Машина желаний (сценарий). Вариант 2 - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 13

– Любезный Чинганчгук! – провозглашает Писатель. – Я понимаю, что все ваши хождения кругами есть не что иное, как своеобразная форма принесения извинений. Я вас прощаю. Тяжелое детство, среда, воспитание, я все понимаю. Но не обольщайтесь! Я безусловно вам отомщу.

Проводник, который возится с новой бутылкой, произносит:

– Ну да?

– Да-да. Я – человек мстительный, как все Писатели и остальные деятели искусства. Разумеется, я не собираюсь с вами драться и тем более стрелять вам между лопаток… Я все сделаю гораздо тоньше. Я запущу под вашу толстую шкуру такую иголку, что вам свет будет не мил. В самый мозг! В центральную нервную!..

И в этот момент раздается телефонный звонок. Все вздрагивают, затем Профессор нерешительно берет трубку.

– Да… – говорит он.

Квакающий голос в селекторе раздраженно осведомляется:

– Это два-двадцать три-сорок четыре двенадцать? Как работает телефон?

– Представления не имею, – говорит Профессор.

– Благодарю вас, проверка.

Слышатся короткие гудки. Все глядят друг на друга, затем на телефоны. И вдруг Профессор поворачивается к спутникам спиной и быстро набирает какой-то номер. На лице его злорадство.

– Слушаю! – отзывается хрипловатый мужской голос.

– Извини, пожалуйста, если помешал, – говорит Профессор, – но мне не терпится сказать тебе несколько слов. Ты меня узнал, надеюсь?

Пауза.

– Что тебе надо?

– Старое здание, котельная, четвертый бункер. Угадал?

– Я сейчас же звоню участковому.

– Поздно! – ликующе произносит Профессор. – Я вне пределов досягаемости. Ты знаешь, где я нахожусь? В двух шагах! Я нахожусь в двух шагах от этого места, и ты ничего уже не можешь с этим сделать. Звони куда хочешь, пиши доносы, учреждай медицинские экспертизы, натравливай на меня своих сотрудников, угрожай – все что угодно. А звоню я тебе, чтобы сказать: ты – подлец, и тем не менее я – в двух шагах от места.

Пауза.

– Ты слушаешь? – говорит Профессор.

– Ты понимаешь, что это конец тебе как ученому?

– Переживу. Ради такого дела – переживу.

– Ты понимаешь, что тебя ждет тюрьма? Каторга?

– Перестань! Я же в двух шагах. Неужели сейчас меня можно запугать?

Пауза.

– Боже мой! – произносит, наконец, невидимый собеседник. – До чего же мы с тобой докатились! Прислушайся к себе. Ты ведь уже давно не думаешь о деле. Ты ведь даже не Герострат, ты… ты просто хочешь мне нагадить, набросать клопов в мою кастрюлю с супом, и ты в восторге, что тебе это удалось… Да ты вспомни, черт тебя подери, с чего все начиналось! Какие идеи, какой размах! А сейчас ты думаешь только обо мне и о себе. Где же миллионы, миллиарды, о которых мы говорили, миллионы и миллиарды ничего не ведающих душ! Господи, да иди, иди! Кончай свою… гнусность. Но я тебе все-таки напомню. Ты – убийца. Ты убиваешь надежды. Сто поколений придут за нами, и в каждом миллионы людей будут тебя проклинать и презирать…

Профессор судорожно шарит по селектору, щелкает рычажками, но голос не умолкает.

– Наверное, сейчас тебе наплевать на мои слова. Ты чувствуешь себя на коне и ничего не соображаешь… не смей вешать трубку! Дослушай, это касается уже лично тебя. Тюрьма не самое страшное, что тебя ожидает. Ты сам себе никогда этого не простишь! Я знаю, я вижу, как ты висишь над тюремной парашей на собственных подтяжках…

Профессор с грохотом вешает трубку и некоторое время стоит, не оборачиваясь.

– Веселый разговор, – замечает проводник и отхлебывает из бутылки. – Ах ты, тихоня!

– Не обращайте внимания, – говорит Профессор. – Просто диалог с коллегой. – Он подходит к столу, садится и берет у проводника из рук бутылку. Рассматривает этикетку.

– Пейте, ребята, отдыхайте, – говорит проводник. – Пейте, и последний бросок. – Он поворачивается к Писателю. – Ну, а ты что притих? Что ты там хотел мне сказать?

На Профессора он деликатно старается не смотреть.

– Да у меня как-то даже и злость пропала. От изумления, – признается Писатель. – Послушайте, следопыт, мы что – действительно в двух шагах от места?

– Ну, в двух не в двух… близко.

Наступает долгое молчание. Потом Писатель вдруг объявляет:

– Знаете что? Зря мы все это затеяли. Ну его к черту! Я все это как-то не так себе представлял. Не пойду я дальше.

– Как так – не пойдешь? – спрашивает проводник.

– А так. Вы идите, а я вас здесь встречать буду. Осчастливленных…

– Нет брат, так не годится.

– А что? Там еще одна труба есть? – ехидно спрашивает Писатель. – Так это уж пусть профессор… теперь его очередь.

– Какая труба? Что ты плетешь?

– Это не важно, что я плету. Главное – что я дальше не иду. Была бы моя воля, я бы и вас… как это профессор квалифицировал? Благодетели? И вас бы не пустил.

– Да ты что? Спятил? Два шага осталось…

– Не в том дело, сколько осталось, а в том, сколько пройдено! – почти кричит Писатель. – Славно мы тут с вами пообщались. А до чего додумались!

– И до чего же вы додумались? – севшим от злости голосом осведомляется проводник.

– Я? Ты мне скажи, почему все-таки Дикобраз повесился?

– При чем здесь Дикобраз? – возмущается проводник.

– Я тебе объясню – при чем, но сначала ты мне ответь: почему он все-таки повесился?

– Потому что он не за богатством шел, а за братом своим шел младшим…

– Так-так-так, за братом…

– Он брата своего загубил, мальчишку. В Зону его с собой взял и где-то вместо себя подставил. А потом к старости совесть его замучила, и он пошел в Зону, чтобы брату жизнь вернуть. А как дошел до места, тут его снова жадность забрала, и вместо брата он денег пожелал. Понял?

– Превосходно, – говорит Писатель. – Я так и думал. Но ты мне вот что объясни. Почему он все-таки повесился? Почему он еще раз не пошел, теперь уже точно не за деньгами, а за братом… а?

– Этого я и сам не понимаю, – угрюмо говорит проводник.

– А я понимаю. И он понял, потому и повесился. Дикобразу – дикобразово, и только дикобразово, и ничего, кроме дикобразова… Ты же сам мне говорил, на месте этом только сокровенные желания исполняются. А что ты там в голос кричишь!.. Брата, мол, хочу вернуть единственного, счастья, мол, хочу для всего человечества, вдохновения, мол, мне подарите!.. На месте этом те твои желания сбудутся, которые составляют твою натуру, суть! О которых ты понятия не имеешь, а они в тебе сидят и всю жизнь тобой управляют. Вот что произошло с Дикобразом. Ничего ты, ангел мой, не понял. Не жадность его одолела. Он на том месте на коленях стоял, брата вымаливал, от всей души, как ему казалось, от всей своей больной совести, а получил кучу денег, и ничего иного получить не мог, потому что Дикобразу дикобразово. Потому что совесть, душевные муки – это все придумано, от головы. А суть его, дикобразова, была. Понял он это и уж тогда только повесился.