Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 22

— Не слезай, Миш… Полежи…

— Я тебя раздавлю своей тушей.

— Хи-хи… «Тушей»! Ну, Ми-иша… Мне совсем не тяжело! Мне приятно… У-у, какой ты!

Улыбаясь, я лег на спину и притянул Инну к себе — она была податлива и ласкова. Закинула ногу, уложила голову мне на плечо, а ладошкой плавно водила по груди. Мои губы дрогнули.

— Ты улыбаешься? — шепнула женщина.

— Угу…

— Тебе было хорошо со мной?

— Очень.

— Обма-анываешь…

— Никогда не обманывал девушек…

— Тебе только с Наташкой по-настоящему хорошо…

— Не путайся в разностях, Инночка-картиночка…

— Не буду, — толкнулся в ухо послушный голос.

— Инна…

— М-м?

— Мне надо тебе кое-что сказать, — затруднился я. — Раскрыть… м-м… мой секрет…

— Что ты пришелец из космоса? — хихикнула подруга.

— Нет, — промямлил я, — «гость из будущего». Мне довелось прожить долгую жизнь, довольно тусклую, а в две тыщи восемнадцатом…

Я монотонно излагал, Инна слушала мое признание, едва дыша, а в конце всхлипнула — и полезла целоваться.

— Спасибо… спасибо тебе… — бормотала она в перерывах между поцелуями. — Спасибо…

— Да за что же? — я облапил гибкую спину женщины, пальцами оглаживая нежную шею.

— За всё! За то, что веришь… Что любишь… Что простил…

Темнота скрыла мою коварную ухмылку.

— Ну уж нет! Одним «спасибо» не отделаешься!

Я перевернул Инну на спину, и она радостно взвизгнула, бесстыже раздвигая ноги, а мне пришли на ум строки из давнего Наташиного стихотворения:

Две ниточки сплелись…

Без срока, без возврата!

Порвать их не берись —

Труда напрасна трата.

Две ниточки сплелись —

И нету в том позора!

Две ниточки — вся жизнь

И два согласных взора…

Пятница, 8 января 1999 года. День

Калининская область, Завидово

За годы, прожитые в России, Карлайл настолько… даже не внедрился, а вжился в «советскую действительность», что и думать начинал по-русски, как в детстве.

А его новое имя… Да уж получше «Арона Шкляренко»!

Иногда Рон сам себе дивился. Понятно, что капитализм — это мещанский строй, где эгоизм — норма. Иначе не выжить. И, если ты вырос совестливым, с обостренным чувством справедливости, то горе тебе! Заклюют, затопчут, фальшиво улыбаясь.

Поправив ремень ружья на плече, Карлайл усмехнулся. Ну, это не про него! Пихаться, сучить локтями да ставить подножки ближним он обучился еще в малолетстве. И нисколько не страдал от того, что переступал упавших, ведь побеждает сильнейший!

Разумеется, бывало, что и его самого обходили на повороте, спихивая в житейский кювет, вот только Рон Карлайл не сдавался — утирался и вставал, выжидал и мстил.

Правда, до смертоубийства никогда не доходило. Хотя его частенько подмывало всадить нож в брюшко Дорси! Если бы он тогда не покинул лагерь, тем бы все и кончилось…

Зато тут всё с этого и началось. С умертвия. Рон прислушался к себе. Совесть молчала.

Замерев, Карлайл потянул с плеча «зауэр». Ноябрьские сугробы стаяли или снег ветром вымело, вернулся чернотроп. Заяц-беляк давно «переоделся» в зимнюю шубку и в бесснежном лесу виден издалека. Вон, белеется что-то под разлохмаченной сосной…

Да это же заяц на лежке!

«Слишком близко!» — подосадовал Рон, медленно отступая. А косой сорвался с места, и в три прыжка исчез за деревьями.

— Ч-черт…

Карлайл, держа ружье в руке, зашагал по притихшему лесу. Проходя краем замерзшего лесного болота, он углядел в жухлой траве белый целлофановый пакет. Грибники, что ли, бросили?

Вдруг «пакет» ожил, оборачиваясь улепетывающим зайцем!

Поспешный дуплет лишь придал беляку скорости…

— Да и черт с ним… — беззлобно пробурчал Рон.

