Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич - Страница 53

В таких прекрасных поэтических образах, достойных великого художника, представляется народной фантазии горе. Оно доводит бесталанного молодца до кабака и злобно насмехается над его наготою; оно ловит его в расставленные сети и тенета; выживает его с белого света и, являясь с топором и лопатою, сколачивает ему гроб и роет могильную яму. Как третья недобрая парка, разрывающая нить жизни, Горе отождествляется с богинею смерти; эта последняя также охотится за живущими в мире, опутывает их своими сетями и роет заступом свежие могилы. Сказочным героям удавалось обманывать Смерть и томить ее в тесном заключении; то же предание прилагается и к Горю. В одной деревне жили два мужика, два родные брата: один – бедный, другой – богатый. Богач переехал в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; не то выпало на долю бедного: иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки – мал мала меньше – плачут, есть просят. С утра до вечера бьется мужик как рыба об лед, а все ничего нет. Пошел к богатому попросить хлеба. Тот заставил его проработать целую неделю и дал за то одну ковригу. «И за то спасибо!» – сказал бедный и хотел было домой идти. «Постой! Приходи-ка завтра ко мне в гости – на имянины, и жену приводи». – «Эх, братец! куда мне? К тебе придут купцы в сапогах, в шубах, а я в лаптях да в худеньком зипунишке хожу». – «Ничего, приходи! И тебе будет место». Наутро пришел бедный брат с женою к богатому; поздравили и уселись на лавку. За столом уж много именитых гостей сидело; всех их угощает хозяин на славу, а про бедного брата с его женой и думать забыл – ничем их не потчует. Кончился обед; гости поехали домой пьяные, веселые – шумят, песни поют; а бедный идет назад с пустым брюхом. «Давай-ка, – говорит жене, – и мы запоем песню!» – «Эх ты, дурак! Люди поют оттого, что сладко поели да много выпили; а ты с чего?» – «Ну все-таки у брата на имянинах был; как запою, всякий подумает, что и меня угостили». – «Пой, коли хочешь, а я не стану!» Мужик затянул песню, и послышались ему два голоса; он перестал и спрашивает жену: «Это ты мне подсобляла петь тоненьким голоском?» – «И не думала!» – «Так кто же» – «Не знаю! – сказала баба, – а ну запой – я послушаю». Он опять за песню; поет-то один, а слышно два голоса; остановился и спрашивает: «Это ты, Горе, мне петь подсобляешь?» Горе отозвалось: «Да, хозяин! Это я». Пришел мужик домой, а Горе зовет его в кабак. «Денег нет!» – отвечал бедняк. «Ох ты, мужичок! На что тебе деньги? Вишь, на тебе полушубок надет, а на что он? Скоро лето будет, все равно носить не станешь! Пойдем в кабак, да полушубок по боку…» Мужик и Горе пошли в кабак и пропили полушубок. На другой день Горе заохало (с похмелья-то голова болит!) и зовет хозяина винца испить. «Денег нет!» – отвечает мужик. «Да на что нам деньги? Возьми сани да телегу – с нас и довольно!» Нечего делать, не отбиться мужику от Горя; взял он сани и телегу, потащил в кабак и пропил вдвоем со своим неотвязным товарищем. Наутро Горе еще больше заохало – зовет мужика опохмелиться; мужик пропил соху и борону… Месяца не прошло, как он все спустил; даже избу свою соседу заложил, а деньги в кабак снес. Горе опять пристает к нему: «Пойдем да пойдем в кабак!» – «Нет, Горе! Воля твоя, а больше тащить нечего». – «Как нечего? У твоей жены два сарафана: один оставь, а другой пропить надобно». Мужик взял сарафан, пропил – и думает: «Вот когда чист! Ни кола ни двора, ни на себе, ни на жене!»[275] Поутру проснулось Горе; видит, что с мужика нечего больше взять, и говорит: «Хозяин!» – «Что, Горе?» – «Ступай к соседу, попроси пару волов с телегою». Привел мужик пару волов, сел вместе с Горем на телегу, и поехали в чистое поле. «Хозяин! – спрашивает Горе. – Знаешь ли ты на этом поле большой камень?» – «Как не знать!» – «А когда знаешь, поезжай прямо к нему». Приехали. Горе велит мужику поднимать камень; мужик подымает, Горе пособляет; вот подняли, а под камнем яма – полна золотом насыпана. «Ну, что глядишь? – сказывает Горе мужику, – таскай скорее в телегу». Мужик принялся за работу, все из ямы повыбрал и говорит: «Посмотри-ко, Горе, никак там еще деньги остались?» Горе наклонилось: «Где? Я что-то не вижу!» – «Да вон в углу светятся! Полезай в яму, так увидишь». Горе полезло в яму; только что опустилось туда, а мужик и накрыл его камнем. «Вот эдак-то лучше будет! – сказал мужик. – Не то коли взять тебя с