Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа - Страница 72

Нью-Йорк, ранее бывший средоточием панк-взрыва, не сразу принял хардкор – тот стал настоящей силой в других местах. После того как Джозеф покинул флот (тайно и незаконно), он переехал в Вашингтон, колыбель Bad Brains и еще нескольких хардкор-групп. Он знал там нескольких хардкор-кидов, включая Иэна Маккея, лидера группы Minor Threat, которая на протяжении нескольких лет оставалась идеалом хардкор-группы, сплетая совершенные маленькие узелки музыкального адреналина, неистовые и мелодичные (в старших классах я постоянно слушал их сборник “Complete Discography”, состоявший из 26 песен и помещавшийся аккурат на одну сторону 90-минутной кассеты). Тексты песен Маккея были дерзкими, но не особо политизированными – много лет спустя артист вспоминал в интервью, что избегал упоминать в песнях ненавистного ему Рональда Рейгана, потому что надеялся, что музыка Minor Threat переживет его президентский срок; впрочем, возможно, на самом деле ему просто не было это интересно. Хардкор был замкнутым жанром, больше озабоченным маленькими межклановыми распрями, чем большой политикой. А в первый альбом Minor Threat вошла 46-секундная песня под названием “Straight Edge”, в которой Маккей необычайно задиристо транслировал вполне безобидный месседж:

Я просто человек, такой же, как ты

Но мне есть чем заняться,

Вместо того, чтобы сидеть тут и упарываться

Тусуясь с живыми мертвецами

Он имел в виду всего лишь то, что не принимает наркотики и алкоголь, в отличие от некоторых знакомых панков. Однако эта декларация стала фундаментом целой нестандартной субкультуры: с начала 1980-х по всему миру возникли исполнители и целые музыкальные ансамбли, считавшие себя последователями идеологии “стрэйтэйдж” и весьма воинственно призывающие к трезвости. Я относился к этому движению с иронией, хотя и сам был фактически стрэйтэйджером по умолчанию – в моей компании напиваться или обдалбываться было как-то не принято (к 1990-м агрессивное ханжество стрэйтэйджеров стало поводом для шуток даже среди тех, кто и сам не имел вредных привычек). Если панк-рок был антисоциален, то хардкор часто оказывался анти-антисоциален: свирепый нрав его представителей сочетался с благочестивым стремлением пасти народы. “Не ходи один, возьми с собой друга // Возможно, он тебе пригодится”, – пел Маккей, проповедуя ценность дружбы и необходимость самозащиты: то ли в этом, то ли в обратном порядке.

Его лучшим другом был Генри Роллинз, который работал продавцом мороженого в Вашингтоне и фронтменом прямолинейной хардкор-группы S. O. A. (что расшифровывалось как State of Alert), пока ему не поступило предложение переехать на другой конец страны и войти в состав Black Flag, одной из первых, самых популярных и талантливых групп во всей хардкор-вселенной. Еще с конца 1970-х в Голливуде существовала модная и творчески состоятельная панк-сцена, но Black Flag – это дикое братство в уличном прикиде из отчаянно немодного городка Эрмоса-Бич в южной Калифорнии – держались особняком. На концерты ансамбля нередко захаживали полицейские, что вдохновило музыкантов на создание яростной песни протеста под названием “Police Story”, в которой они выступали от лица целого движения: “Этим гребаным городом управляют свиньи // Они лишили прав всех хардкор-кидов!” Лидером группы был гитарист Грег Гинн, чья мощная, грязная манера игры делала саунд Black Flag одновременно жестким и немного психоделическим. Роллинз был артистичным фронтменом, выкрикивавшим тексты о депрессии и безумии – параллельно он накачивал мускулы и отращивал волосы и в результате через пару лет выглядел уже не как скинхед, а скорее как неандерталец. После распада Black Flag в 1986 году Роллинз стал контркультурной иконой широкого профиля, гастролировал по миру с собственным составом, устраивал разговорные встречи и поэтические чтения, работал актером, моделью и диск-жокеем на радио. В 1994-м он опубликовал дневники, которые вел, путешествуя с Black Flag, – в них был ряд поучительных описаний атмосферы на концертах ансамбля. Одна из записей относилась к выступлению группы в Лондоне в 1983 году и документировала ширившийся культурный разлом между британским панком и американским хардкором: “Чувак с ирокезом стал бычить на Грега – ну, я его и отметелил как следует. Удобно было держать его за ирокез, впечатывая его морду в пол. Вышибалы остерегались вмешиваться – они просто стояли рядом и умоляли меня его отпустить. Чмошник панковский…”

