Тверской баскак. Том Пятый (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus" - Страница 44

Обстановка максимально благожелательная, и сиятельные синьоры вальяжно опускают в кресла свои задницы. Не стесняясь, они с интересом разглядывают витые подлокотники кресел, тончайшую фарфоровую посуду, и изящное столовое серебро. Сегодня прием максимально помпезный, насколько это вообще возможно в походных условиях. Я хочу, чтобы в наступающей непростой ситуации мои ситуативные союзники почувствовали за мной не только военную, но и финансово-материальную силу. Хочу, чтобы мои гости в каждой мелочи ощутили неисчерпаемое богатство и превосходство их обладателя. Поверили бы в наличие за моей спиной огромного невидимого потенциала, который невозможно одолеть в одной или даже нескольких битвах.

Для чего мне нужна все эта мишура⁈ Да все для того же! Чтобы у моих сиятельных партнеров не появилось крамольной мысли, будто на стороне врага они смогут добиться большей выгоды.

Пока все рассаживаются, Прохор расставляет на столе два графина с горькой рябиновой настойкой, несколько блюд с нарезанным нежнейшим окороком, сыром и слабосоленой осетриной. Затем перед каждым гостем появляется тарелка с большим куском пряной утки в сладко-горчичном соусе, а в центре стола вырастает большое блюдо с фруктами.

Крутясь как заводной, Прошка уже наливает в маленькие пузатые стопки бордовую настойку, и я поднимаю тост.

— За здоровье будущего императора Священной Римской империи Конрадина Гогенштауфена!

Краткий, едва уловимый миг сумятицы, и первым из гостей поднимается Людвиг Баварский.

— За императора! — Басит он, и остальные вынуждено его поддерживают.

— За императора! — Звучат еще четыре голоса, и я с удовлетворением показываю им, как надо пить предложенный напиток.

Опрокинув в рот грамм пятьдесят горьковатой на вкус, обжигающей крепостью жидкости, я накалываю двузубой серебряной вилкой тонкий слайс осетрины и с удовольствием отправляю его туда же. Мой взгляд при этом с интересом следит за гостями.

Уже привычный к крепости настойки баварец почти в точности повторяет мои движения, только вместо рыбы предпочитает окорок. Вслед за ним следуют и другие. Большинство морщится, но уже через минуту алкогольный эффект берет свое, и каждый за этим столом понимает, в чем сила выпитой ими жидкости.

Еще один тост, потом усиленная работа сиятельных челюстей. Нескрываемый восторг и громкие похвалы моему повару. Затем Прохор разливает снова, и только когда гости по-хорошему размякли, я начинаю серьезный разговор.

— Я знаю, что вы уже слышали об объявленном папой крестовом походе, и кое у кого, наверняка, даже зародились греховные сомнения — а ту ли сторону я выбрал⁈

Гости уже успели расслабиться, и такая откровенность застает их врасплох. Пользуясь этим, я продолжаю.

— Можете не отпираться, вы же видите, я с вами предельно откровенен. Мне вполне понятны ваши терзания — никто не хочет оказаться в проигрыше. Вот только трудно бывает сразу понять, а где собственно этот проигрыш⁈ Где реальная победа и выгода, а где за красивой оберткой кроется пропасть, из которой потом будет очень и очень трудно выбраться.

Обведя взглядом разом протрезвевших гостей, одеваю на лицо уверенно-доброжелательное выражение.

— Для этого я и позвал вас сегодня, чтобы вместе разобраться, где лицевая сторон, а где изнанка. — Вижу в глазах гостей вспыхнувший интерес и продолжаю. — Чтобы лучше понять свою долгосрочную выгоду, давайте на миг представим себя поочередно на той и другой стороне. Допустим, вы сохраняете верность клятве, и наше войско громит французского короля. Что получает тогда каждый из вас⁈ Давайте взглянем реально. Очень скоро степняки уйдут из Германии и оставят малолетнему императору всю завоеванную ими империю! От Балтики до Адриатики! Оставят все юному Конрадину, что во всех делах будет опираться на своих верных и мудрых вассалов. Герцогов, что правят на своих землях самостоятельными сеньорами. Думаю, никому не надо объяснять, что это значит! Я уверен, что каждый из нас понимает, кто реально будет править империей!

