"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Барчук Павел - Страница 245

3. Давно подмечено: люди на начальном этапе влюбленности склонны бесконечно говорить о предмете своей любви. С кем угодно, пусть даже с тем, кто не знаком с избранником или избранницей. А дятловцы с Бородой были знакомы, и, если события развивались так, как нам представляется, Зина буквально изводила спутников разговорами о новом знакомом. Прямых доказательств тому уже не найти, но косвенное имеется, и достаточно веское: поведение Игоря Дятлова.

Вот что Зина записала в личном дневнике вечером того дня, когда они расстались с молодым геологом:

«Улеглись спать. Игорь весь вечер хамил, я просто не узнавала его. Пришлось спать на дровах у печки».

Какие-то нежные чувства к Зине Дятлов испытывал (впрочем, безответные, как мы увидим далее) — раз уж носил на груди ее фотографию, вложенную в записную книжку. Но внешне никак этого не проявлял, Дятлов вообще предстает в воспоминаниях сокурсников и коллег по занятиям туризмом человеком, не склонным выплескивать наружу эмоции. «Человек скромный и порой даже стеснительный», — написал о Дятлове в своем поисковом дневнике Юрий Блинов, который, между прочим, порой выдавал дятловцам весьма нелицеприятные характеристики.

С чего бы стеснительного человека вдруг пробило на хамство? Причины явно не в отношениях Зины с Дорошенко, о тех известны давно — они не повод, чтобы внезапно сорваться с резьбы и начать хамить.

Впрочем, есть и другое мнение касательно умения Дятлова сдерживать свои эмоции. Вот что сказал на допросе Моисей Аксельрод, самый, пожалуй, опытный турист Свердловска (за плечами четыре «зимника» высшей категории трудности):

«Хочу отметить, что к личным качествам Дятлова надо отнести его непосредственное выражение многих чувств, как восторг, удовлетворение, радость».

Как бы то ни было, тем вечером Игорь Дятлов «непосредственно выразил» не удовлетворение и не восторг. Радость тоже в его поведении как-то не просматривается.

4. На следующий день Зина наконец делает то, что стоило бы сделать раньше: объясняется с Дорошенко. Разобралась за ночь в своих чувствах и объяснилась.

Вот как это отражено в ее дневнике:

«Мы пилим дрова с Юркой. Поговорили о прошлом. “Повеса” так “повеса”».

Коротко, лаконично. И спокойно, без эмоций. Судя по кавычкам, слово повеса употребил Дорошенко. Надо полагать, в отношении Огнева — после того, как Зина объявила: вот теперь старые отношения действительно навсегда закрыты. Едва ли она сама заявила, что причиной тому стал новый избранник, но Дорошенко был не слепым и не глухим, сам обо всем догадался. И выдал: на случайно встреченного повесу повелась, да?

Хотя нельзя исключить, что «повесой» Юрий в том разговоре назвал себя: ну уж извини, вот такой я, не гожусь для серьезных отношений…

Зина сохраняет ледяное спокойствие — никакого сравнения с метаниями первых дней похода: повеса так повеса, теперь уже не важно.

5. И последний момент, весьма характерный: на следующий день после объяснения Зина отправляет в костер варежки. Те самые, знаменитые, подаренные Юрием, — и вызывавшие совсем недавно столько душевных терзаний.

«Сожгли варежки и 2-ю фуфайку Юркину. Он ругается всё время. Сегодня, наверное, будем строить лабаз».

Обратим внимание: она пишет «сожгли», а не «случайно прожгли». Символизм этого акта сожжения не вызывает сомнений. Но символичным он был для самой Зины, демонстрировать другим истинные чувства она не собиралась — и безвинная фуфайка пострадала за компанию и для маскировки. Такая уж я, дескать, неловкая, уронила вещи в костер… Фуфайку удалось спасти, хоть и с прожженной дырой, а вот варежки, уж извините, пропали безвозвратно. Юрка ругается? Да и черт с ним, у нас важное дело, лабаз надо строить.

Всё закончено. Лишь теперь отношения с Юрием Дорошенко окончательно закрыты. Старая страница в жизни Зины Колмогоровой перевернута. Впереди новая, сулящая столько интересного и увлекательного… Жить Зине остаётся чуть больше суток.

Однако мы, увлекшись отношениями Колмогорова-Дорошенко, оставили вне рассмотрения третий угол выстроенного дятловедами любовного треугольника — Игоря Дятлова.

Необходимо исправить упущение. Хотя, если честно, рассматривать там особо нечего.

«Игорь был скромным человеком, которого меньше всего интересовали вечера, игры, девушки…», — так вспоминал выпускник УПИ и заядлый турист Полуянов, с чьей легкой руки Дятлов в нежном пятнадцатилетнем возрасте пристрастился к туризму, впервые сходив в поход по реке Чусовой.

Оценивая это высказывание, надо учитывать, что Полуянов принадлежал к когорте дятловедов-«иконописцев», рисующих светлые лики без единого темного пятнышка. И он, старой закалки человек, вполне мог считать, что «интересоваться девушками» — недостойно образцово-показательного комсомольца. В таком случае не исключено, что Полуянов несколько подрихтовал реальное положение дел, и какой-то интерес к девушкам Игорь Дятлов все же проявлял.

(Кстати, необходимо отметить один любопытный факт на полях нашего беспристрастного исследования. В паспорте патриарха уральского туризма Полуянова стояло имя Всеволод. Но людям он зачастую представлялся как Владимир. Сколько всевозможных спекуляций породила аналогичная привычка Александра-Семена Золотарева! А вот Полуянова никто никогда не обвинял в работе на СМЕРШ, Абвер, КГБ, Моссад или на неимоверно секретный орден розенкрейцеров. Ну, не нравится человеку полученное от родителей имя, называет себя другим — эка невидаль! Таковы двойные стандарты дятловедения.)

Полуянову вторит Зина Колмогорова в письме к подруге Люде (во втором, написанном накануне выезда в поход):

«Гося Дятлов работает в лаборатории, доделывает дипломный проект практически, живет ничего, ни с кем не дружит (из девчонок, конечно)».

И все же одной конкретной девушкой Игорь Дятлов интересовался — самой Зиной Колмогоровой. О чем она либо не знала, либо посчитала, что эту информацию сообщать подруге ни к чему. Фотографию человека, который никак тебе не интересен, вроде бы незачем носить в своей записной книжке. А Дятлов снимок Зины носил, даже в поход с собой взял.

Однако и с этим фото все не просто. Дело в том, что в те годы было принято делать дарственные надписи на оборотной (и даже иногда на лицевой) стороне снимков — в тех случаях, если их кому-то действительно дарили. Любой может покопаться в старом семейном альбоме и убедиться: да, так и есть, очень распространенная практика тех лет.

Например, в то же письмо Колмогоровой вложена ее фотография. Надпись на ней гласит:

«Подруге дней моих походных! На память о хорошем прошлом и в честь прекрасного будущего. Лидуське от З. Колм., Свердловск, 22.1.59 г.»

Вот так это было принято делать в те годы. Однако на фотографии Зины, найденной у мертвого Дятлова, никаких дарственных надписей следствие не обнаружило. Зина не дарила свое фото Дятлову, он стал его владельцем как-то иначе. Взял у Дорошенко ставший ненужным снимок? Нет, тогда надпись все равно была бы, только адресованная другому. Самый простой вариант: у кого-то на время попросил и сделал фотокопию.

А кроме этого снимка, нет других доказательств выдуманной дятловедами любви.

Младшая сестра Колмогоровой Тамара (по мужу Прудникова) свидетельствует:

«Некоторая путаница происходит в симпатиях Зины. Соратники по турсекции уверяют, что Зина дружила с Игорем Дятловым, между ними была трудноскрываемая симпатия. Юрий Блинов в своем дневнике уверяет о любви между Зиной и Юрой, — сразу уточняю неясный момент.

Симпатизировали Зине многие молодые люди, но она учебой и нами занималась. В планах на будущее была очень серьезной. Поэтому в институте в качестве хобби выбрала полезное занятие: туризм. В секции ей нравилось: там были хорошие ребята. Юра Дорошенко приезжал к нам в гости на два дня. Я, Зина и Юра вместе ходили в кино, смеялись, шутили. Веселый, добрый парень. Про Игоря она рассказывала, с уважением, но как о товарище. И мне очень больно читать, когда желтая пресса пишет о «дятловцах» гадости, которые я повторить не в силах».