Хардкор-сцены возникали по всей стране, каждая – как отражение того или иного города. В Бостоне были хардкор-группы, одержимые хоккеем, в Остине, штат Техас, – эксцентричные политизированные ансамбли. В Калифорнии действовали не только Dead Kennedys, но и, например, Flipper, которые, иронизируя над репутацией хардкора как однотипной музыки, невозмутимо выпустили дебютный альбом под названием “ALBUM – GENERIC FLIPPER”, или “GENERIC FLIPPER ALBUM”[45] – строго говоря, он не звучал как хардкор-запись и уж точно не как типичная хардкор-запись. Со временем эта музыка неизбежно докатилась и до Нью-Йорка – но в виде некоего странного гибрида: одновременно аутентично уличного и несколько путаного. Bad Brains вновь поселились в городе и чем дальше, тем чаще стали добавлять в свои неистовые песни намеренно замедленные фрагменты, предназначенные для “мошинга” (это слово скорее всего родственно ямайскому термину “мэш-ап”, означающему “уничтожение”, “убийство” – в смысле жесткой толкотни на концертах). Группа Agnostic Front использовала визуальный ряд скинхед-культуры, отчего многие ее побаивались – в текстах песен музыканты проклинали одновременно “нацистских лицемеров” и “меньшинства”, которые, по их мнению, висели “золотой цепью” на шее соцзащиты (лидер ансамбля, Роджер Мирет, был кубинским иммигрантом – то есть и сам по многим параметрам принадлежал к меньшинству). Джон Джозеф вернулся в Нью-Йорк и стал фронтменом группы The Cro-Mags, выпустившей в 1986 году мощный, задиристый альбом “The Age of Quarrel” (заголовок отсылал к изречению на санскрите и отражал связь Джозефа с движением кришнаитов). Дерзкая хардкор-группа The Beastie Boys добилась оглушительного успеха – но только после того, как переродилась в не менее дерзкую хип-хоп-группу. А во второй половине десятилетия сцена трансформировалась с прибытием в Нью-Йорк из Коннектикута человека по имени Рэй Каппо, чей ансамбль, Youth of Today, возглавил движение по возрождению стрэйтэйджа и стал давать утренние концерты без возрастного ценза в CBGB – то есть там же, где расцветала декадентская нью-йоркская панк-сцена десятилетием ранее. Каппо имел атлетическое телосложение и выглядел весьма опрятно – даже слишком опрятно, как я полагал, открывая для себя панк и хардкор несколько лет спустя. Панк привлекал меня своей странностью, и хардкор начала 1990-х в этом контексте казался мне до отвращения нормальным и мачистским: когда Каппо рычал в микрофон слова вроде “Физически сильные // Морально безупречные // Позитивная молодежь // Это молодежь сегодняшнего дня”, это звучало как нечто, противоположное панку. Впрочем, со временем я стал относиться к необычным гибридам и новшествам нью-йоркского хардкора с большей теплотой (в 1990-е он вновь существенно изменился после того, как деятели сцены стали использовать рэп-ритмы и рэп-читку, создав нечто вроде ранней версии рэп-рока). Мне нравилось то, как хардкор-группы одна за другой находили свои способы заново определить панк – или отречься от него.

Мой первый хардкор-концерт состоялся в 1991 году в Бостоне – это была та же самая поездка, в которой я впервые познакомился с трудами Грейла Маркуса. Хедлайнером были Fugazi, нью-йоркская группа, в состав которой входил и Иэн Маккей, озабоченный в те годы тем, чтобы расширить возможности хардкора. Мои любимцы, Fugazi, были неугомонны и изобретательны, с вдохновленными регги партиями бас-гитары и импрессионистскими текстами песен, которые часто подавались не криком, а стоном или бормотанием. Я ожидал, что весь зрительный зал будет состоять из таких же очарованных поклонников, как я, но на Fugazi пришли посмотреть многие олдскульные хардкор-фанаты, поэтому атмосфера в клубе была довольно напряженной (ко всему прочему, дело происходило на День святого Патрика, а это в Бостоне и без хардкор-концертов весьма взрывоопасный период). Именно там я первый раз в жизни увидел скинхедов и попробовал понять, нужно ли мне их бояться. Маккей взирал на толпу со стойким неодобрением, пытаясь сделать так, чтобы все перестали драться, толкаться и прыгать со сцены. В одно мгновение, когда музыка замедлилась, а слэм в партере продолжился, он сказал: “Я был бы рад увидеть определенную корреляцию между движениями (там, у вас) и звуком (здесь, у нас)”. После чего спел песню “Suggestion” о сексуальном насилии, посвятив ее в финале девушке, которую, по его словам, пытались “растлить” на недавнем концерте Fugazi.