Сизополь - Александр Савкин - Страница 8

Нездешним привидением она влетела, хлопнув дверью и на ходу показывая мне средний палец. В красивой юбке, я такую раньше не видел, а может и видел, но не помню, с какими-то фигурными стрелками, делавшими её взгляд ещё более выразительным, и сразу обратилась к Верину:

– Как продвигается следствие? У меня есть надежда на максимально суровый приговор?

Говорила она серьёзно, без тени иронии, так, что Верин смутился, покраснел и забормотал, что во всём основательно разберётся и приговор будет справедливым. Мои щёки пылали, а в душе бушевал ураган давно забытых эмоций.

Наплевав на все приличия, мы полчаса стояли, обнявшись посреди следовательских апартаментов и шептали друг другу на ухо всякие глупости.

– Тебе из Законодательного собрания деньги принесли. Целых десять тысяч рублей, из кассы взаимопомощи пропащим депутатам.

– Да? Здорово! Взяла? – я знал дикий нрав жены и опасался, что она с видом герцогини Альбы презрительно отказалась.

– Чуть не закричала «да в жопу себе эти деньги засунь!», но мысль пришла засунуть их в другое место. Я бы даже сказала вложить, – она хитро заулыбалась и серьёзное кукольное личико озарил дерзкий внутренний свет, предвестник очередной гадости, на которую она способна в любую минуту. – В общем, не знаю, как ты отнесёшься, но я всё потратила на нефритовое яйцо.

– На что?

– Нефрит Саянского месторождения. Из валунов труднодоступных горных районов в верховьях реки Хохюрты. Яблочно-зелёного цвета.

– Чую, вещь ценная и нужная! – я захохотал, – А делать-то с ним что? Есть? – и поняв, что сморозил глупость тихонько добавил, – Или молиться?

– Тренажёр для мышц тазового дна родом из Поднебесной, с верёвочкой.

– С верёвочкой? – я потихоньку начал соображать куда благоверная вложила собранные деньги, вдохновившись тайными знаниями наложниц узкоглазых императоров.

– Ну да, выравнивает энергетику Инь.

– Пиздато конечно, слов нет! А у тебя не ровная была? Я не замечал как-то.

– Ты только вообрази, как жизнь несправедлива, очень уж там места ущелистые, малолюдные, столько старателей при добыче полегло, чтоб мои интимные мышцы были в тонусе.

– Правильно понимаю, что такие мощности простаивать не должны?

– В принципе, даа, – протянула она задумчиво, – Вокруг меня кружат новые друзья – ревнивый бандюган Глеб Медведьевич и очень ревнивый фэшник Дмитрий Владимирович, шарлатан-гастролёр. Вот думаю, не обрести ли целостность, соединив в себе противоположности?

Верин делал вид, что занят бумагами и старался на нас не глядеть, поэтому целовал её со страстью старшеклассника, впервые добравшегося до женских ланит, а ей удалось запустить руку в мои трусы. На обратном пути в камеру я представлял лица самых отзывчивых депутатов, узнай они в какую именно бездну сдали по 500 рублей.

Меня вывели из следственного комитета в наручниках, жена и Верин садились в машины, припаркованные рядом. Следователь втиснул отвисшее брюшко в пролетарски безвкусный и давно немытый Hover. Любимое создание грациозно впорхнуло в «Мерседес». Хрупкая и плавная на контрасте с суровыми, четкими линиями Гелендвагена, она смотрелась божественно как укротительница с пумой. На встрече рассказала, что во время обыска просила не арестовывать машину поскольку предстоит много перемещений по разным моим вопросам.

– Ничего, пешком походите! – с нескрываемым превосходством от свершившейся социальной справедливости рявкнул представитель ОБЭПа.

Вместо пререканий с властью жена поинтересовалась как господа предпочитают – с корицей или кардамоном и класть ли сахар. Ребята оживились, отвлеклись от телескопа, она выпросила на день рождения под предлогом наблюдения за подозрительным в своих пристрастиях владельцем соседнего коттеджа, но выглядывала больше каких-то мужиков в спиральной галактике «Сомбреро» и пошли пить кофе. Суровый сотрудник после второй чашки с кардамоном посветлел ликом, расправил хмурую складку меж бровей и дня через три привёз ключи с инструкцией, что машина хоть и арестована, ездить на ней можно без проблем, а если что – писать ему в ватсапп в любое время. Умеет же, зараза, кофий сварить и не переборщить со специями!