Выждав паузу и дав слушателям представить нарисованную картину, перехожу к альтернативе.

— Теперь представим, что вы переметнулись к французам и те победили. — Старательно, как и до этого, делаю упор на то, что противник именно французский король и французы, а не идейные крестоносцы. — Как думаете, лягушатники когда-нибудь уйдут с ваших земель⁈

Вновь обвожу всех взглядом и делаю однозначный вывод.

— Нет! Вы лучше меня это знаете. Французы и так лезут к вам изо всех щелей, как тараканы. Французская речь, манеры, одежда! Вы посмотрите на герцога Лотарингии. Его отец при рождении назвал сына Фридрихом, а теперь сынок вырос и требует, чтобы его звали на французский манер — Ферри! Предпочитает все французское, говорит на французском, своим королем считает Людовика, а сына и наследника назвал Матье. Вы тоже так хотите⁈

— Тьфу! Что за мерзость! — Отражая общее мнение, эмоционально выразился Иоганн Бранденбургский.

Я тут же подхватываю это как лозунг.

— Вот именно, и это еще французы не пришли в ваши замки и ваши города. А если придут⁈ — Тут я с пафосом перефразирую слова Александра Невского из одноименного советского фильма. — Ордынцы как пришли, так и уйдут, а вот французы останутся на вашей земле навсегда.

Еще одна пауза, и я отпускаю вожжи, словно бы понимая кому тут решать.

— Вот и подумайте, сиятельные господа, на чьей стороне лежат ваши кровные интересы. Либо вы со мной, и тогда вы, как и ваши предки, будете править вашими землями. Или вы с королем Франции, но тогда уж не обессудьте, коли ваши единоверцы обтрясут вас, как липку. Заставят вас почувствовать себя чужими в собственных замках, где ваши дети забудут родной язык и предпочтут зваться Матье и Людовиками.

Закончив говорить, смотрю в глаза своих гостей и вижу, что мои слова попали точно в цель. Обращение к национальному духу, как всегда, сработало на все сто, и я успеваю сыронизировать.

«Кто мы бог подумать, что французов они ненавидят куда больше, чем меня и всех степных дикарей вместе взятых!»

Мрачные лица германских герцогов говорят мне о том, что никто из присутствующих до моей речи не думал о грядущем противостоянии в таком аспекте. Кое-кто из них даже повелся на идейную чушь про крестовый поход, папскую буллу и прочее. Теперь же они смотрели на ситуацию совсем другими глазами, и все смыслы в их головах перевернулись с ног на голову. Все, что я сказал им сейчас, не было для них секретом, но я помог им до дрожи четко и красочно увидеть реальную опасность грядущего будущего и, можно сказать, уберег от непоправимой ошибки!

«Вот что значит еще девственные, не испорченные пропагандой мозги!» — Продолжаю саркастически подтрунивать про себя, наслаждаясь эффектом своей речи.

Наконец, застывшую тишину нарушил самый старый и опытный герцог Саксонии Альберт.

— Ты сказал, что монголы скоро уйдут. — Сказав, он вцепился в меня глазами. — Почему⁈ И скоро — это когда⁈ Насколько мы можем доверять твоим словам⁈

Он сыпет вопросами, но я к ним готов. На них всех у меня есть один ответ.

— Можете доверять, можете нет, но от Волги до Эльбы не найдется такого человека, кто бы осмелился сказать, что консул Твери хоть раз нарушил свое слово. Если я говорю вам, что не пройдет и полгода как степняки покинут ваши земли, то так и случится. И будет большой глупостью для всех вас не использовать сейчас монгольскую силу, чтобы ткнуть носом в дерьмо поганых, зазнавшихся лягушатников!

Часть 2

Глава 9

Середина сентября 1258 года

Аккуратно перешагиваю через порог юрты, делаю шаг вперед и медленно опускаюсь на колени. Касаюсь лбом ковра и, не дожидаясь разрешения, поднимаюсь на ноги. Это пока весь протест, который я могу себе позволить, но и он кривит злостью скуластое лицо Абукана.

— Разве я разрешал тебе подняться, урусс⁈ — Монгол аж подобрался, как хищная птица.

— А разве я должен у тебя спрашивать⁈ — Не отводя глаз, парирую его наскок. — Я такой же воин Великого хана, как и ты, и непобедимый полководец Бурундай подтвердил мое право…