Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа - Страница 64

Это странная и примечательная особенность кантри-музыки: по прошествии многих десятилетий, несмотря на всю свою эволюцию, она до сих пор функционирует как жанр, как сообщество со сложившимися вкусами и приоритетами – к добру ли, к худу ли. У кантри до сих пор есть и фанаты, считающие эту музыку своей, и критики, ломающие вокруг жанра копья, и радиостанции, которые на нем сфокусированы, и рекорд-лейблы, которые его продают. Никто доподлинно не знает правил, но все знают, что эти правила существуют – и, как и другие жанры, кантри во многом определяет себя от противного: через то, что он отвергает. Хулителей же у него еще больше, чем у других музыкальных жанров. Начиная с 1960-х годов это, возможно, самая презираемая форма американской музыки: над некоторыми артистами насмехаются за то, что они “слишком кантри”, а над другими – за то, что они “недостаточно кантри”. И тем не менее кантри удалось совершить два главных подвига, на которые способен музыкальный жанр: измениться и остаться собой.

4. Панк

Новообращенный

Любил ли я музыку? Конечно. Все любят музыку. Во втором или третьем классе я записывал песни с радио на кассеты. Несколько лет спустя я выучил несколько хип-хоп-кассет буквально наизусть. Еще несколько лет спустя я купил и изучил джентльменский набор сборников главных хитов The Beatles, Боба Марли и The Rolling Stones. Но по-настоящему одержим музыкой я стал после того, как на 14-летие мой лучший друг Мэтт подарил мне микстейп.

Мэтт наблюдал за моими музыкальными вкусами целый год и кое-что подметил. Мне нравился “Mother’s Milk”, альбом 1989 года группы Red Hot Chili Peppers, игравшей тогда веселый панк-рок и метившей в мейнстрим-звезды. Еще мне нравился альбом рэпера Айс-Ти – во вступлении к нему странный голос предупреждал, что в Америке скоро будет объявлено военное положение. Я не интересовался, откуда взят этот зловещий гнусавый спич, но Мэтт знал ответ: его вырезали из декламационного альбома Джелло Биафры, фронтмена язвительной левацкой панк-группы Dead Kennedys. Проанализировав эти данные, мой друг пришел к выводу, что моим музыкальным образованием занимается исключительно телеканал MTV и что пора бы мне получить кое-какие более эзотерические рекомендации. Поэтому он и записал мне микстейп с песнями, тщательно отобранными из его собственной часто пополняющейся коллекции панк-рока. Мэтт хотел обратить меня в эту веру, и у него получилось – не прошло и пары недель, как я стал живо интересоваться всем, что было связано с панк-роком, и перестал интересоваться всем, что не было с ним связано. Помню, как отложил в угол старую обувную коробку, полную кассет, и подумал: “Я никогда больше не буду слушать The Rolling Stones”.

Разумеется, на длинной дистанции я ошибался. Но на дистанции нескольких лет моего музыкального становления это было замечательно гордое и совершенно правдивое утверждение. Я стал панком, что бы это ни значило. Возможно, я до сих пор им остаюсь.

Непоследовательно и неизбывно

Когда-то давно слово “панк” употреблялось по отношению к человеку – причем, как правило, не вызывавшему доверия. Оно ассоциировалось с дерзостью и нравственным падением: панками называли непочтительных выскочек, мелких жуликов и прочих подозрительных личностей. В 1970-е слово “панк” стало означать сначала просто грязную, перепачканную разновидность рок-н-ролла, а потом и целое движение внутри жанра. “Панк-рок” – ярлык, быстро превратившийся в лозунг; музыканты и меломаны использовали его, напоминая миру мейнстрима, что они не намерены к нему принадлежать. Одна из групп, попавших в микстейп Мэтта, называлась The Sex Pistols: именно они в 1977 году популяризировали стандартный панк-шаблон в своем единственном полноценном альбоме “Never Mind the Bollocks: Here’s the Sex Pistols”. В США The Sex Pistols не добились успеха, но на родине, в Великобритании, они постоянно упоминались в газетных передовицах. В 1976-м они сходили на телевизионное ток-шоу, где ведущий, Билл Гранди, анонсировал их так: “Это панк-рокеры – именно так, по рассказам, называется новое модное поветрие”. Гранди всячески демонстрировал, что вид четырех участников группы, пришедших в эфир со своими панк-подружками и глупо ухмылявшихся перед камерами, не слишком его впечатляет: “Ой-ой-ой, я перепуган до смерти”, – саркастически бросил он, после чего попросил музыкантов “сказать что-нибудь возмутительное”. Гитарист Стив Джонс не замедлил откликнуться на этот призыв, назвав ведущего “грязным засранцем” и “гребаным мерзавцем”. Сегодня зрителей скорее смутила бы не обсценная лексика, а то, что у одной из спутниц музыкантов на руке была повязка со свастикой – в те годы вполне стандартный панк-аксессуар. Так или иначе, тот эфир подтвердил репутацию The Sex Pistols как абсолютных панков во всех смыслах этого слова – и старом, и новом (по-своему он сказался и на репутации Билла Гранди: сначала его на две недели отстранили от эфиров за “некачественную журналистику”, а затем и вся его карьера пошла на спад; Гранди умер от инфаркта в 1993 году, и газета The Guardian в некрологе подчеркнула, что ведущий был “замечательным собеседником в те моменты, когда его не застигала врасплох низкая резистентность к выпивке”). Когда моя мама заметила, что The Sex Pistols – одна из тех групп, от которых я внезапно стал тащиться, то смутно припомнила, что это именно те малоприятные молодые люди, которые навели шороха в 1970-е.