Сощурившись, он глянул на небо, перечеркнутое черными кривыми ветвей. Холодный блеск солнца падал с высоты, равно для охотника и для его ускользнувшей добычи. Хорошо…

Карлайл усмехнулся. Его положение прочно, как никогда. Успешный ученый, защитивший докторскую — и уже второй месяц возглавляющий секретный институт! Чего тебе еще надобно, старче?

Рон потянул носом, улавливая запах гари, и оживился. Осенью он точно так же вышел на «товарища Гальцева» — тот развел костер на поляне, где тогдашний завлаб припарковал свою «Ниву». Да-а…

Иметь в СССР союзника из ЦК КПСС — это все равно, что в Штатах обстряпывать делишки на пару с сенатором! Гешефт.

Рон потом, всякими обходными путями, проверил личность Виктора Сергеевича, но тот действительно числился в Международном отделе Центрального Комитета. Должность он там занимал не рядовую, заведуя Латиноамериканским сектором, а в новом году ему и вовсе светило повышение — Карен Брутенц, один из пяти замов Добрынина (бывшего посла СССР в Америке, нынче — секретаря ЦК и заведующего Международным отделом), вот-вот должен был стать членом ЦК — и первым заместителем экс-посла. А Гальцев автоматически занимал место Брутенца…

Продравшись через чахлый ельничек, Карлайл успокоено вздохнул — на поваленном дереве сидел плотный, коренастый мужчина с некрасивым красным лицом, и грел руки над небольшим костром.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — сдержанно поздоровался Рон, и присел на ствол, варежкой сметя не стаявший снег.

Гальцев покосился на него, и смешно пожевал губами, отчего седые усы зашевелились.

— Здравствуйте. Как дела в институте?

— В штатном режиме, — усмехнулся Карлайл. Прислонив ружье к вывороченному комлю, он протянул руки к огню и пошевелил пальцами. — Тех, кто не ушел с Гариным, я сразу повысил. Набрал человек пятнадцать… Все из Новосибирска, старшие научные сотрудники. Я с ними работал, знаю. Сейчас убалтываю… э-э… веду переговоры с молодыми дарованиями из ленинградского Физтеха. Так что… Где убыло, там и прибыло. И мы уже разворачиваем работы! Теория дискретного пространства… Дзета-пространственная транспозитация… О, это станет если не переворотом в науке, то прорывом!

— Это я и хотел услышать, — спокойно кивнул Гальцев, снимая сохнувшие над огнем рукавицы. — Высохли уже… — натянув их, он хлопнул руками по коленям, и сказал: — Вот что, Аркадий Ильич… С вами приятно иметь дело. Трезвый, расчетливый, холодный ум — и наполеоновские амбиции! Великолепное сочетание! И, насколько я понимаю, вы не воспринимаете пост директора НИИВ как вершину карьеры?

— Отнюдь, — Рон с интересом поглядел на кандидата в члены ЦК.

Тот величественно кивнул.

— Смотрите… Марчук временно, как и вы, исполняет обязанности завотделом науки вместо снятого Гарина…

Карлайл бесстрастно проглотил упоминание о своем статусе ВРИО.

— … Я организую ваше назначение ему в замы, — выкладывал Гальцев. — Не лично, а… через товарищей. От вас потребуется отменная работоспособность, оперативность и смекалка. Марчук благоволил Гарину, и вам будет нужно… Нет, не понравиться Гурию Ивановичу, а просто стать ему полезным, реально облегчить жизнь! Вот и всё. Что же до остальных «цекистов»… Беспрекословно следуйте тамошним правилам, льстите и прогибайтесь, станьте своим! И тогда, если всё сложится, вы займете должность завотделом науки. — Он снисходительно усмехнулся. — А унизительный привкус временного статуса постепенно забудется. Согласны?

Мрачные огоньки в глазах Рона вспыхнули, и погасли.

— Согласен, — твердо обронил он.

** *

Прогоревший костер аккуратно затоптали, и Виктор Сергеевич ворчливо сказал на прощанье:

— Нас не должны видеть вместе. Поезжайте минут через двадцать-тридцать…

— Понял, — с готовностью закивал Аркадий Ильич.

Он проводил глазами широкую спину Гальцева, что ломился через хрусткий кустарник, и запрокинул лицо, глядя в синеву, где медленно извивались облака, гонимые ветром.

С глухим дребезгом хлопнула дверца «Волги». Зафырчал мотор. Взревывая, машина одолела кочки и выехала на заброшенную лесовозную дорогу. Шум мотора стихал, словно растворяясь в лесу, пока не растаял совершенно.