Рука Фатимы - Вульф Франциска - Страница 15

Джинким ничего не ответил. Гневно наморщив лоб, уставился на слугу, который в это время обстоятельно разглаживал покрывало на постели, шумно орудовал в очаге кочергой, расставлял чашки на низком столике…

– Не верю я этим китайцам, – признался он, когда слуга наконец вышел, закрыв за собой дверь. – Зачем вечно прячут руки в рукавах?

Маффео пожал плечами.

– Наверное, у них такой обычай. Признак благопристойности и скромности.

– Благопристойности и скромности? – Джинким покачал головой, и между бровями у него пролегла гневная морщинка. – Обычай? Они только прикрываются этим словом, а на самом деле так и норовят припрятать в своих рукавах отравленный кинжал или ядовитый порошок, чтобы совершить коварное убийство!

– Думаю, ты несправедлив к китайцам, Джинким, – мягко возразил Маффео.

– Ты так думаешь? А посмотри на эти лица, с их вечными улыбочками! Китайцы ненавидят нас всеми фибрами души! Они как пауки: неделями, годами плетут свои сети, лестью и заверениями в преданности заманивая нас в паутину, а сами только ждут удобного случая, чтобы пустить в ход жало и насосаться нашей крови! – Он сжал кулаки и умолк, пытаясь сдержаться. – Не проходит и дня, чтобы я не пытался уговорить Хубилай-хана: «Удали всех китайцев из дворца, ну хоть из ближайшего своего окружения!» Слишком много они видят и слышат. На своем птичьем языке – не понимает его ни один разумный человек! – легко делятся друг с другом секретами, и никто не заподозрит их ни в чем. Джинким перевел дыхание и умолк. Потом продолжал уже спокойнее: – «А может быть, ты понимаешь, – спрашиваю брата, – о чем они там щебечут у колодца»? Но брат мой только посмеивается надо мною. Говорит: «Сделаю китайцев равноправными подданными своей империи!» Но поверь мне: удалось бы китайцам поработить нас – они не стали бы с нами церемониться. Монголы и китайцы отличаются друг от друга как день от ночи, лето от зимы, земля от неба! Хубилай-хан глуп, если думает, что мы когда-нибудь объединимся – станем единым народом.

Маффео ничего не отвечал, только задумчиво улыбался. Друг его молчит… Тогда он скажет сам:

– И все же день и ночь, лето и зима, земля и небо не могут существовать друг без друга. Это части единого целого. Хубилай-хан – великий человек! Мечтатель, и мечты его…

– Мечтатель или глупец? – перебил Джинким. – Ты можешь называть его как угодно. Для меня это одно и то же.

Маффео только вздохнул. Насколько открыт и терпим Хубилай-хан, настолько замкнут и недоверчив Джинким, его младший брат. Везде видит предательство и заговор. В иные дни Маффео задавался вопросом: почему именно к нему Джинким проникся таким доверием? Может, за взгляд честный и открытый, не такой, как у других многочисленных здесь чужестранцев – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – состоящих на службе у великого хана?.. Да нет, вряд ли. И несмотря ни на что, они стали друзьями. Что это – случайность, судьба или трезвый расчет? Никто не ответит на этот вопрос.

– Что привело тебя ко мне? – повторил Маффео, желая перевести разговор в другое русло.

Джинким всегда с горячностью говорил обо всех этих чужеземцах – об их роли при дворе и об отношении к ним брата. Каждый раз, когда он начинал эту тему, Маффео, пусть при этом можно обидеть и его самого, испытывал угрызения совести. Даже чувствовал себя иногда как будто ответственным за всех них – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – кто, по убеждению Джинкима, использовал свое положение при дворе хана, чтобы достичь тайных и коварных целей.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить о чужестранке, – отвечал Джинким. – Удалось тебе что-нибудь разузнать о ней – откуда она взялась?

– Нет пока. Еще вчера, как только мы вернулись с охоты, я послал слугу за Ли Мубаем. Тот сразу же явился. Но и он не мог понять, что с ней. По крайней мере не обнаружил на ее теле никаких признаков страшной болезни, угрожающей безопасности нашего ханства. Поставил ей две золотые иглы и ушел. Сегодня вечером, после захода солнца, снова придет и продолжит лечение.

Джинким опять задумчиво наморщил лоб.

– Ты ему доверяешь?

Маффео поднял обе руки. Ли Мубай, монах и лекарь в одном лице, – личность незаурядная. Больше двадцати лет жизни служит учению Будды и жителям Шангду. Слава о его мудрости, доброте и целительском даре распространилась далеко за пределы города. Отовсюду стекались толпы людей в надежде получить совет и исцеление от недугов. Но он китаец – и одного этого достаточно, чтобы вызвать подозрения Джинкима.

– Почему я не должен доверять ему? – возразил Маффео. Его злила подозрительность Джинкима. Сам он восхищался Ли Мубаем и при малейшей возможности тайно посещал его, приобщаясь к учению Будды. – Репутация его вне всяких подозрений. С таким же успехом можно обвинить и Гаутаму Будду, и самого Светлейшего во всех смертных грехах. Никогда не слышал, чтобы кто-то плохо отзывался о Ли Мубае.

– Возможно, ты и прав, – пробурчал Джинким. – А смог ли он чем-нибудь помочь незнакомке?

Маффео покачал головой.

– Нет. Она ни разу не шевельнулась.

Оба подошли к постели и встали, рассматривая спящую женщину. Щеки ее порозовели – казалось, она вот-вот проснется… Или так и будет спать до скончания века?..

– Кто она, Маффео? – прошептал Джинким, словно боясь разбудить ее. – Как здесь оказалась? – Морщины у него на лбу проступили еще глубже. – Не верю я ей, Маффео. Спроси ты у меня, что с ней делать, – отвечу: «Немедленно заковать в цепи и отнести туда, где нашли».

Маффео в ужасе содрогнулся.

– Но она всего лишь женщина! К тому же ждет ребенка. Как бы она могла…

– В этом-то все дело – ждет ребенка. А может быть, это демон в человеческом обличье? Демон ее обрюхатил и погрузил в этот смертоподобный сон. – Джинким схватил Маффео за руку. – Можешь ты объяснить, как она оказалась в наших степях? Ведь далеко вокруг не было никаких следов, кроме наших! Эту женщину занесло сюда по воздуху! Вспомни лисицу! Не видел ты эту бестию… так я скажу тебе: совсем это необычная лисица. Это дух или демон! И он-то прямиком и привел нас к ней!

Маффео боролся с собой. Сказать или не сказать, что знает ответы на его вопросы? Но вряд ли удастся все объяснить ему, не выдав и своей тайны. Той, о существовании которой не знает даже Никколо, родной брат.