Панки презирали музыкальную индустрию и популярные рок-группы, собиравшие толпы зрителей на концертах и доминировавшие в альбомном чарте. Участники The Sex Pistols фотографировались в футболках Pink Floyd, к которым рядом с названием ансамбля было приписано “Я НЕНАВИЖУ”. Но The Sex Pistols распались в 1978-м – за двенадцать лет до того, как я открыл для себя их музыку на микстейпе, наряду с записями их многочисленных последователей. К этому времени панк-рок уже был зрелым жанром, а сами The Sex Pistols – динозаврами, крестными отцами музыкального направления, которое эволюционировало и расцвело так пышно, как в момент записи программы Билла Гранди никто и представить себе не мог. В 1981 году довольно несуразная шотландская группа The Exploited выпустила дебютный альбом под названием “Punks Not Dead”[30], и этот, в сущности, пораженческий заголовок означал перемену в мироощущении. Панк больше никогда не будет считаться “новым модным поветрием” – наоборот, он превратился в упрямый старый нарратив, странным образом переживший эпоху своего расцвета. В мой микстейп группа The Exploited попала с песней “Sex & Violence”[31], весь текст которой представлял собой три слова из названия, бесконечно повторяющиеся в знак протеста против идеализма 1960-х. Хиппи хотели мира и любви? Значит, панки будут требовать обратного.

В 1990-м мне не казалось странным, что мое воображение покорила британская группа The Sex Pistols из далекого прошлого. Даже на переписанной кассете ее музыка звучала шокирующе живо: оглушительный рев гитары Стива Джонса и ядовитый хриплый визг его антагониста, фронтмена Джонни Роттена, каждый по-своему захватывали дух. Определяющим синглом ансамбля стала песня “Anarchy in the U. K.”, кульминацией которой была непоколебимая апология бессмысленности: “Я хочу быть анархистом / Беситься / Крушить все вокруг”. Пытаясь узнать больше о The Sex Pistols, я попробовал почитать книгу “Lipstick Traces: A Secret History of the Twentieth Century” (“Следы помады. Тайная история XX века”), первый музкритический труд, с которым столкнулся в жизни. Книга вышла в 1989-м, и два года спустя я читал ее – а точнее, пытался читать – в поезде из Коннектикута в Бостон. Автором значился Грейл Маркус, проницательный рок-критик, карьера которого предвосхитила панк, но который, тем не менее, был слегка напуган раскаленной докрасна энергетикой The Sex Pistols. По его мнению, Роттен был неожиданным (и, возможно, неосознанным) наследником сразу нескольких интеллектуальных традиций Европы. Маркус не без загадочности отмечал, что настоящее имя Роттена, Джон Лайдон, связывает его с Иоанном Лейденским, нидерландским религиозным проповедником и революционером. После того как во второй половине книги подобной эзотерики стало еще больше, я бросил читать, но тем не менее, стремление Маркуса найти для панк-рока место в мировой истории и культуре пришлось мне по душе, как и его описание музыки The Sex Pistols – “брешь в поп-среде”[32], невозможно назойливое явление, благодаря которому внезапно стали возможны и любые другие явления.