собою, так ты, Горе горемычное, хоть нескоро, а все же пропьешь и эти деньги!» Воротился мужик на деревню, купил лесу, выстроил большие хоромы и зажил вдвое богаче своего брата. Случилось позвать ему брата на именины; уподчивал его и медами, и винами. Спрашивает тот, откуда ему досталось такое добро? Мужик рассказал все по чистой совести. Завистно стало богатому: дай, думает, поеду в чистое поле, подыму камень да выпущу Горе; пусть оно дотла разорит брата! Погнал в поле, своротил камень в сторону и только нагнулся посмотреть в яму, а уж Горе выскочило и уселось ему на шею: «А, – кричит, – ты хотел меня уморить! Теперь от тебя ни за что не отстану». – «Это мой брат засадил тебя, а я пришел тебя выпустить!» – «Нет, врешь! Раз обманул, в другой не проведешь!» Крепко насело Горе богатому купцу на шею; привез он его домой, и с той поры пошло у него все хозяйство вкривь да вкось. Горе уж с утра за свое принимается, кажной день зовет опохмелиться; много добра в кабак ушло![276] В основе сообщенных нами преданий кроется мысль, что Доля и Недоля – не просто олицетворения отвлеченных понятий, не имеющих объективного бытия, а напротив – живые мифические лица, тождественные девам судьбы (рожаницам). До сих пор необразованному люду еще мало доступно понятие о счастии и несчастии как о необходимом последствии тех обстоятельств, в какие ставят человека борьба житейских интересов и его собственные наклонности: предприимчивость, ловкость, догадливость, трудолюбие или апатия, нерасчетливость, лень и т. д. Как болезненные припадки и страдания заставляют простолюдина предполагать удары, наносимые ему демоном; так точно счастие и несчастие, по народному убеждению, обусловливаются добрыми или недобрыми действиями сверхъестественных существ. Доля и Недоля действуют по собственным расчетам, независимо от воли и намерений человека, которому они принадлежат: счастливый вовсе не работает – и живет в довольстве, потому что за него трудится его Доля: «Твоя Доля тоби робе», «Ой я б Бога молила, щоб моему миленькому Доленька служила», «Чом ему не пить, коли его Доля не спить!» (т. е. неусыпно заботится о его хозяйстве). Когда Доля покидает своего клиента, перестает на него работать – он впадает в нищету. Несчастный страдает, испытывает всевозможные лишения, потому что Доля его предается сну, праздности или гульбе, бражничает, веселится и не хочет знать никакого труда. Наоборот, деятельность Недоли постоянно направлена во вред человеку; пока она бодрствует – беда следует за бедою, и только тогда становится легче бесталанному, когда засыпает его Недоля: «Коли спит Лихо, не буди-ж его», пол. «Nie budź Licha, kiedy Licho śpi», «Niech śpi Licho!»

Особенно важны для ученого-исследователя предания о злыднях, соответствующих Горю, Лиху и Недоле сказочного эпоса. Злыднями называются в Малороссии маленькие существа неопределенных образов; где они поселятся, тому дому грозит большое зло: как бы ни было велико богатство хозяина, оно быстро сгинет и вместо довольства наступит страшная нищета. Существует клятва: «Най (нехай) го злидни побъють!» У белорусов сохранилась пословица: «Впросилися злыдни на три дни, а в три годы не выживешь!» Своим крохотным ростом и неугомонным характером они напоминают домовых карликов (злых эльфов, кобольдов, кикимор) и тем самым дают новое свидетельство о древнейшей связи мифических олицетворений судьбы и смерти с духами стихийными, грозовыми. Подобно марам, злыдни, поселяясь в домах, живут невидимками и непременно за печкою; то же рассказывается о Горе, Нужде и Кручине. В белорусских деревнях невеста, покидая отцовский дом, причитывает: «Добрая Доля! Да идзи за мной – с печи пламенем, з’ хаты камином (дымовой трубою)». И мары, и злыдни странствуют по свету и располагаются на житье обществами; точно так же, по свидетельству народных поговорок, «Беда не проходит одна», «Беды вереницами ходят». Как злой кобольд или мар, Горе наседает на спину бедняка; в одной из сказок Горе похваляется, что нет такой щели, куда бы не могло оно спрятаться, и в подтверждение слов своих влезает в ступицу колеса; по другому рассказу, Нужда ночует в корчаге: ясно, что народному воображению они представляются малютками, карлами. Но есть и другие черты, роднящие их со стихийными духами. Так, великорусская песня наделяет Горе чудесною способностью превращений; изображая бегство удалого добра молодца от неустанно преследующего Горя, она живописует следующую поэтическую картину: