Студент 2 (СИ) - Советский Всеволод - Страница 16

Ну и, разумеется, не Масляковым единым! К числу интеллектуально-развлекательных программ можно отнести «Клуб знатоков», «Кинопанораму», «Вокруг смеха»… Впрочем, стоп!

Память моя разогналась так, что пора тормозиться. Иначе не остановишься.

Вот только еще одно, мимо чего не пройти.

Многие из перечисленных телепрограмм сопровождались, как сказали бы сегодня, знаковыми саундтреками, навсегда закрепившимися в душевной структуре советского человека. Например, прогноз погоды, завершавший программу «Время», шел под лирически-печальную мелодию «Манчестер-Ливерпуль» в исполнении французского оркестра под управлением Франка Пурселя. А ученик и продолжатель последнего Поль Мориа стал в СССР еще более знаменит, не раз приезжал с гастролями… Так вот: композиция его оркестра «Жаворонок» сопровождала «В мире животных», мгновенно сделавшись одной из самых узнаваемых. Она была тоже очень лирична, но светлая, без печали. И в восприятии наших сограждан навеки срослась с анимацией, изображавшей стаю журавлей, летящих на фоне заката. Напротив, для «Международной панорамы» избрали тревожно-напряженную тему «Вибрации» американской рок-группы «Венчерс», отлично передающую лихорадочно-неуправляемый пульс современного мира… Ну, и об этом мы еще потолкуем!

— Так что? — спросил я с напором. — Будем телек брать? Есть прикидки?

— А смысл? — вяло возразил Витек. — Все равно мне отсюда на днях съезжать.

— То есть… — недоумевая, начал я, но все вмиг сообразил.

Ведь наше общежитие — химфака, а Витька-то нашего зачислили на технологический! И ему действительно пора сниматься с якоря. До начала учебы всего ничего.

— Да уж… — проговорил я, присаживаясь на свою койку. — Слушай! Ну а разве это настолько уж строго? Глядишь, в виде исключения и оставят? А?

Он с унынием отмахнулся:

— Да ну! Чего ради меня будут исключения делать? Я кто такой? Особа, приближенная к императору?..

Я мгновенно свел-развел кое-что в мозгах.

— Ладно. Утро вечера мудренее. Подумаем.

— Да уж тут думай-не думай…

— Нет, тут именно думай. Нерешаемых проблем нет. Есть нерешительные люди. И все! Прикрыли пока поддувало на эту тему. Скажи, Татьяна твоя вернулась?

— Не знаю, — голос Витька вроде бы изменился в лучшую сторону. Некий неуверенный интерес проснулся в нем. — Не знаю. Не заглядывал.

— Так загляни! Ты же хочешь дальнейшего развития отношений?

— Не возражал бы…

— Тогда мой тебе совет, — сказал я задушевно. — Или немедленно, пока не очень поздно. Вызови ее под каким-нибудь предлогом. Прояви заботу! Просто поговори, спроси, как дела и так далее…

И я еще с минуту втолковывал ему, как несложными действиями он наберет выигрышные баллы в глазах Татьяны. Это было просто и убедительно. Витек проникся.

— А ведь пожалуй… — пробормотал он.

— Прямо сейчас! — подчеркнул я. — Давай вставай, не тяни. Причешись! Рубаху чистую надень.

Витька полулежал лохматый и неопрятный. После моих слов он поднялся, сунулся к зеркалу и критически оглядел себя.

— М-да… — промычал он. — Персона нон грата…

— Ну так делай грату!

Так мне удалось переактивировать его. Стимул возник, кавалер зашевелился, быстро привел себя в порядок и отбыл, напутствуемый словесными формулами, бронебойно действующими на женские сердца — я подкинул ему еще пару-тройку идиом.

Итак, Витек ушел, а я призадумался. Конечно, это не проблема, я вмиг найду общий язык с любым соседом, а потребуется, поставлю на место. Но…

Но Витька без моего присмотра может влипнуть в совсем нехорошие истории, вот что. Он и так по грани ходит, и надо бы еще с ним провести воспитательную работу с этой его фарцовкой… Но черт возьми, против лома нет приема: студенты проживают в общежитиях строго по факультетам, исключений тут быть не может. И это правильно. Порядок есть порядок.

В задумчивости я побродил по комнате.

— Нет приема, да?.. Да нет, есть. Есть прием — длиннее лом!

Это я произнес уже после анализа. Перебрал несколько вариантов, и один показался мне предпочтительнее остальных.

Глава 9

Витек вернулся примерно через полчаса, превознося меня едва ли не как магистра психологии. Видимо, специализирующегося на секретах женских душ. По его словам, Таня прямо расцвела, и хотя по девичьей гордости старалась держаться независимо и даже где-то надменно, но видно было насколько приятно ей внимание. А особенно простые и участливые слова, которыми я снабдил приятеля.

— Ну, Базилевс! Вот реально… Прямо как в воду смотрел.

— Просто я работаю волшебником, — скромно отметил я. — Постараюсь и дальше в том же духе.

Витька бросил на меня быстрый взгляд и вроде бы смутился. Не знаю, что он подумал. Может, хотел брякнуть: а можешь меня в общаге оставить?.. Но не решился.

И я не стал шевелить тему дальше. Но план проработал.

Понедельник открыл последнюю мою неделю отработки на складе. Ничего нового с утра не произошло: Савельич в меру матерно поставил нам с Сашей «боевую задачу», как сам он выразился, после чего привычно поругался с Раисой Павловной.

— Ты, старая кастрюля, куда медный купорос подевала? Почему не на месте? Я тебе что говорил⁈ Куда велел поместить?

Раиса Павловна, естественно, отвечала с не меньшим остроумием:

— Говорил он! Это когда ты говорил-то, старый кукиш? А ну вспомни⁈ Память как у кенгуру!..

Ну и так далее.

Вот удивительное дело. Похоже, что у Раисы Павловны дома хранится одна-единственная книжка: «Животный мир Австралии», откуда она и черпает познания о том, что находится за пределами повседневного опыта. А потом делится познанным…

Ну да ладно! Купорос, конечно, нашелся, Николай Савельевич угомонился. Потом куда-то отчалил по своим делам, а вернулся, когда у нас случился перекур. То есть Саша курил, а я за компанию сидел рядом, и мы с крайним глубокомыслием толковали о загадках мироздания. Вспомнили вновь Пермскую зону, хотя Саша ничего не смог прибавить к тому, что уже рассказал мне. И мы обратно перелопатили языками то же самое. Я упомянул Бермудский треугольник. «Слыхал, — значительно кивнул Саша, — читал…» Поговорили и об этом. Я подумал — а стоит ли рассказать про исчезнувшую в Саргассовом море восемь лет назад субмарину?.. Решил, что не надо.

В этот момент и появился Савельич.

— Что, гардемарины! — заорал он, внезапно возникнув из-за угла склада. — Дымим⁈ Коптим небо?

— Законная передышка, Николай Савельевич, — солидно ответил я.

Завсклад, впрочем, вовсе не сердился. А орал так просто, от задорного характера. И я вмиг угадал, что настроение у него хорошее. Чем и не преминул воспользоваться.

— Николай Савельевич, имею просьбу.

— То есть? — насторожился он.

Тщательно подбирая слова, я постарался четко, по-военному изложить просьбу: отлучиться примерно на час.

— Куда?

— По личному делу.

— Ну ты даешь, Родионов! Все у тебя какие-то тайны железной двери… А работать кто будет? Пушкин? Грибоедов?

— Их беспокоить не станем, — парировал я. — Сегодня отработаю без обеда.

— Эх, — комически вздохнул Саша, — придется мне обедать в одиночестве… Николай Савельич! Есть мнение — отпустить.

— Ну-ну! Мнение свое, Лаврентьев, прибереги для сортира. Там, может, пригодится. А здесь мнение одно. То есть мое.

Тут он задумался.

Я безошибочно догадался, что он уже решился. При всем сварливом сквернословии, Савельич был человеком мягким, беззлобным. И не мог отказать тем, к кому хорошо относился. А ко мне уж он точно относился хорошо.

— Ладно, — наконец, произнес он. — Значит, в обед будешь работать?

— Без вопросов!

— Ну, черт с тобой тогда! Давай. Через час чтобы на месте был.

Я словесно откозырял и отбыл. Куда? В деканат нашего химфака. Все мои мысленные расклады привели к ЛСД. Льву Сергеевичу Доронину. Почему? Да потому, что человек он справедливый. И кроме того, я заметил и его симпатию ко мне. Он знает, что я парень с толком, не пустозвон. Так что в худшем случае мое обращение к нему будет иметь нулевой баланс. А в лучшем…