настилу моста.

В этот момент грохнул еще один пушечный залп, и клубы порохового дыма скрыли от меня картину избиения польских всадников. Впрочем, это уже не важно! Командую общий штурм. Пока еще непонятно, что там со стеной, но по грохоту обрушения сомневаться не приходится — результат есть. Большой там провал или маленький еще не видно, но стрелки уже пошли на приступ. Вслед за ними под барабанный бой двинулись вперед и ротные колонны Хансена, стоящие под прикрытием близлежащих городских домов.

Спешка моя понятна, нельзя позволить осажденным перебросить к воротам отряды с других участков. Дым понемногу начинает рассеиваться вместе с оседающей каменной пылью, и мне уже виден изрядный пролом в стене, и Хансен бегущий во главе своих алебардщиков.

«Тут все ясно, а что с башней!» — Мысленно оценив обстановку, перевожу взгляд в сторону моста. Там конница Зосимы уже ворвалась в город, а следом за ними и пехотные бригады Петра Рябо’ва начали втягиваться в ворота.

«Сюрприз удался!» — Позволяю себе немного радостной иронии, потому как уже очевидно, что первая линия обороны прорвана! Теперь надо удержать набранный темп и не позволить осажденным собрать ударный кулак и отбросить штурмующие колоны.

Повернувшись, нахожу взглядом Семена и машу рукой, мол давай. Тот рявкает «пли», и еще три ракеты, прочертив в небе крутую дугу, разорвались прямо над зубцами второй крепостной стены, засыпая защитников осколками.

Теперь, как говорится, можно расслабиться и просто ждать новостей. Хороших или плохих, это уж как бог даст! От меня теперь мало что зависит, я сделал все что мог, а дальше исход боя уже в руках штурмовых колонн и зависит от того, насколько хороша выучка бойцов, насколько крепка их стойкость, и насколько опытны и решительны их командиры. Ни в тех, ни в других я не сомневаюсь, к тому же с двух других сторон пошли в атаку монголы и княжеские дружины. Численное превосходство над гарнизоном таково, что шансов устоять у него нет практически никаких.

Часть 1

Глава 3

Середина августа 1257 года

В шатре Бурундая душно, остро воняет смесью из вареной баранины, застарелого человеческого пота и давно не стиранной одежды. Этот запах, когда-то резавший мне нос, стал уже настолько привычным, что я почти не обращаю на него внимания.

Вместе с Великими князьями я сижу у самого полога юрты. Места не самые почетные, но это тоже уже привычно. Монголы даже в мелочах любят показать урусским князьям на их место. Это монгольское чванство я стараюсь не замечать. Пока союз с Ордой мне выгоден, я готов потерпеть. И честно говоря, пока все движется по задуманному плану, мне вообще плевать на эти тонкости «мадридского двора». Чего не скажешь про Андрея и Александра, их это неуважение и умаление княжеского достоинства задевает. Думаю, про себя они скрипят зубами, но внешне изображают стопроцентную удовлетворенность и лояльность. Предъявлять претензии небезопасно, да и выгоды совместного с монголами похода они тоже уже прочувствовали. Тут как с рыбой прилипалой, пусть большая часть добычи достается акуле, но зато кормежка гарантирована. Одно только взятие Кракова, не считая разорение остальных Малопольских земель, принесло им недурственный довесок к доходу, а ведь впереди еще сотни подобных земель и городов. Ради такого барыша они готовы засунуть свое недовольство куда-поглубже и нацепить на лицо радостную маску, тем более что на пир победителей их все-ж-таки позвали, а это уже немало.

По монгольской традиции после одержанной победы полководец обязан пригласить своих старших командиров на пир и отметить тех, кто особо отличился. Бурундай воин старой закалки и традициями не пренебрегает. Поэтому сейчас я сижу в его шатре в круге прочих высокородных монголов и терплю все прелести монгольского гостеприимства.

Скрестив ноги по-татарски и зажав в пальцах пиалу с кумысом, я со скукой разглядываю черные усики на губе старой рабыни, что разливает в миски горячую шурпу. Вокруг стоит шум ударно работающих челюстей. Гости с наслаждением рвут зубами горячее вареное мясо и с упоением обгладывают жирные мослы. Время от времени, утерев жирные пальцы о волосы и подняв чашу с кумысом на уровень глаз, кто-нибудь выкрикивает здравицу в честь Великого хана и все, одобрительно кивнув в ответ, молча прикладываются к своим пиалам. Настоящее оживление происходит, только когда речь заходит о прошедшем штурме и взятой добыче. Тут им действительно есть чему радоваться, в этот раз казна досталась богатая. Очень много зажиточных людей со всей Малой Польши пряталось в Краковском замке от нашествия. В живых из них мало кого осталось, ибо, следуя заветам Чингиза, в наказание за оказанное сопротивление монголы вырезали в городе всех без разбора.

Это жуткое зрелище когда-то, наверняка, возмутило бы меня и заставило переживать, а вчера оставило почти равнодушным. То ли очерствела душа моя, то ли отгородилась непробиваемым барьером от всех ужасов внешнего мира. Я теперь легко могу понять хирурга в полевом госпитале или просто врача, что за свою жизнь так насмотрелся на кровь, муку и боль, что перестал на это хоть как-то реагировать. Тем более, что ничего изменить я не в силах.

Монгольский пир — занятие довольно унылое и может доставлять удовольствие только самим монголам. Еда невкусная, про питье и говорить не стоит, никогда я не привыкну к этому чертовому забродившему молоку. Никаких иных зрелищ или хотя бы занятных дебатов тут нет, и в принципе быть не может. Согласно монгольским правилам хорошего тона, все гости должны хранить молчаливую степенность, а если уж и говорить, то только после еды, да и то лишь о чем-то срочном и важном. Поэтому все вокруг меня молча и увлеченно набивают желудки, не отвлекаясь на пустую болтовню и прочую ерунду. Думаю, единственно что волнует сейчас монгольских военачальников, кроме еды. Это кто пойдет дальше на запад с главными силами, а кому Бурундай поручит самостоятельный рейд на север, на Великопольское княжество и Поморье.

Пройдясь взглядом по скуластым монгольским лицам, я развлекаю себя тем, что пытаюсь предсказать решение Бурундая.

«Родню Батыя можно отмести сразу, — почти не задумываясь, прихожу к однозначному выводу, — Берке, Тукана и Абукана Бурундай из-под своей опеки не выпустит. Первого, потому что слишком ушлый, а двух других, потому что еще молоды, азартны и неопытны. Значит, по-настоящему выбирать надо только из троих: Балакана, Тутара и Джаред-Асына».