Вечером, лежа на шконке, я думал о нефритовом яйце, мечтал о тёплом, пахнущем чёрной Ангеликой теле жены и её непостижимой для меня душе, что даже в критической ситуации умудряется совершить инверсию смыслов и найти удивительное в ужасающей бессмысленности своего существования.

Глава 3. Гена Зеленый

Глупые люди! Несите мне

побольше денег, и вы увидите

как я буду этим доволен!

Даниил Хармс

Из хаты в хату оперативники переводят по им одним известным соображениям. Согласно правилам внутреннего распорядка меня не могли поместить в одну камеру со второходами, чтоб не втянули в тюремную романтику; убийцами, чтоб не научили жить в рамках иной морали; насильниками, что б не учинил самосуд над ними. Постановление частенько нарушалось, но в основном соседями первохода оказывались такие же, как и он сам просвещённые люди – мошенники и взяточники. Плюс воры, грабители, наркоторговцы и прочий обычный тюремный люд. Это радовало, блуждать в сновидениях с каким-нибудь Мосгазом на соседней шконке мне не улыбалось.

Открывалась кормушка и продольный кричал:

– Савкин! Переезжаешь в другую камеру! С вещами на выход!

О причинах спрашивать бесполезно – не скажет, да и не знает. Я собирал вещи, терзаемый разнообразными предчувствиями относительно новых соседей, крутил «рулет» – матрац с постельным бельем, и следовал за продольным по узкому коридору в другой корпус или на другой этаж. Иной раз просто в соседнюю хату. Уверенно входил, громко здоровался, стараясь не смотреть ни на кого конкретно, занимал свободную шконку и налаживал быт и общение с новыми товарищами.

Всякий перевод, а у меня он случался около сорока раз – ещё один шаг на пути к нервному истощению, стресс, иногда нежеланный, а в иные разы долгожданный. Сидишь себе в хате с цивилизованными людьми, примерно одного социального уровня, не слишком шумными, в меру жизнерадостными и менять ничего в жизни не хочется. И напротив, в припрыжку бежишь от нестабильных собеседников, чья дикая весёлость сменяется глубокой депрессией с суицидальными мыслями несколько раз на дню.

На третью неделю заточения меня завели в камеру 39 – шикарную пятиместную локацию с большим окном, правда без занавесок. После вечно галдящей, хищной четырнадцатиместки она казалась просторной, светлой и тихой как келья в Соловецком монастыре.

– Практически Москва-сити – улыбнулся, увидев, что я впечатлён, солидный светлоглазый мужчина средних лет. Я уже встречал эту ухмылку раньше, в шумной камере, но потом его перевели.

Он сказал, что пребывает здесь пятнадцатый месяц и его по части обращения и комфорта, в принципе, всё устраивает.

– Мотают только туда-сюда по хатам, зауютиться не дают.

– Вы сидите в СИЗО больше года? – я ужаснулся, возможно ли такое? Настолько далек каждый вновь заехавший от осознания своих перспектив.

Кроме Геннадия Владимировича, так звали видного дядьку в камере суетился невысокого роста худощавый, но какой-то рыхлый, паренёк, Сеня.

– Ну как по жизни? Нормально всё у вас?8 – заглядывая в глаза поинтересовался он.

В первоходском СИЗО личность с сомнительной биографией – большая редкость. Все впервые преступившие закон изначально принадлежат к мужицкой касте, а дальнейшие перипетии судьбы зависят от различных факторов, но Сеня осторожничал. Он, как и все знал, что пожать руку «неприкасаемому» грозит многими неприятностями в лагере, а рецидивисты, изредка, но попадались в соседи, поэтому держал ухо востро.

Я ответил, что у меня всё отлично и Семён с облегчением зашуршал пакетами, пересыпая в кружки заварку, достал печенье «Яшкино» и мятые карамельки. Геннадий Владимирович выложил сгущенку и вафли, но сам пить не стал, а наблюдал за нами со своей шконки. Традиции гостеприимства продолжали удивлять. Мне нечего было предложить к столу, но меня славно угощали. Мы долго болтали с угонщиком автомобилей, подливая кипяток и перебивая друг друга. Я рассказывал про тяжесть депутатского бремени и несовершенства чертогов власти. Сеня смеялся и открывал мне тайны ремесла вторичной маркировки vin-номеров авто.