Изгой - Кеннеди Эль - Страница 66

– Как же в тебе хорошо, – выдавливаю я, и это ее добивает.

Никогда не видел ничего сексуальнее, чем Слоан, вздрагивающая от оргазма с моим членом внутри нее.

Позже она лежит на моей груди, водя пальцами по прессу, и смеется над тем, как мышцы сокращаются под ее прикосновением.

– Ты не зря ходишь в зал, – говорит она. – Я бы сказала, результат налицо.

– Правда, что ли?

– Ммм-хм. Продолжай в том же духе.

Черт. Там плавание, здесь тренировки перед дракой, да я никогда в жизни не был в такой хорошей форме. Если ее это заводит, я готов поднимать «Фольксваген» каждое утро перед завтраком.

– Эй. – Она поднимает на меня глаза. – Там, в сарае. Почему тебя так заинтересовала камера? И школа, и полиция сказали, что на ней ничего не было.

Я киваю.

– Вероятно, так и есть.

– Но?..

– Но, возможно, есть шанс это проверить.

– Чего? – Она подскакивает. – Это как?

Я все еще не хочу давать ей ложных надежд. Записи может не существовать. А если она и есть, то нет никакой гарантии, что там будет что-нибудь полезное.

Но я обещал не врать ей больше об этих вещах, так что говорю:

– Если камера в ту ночь работала, то запись все еще может быть на сервере компании.

Она широко распахивает глаза. В них проносятся сотни мыслей.

– И как нам это узнать?

А вот это самое сложное.

– Меньше знаешь, крепче спишь. Если что – сможешь правдоподобно все отрицать. Это твоя новая мантра.

– Ладно, – сдается она. – Не буду спрашивать. Разрешаю тебе делать все, что будет нужно. Я просто хочу знать, что случилось.

Я рад, что она пока успокаивается, ведь я ни в коем случае не хочу втягивать Слоан в это дерьмо. Тут все серьезнее, чем база эссе или изменение оценок. Эти компании разработаны специально, чтобы защищать данные от таких, как я. Весь их бизнес строится на способности защитить электронную собственность клиента. Даже если я смогу влезть туда, всегда есть опасность быть замеченным на выходе. А тогда меня ждут последствия покруче простого отчисления. Людям приписывают терроризм и за меньшее, чем то, что я собираюсь сделать. Черт, да некоторые умирают в тюрьме за то, что скачали бесплатную книгу с пиратских сайтов.

И тем не менее, лежа здесь со Слоан и глядя в ее глаза, я совершенно уверен, что согласен на пожизненное, лишь бы только добиться справедливости для ее сестры и хоть какого-то мира для их семьи.

– Ничего не обещаю, – говорю я. – Как я уже сказал, надо сначала понять, есть ли тут шансы.

– Но ты будешь держать меня в курсе. Обещай.

– Конечно.

Она почти вибрирует от волнения, готовая из кожи выскочить. Супер. Никакого давления, так ведь? Слоан всего-то мечтала об этом несколько месяцев. А я тот мудак, который разобьет ей сердце, если у меня не получится.

– Знаешь… – Закинув свою ногу на мое бедро, она придвигается ближе. Я становлюсь немного одержим тем, как ее волосы липнут к моей щеке. – Вся школа дружно сойдет с ума, если ты умудришься победить Дюка.

– Если? – Я только что подарил этой женщине достойный, а то и вовсе великолепный оргазм, а у нее хватает наглости лежать тут и говорить мне «если». Боже. – Вау. Где твоя уверенность, а?

Она смеется и целует меня в грудь, как будто ее губы залечат эту непростительную рану.

– Если ты хотел, чтобы к тебе подлизывались, приглашать надо было Лукаса.

– Ауч, Тресскотт. Сурово.

Она абсолютно бесстыже пожимает плечами.

– Я сама суровая честность.

– Тогда, чтобы у нас была вся информация, мне, пожалуй, стоит уточнить… – Я ловлю пальцами локон ее волос. – Дюк поставил мне условие в случае, если я проиграю.

Слоан поднимает голову.

– Какое условие?

– Если я продую, мне придется уйти из Сендовера.

– Да иди ты. – Она резко садится.

– Таков уговор.

– Тогда к черту ваш уговор и к черту Дюка. Мне плевать, что ты там ему пообещал. Ты никуда не уйдешь.

– Я не собираюсь проигрывать, но он не дает мне особого выбора.

– Тогда у тебя большие проблемы, Шоу, потому что нельзя вот так вот поматросить и бросить, когда у девушки к тебе чувства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я пару раз моргаю. В пылу яростного возмущения Слоан, кажется, выпалила, что я ей уже не просто нравлюсь.

– Чувства, да? – Я не могу сдержать улыбки.

Она закатывает глаза и отстраняется от меня, обиженно надувшись.

– Ой, все. Давай, радуйся.

– Какая же ты, блин, сложная. – Я обнимаю ее и роняю обратно к себе на грудь, целуя ее макушку, пока она притворяется, будто сопротивляется. Больше всего на свете Слоан ненавидит проявлять искренние эмоции. По крайней мере, те, которые не агрессивные. – У меня тоже к тебе чувства.

Вот теперь она расслабляется, и я замечаю на ее губах легкую смущенную улыбку.

– Пообещай мне, что выиграешь, – тихо говорит она. – Запрещаю тебе уходить.

Уже заранее ненавижу себя за это, но не могу удержать слово, рвущееся с моих губ:

– Обещаю.

Глава 42. Лоусон

Наверное, где-то на этом гигантском гниющем камне из мусора и грязи есть люди, которых не захлестывает патологическая апатия, когда они видят на экране телефона имя своей матери. К сожалению, я не один из них.

– Чем обязан этому нарушению спокойствия? – вежливо спрашиваю я. Сейчас как раз перемена, так что я завернул в столовую попить.

– Что? Лоусон, это мама.

Да, как будто я не узнал бы этот визгливый неадекватный тон за километр.

– И чего тебе надо?

– У тебя там так громко. Где ты?

– Сейчас три часа дня. Четверг. Очевидно, я на футбольном матче, – издевательским тоном говорю я. – Где же мне еще быть? – Попивая добытый напиток, я выскакиваю наружу и отправляюсь к зданию на другом конце территории, где проходят занятия по искусству.

– Точно. – Она неловко смеется. – Ты в школе. Прости. А. Так вот. Я звоню, потому что, ну, Джеффри опять застрянет в Гонконге, так что я подумала, было бы здорово, если бы ты приехал на праздники.

– Да что ты? – Невероятно. – Ты там что, села с одной из своих тетрадок по саморазвитию и нарисовала карту мыслей, чтобы решить, найдет ли твой сын такое предложение заманчивым?

– Я, наверное, не вовремя. И я не знаю, какие там планы у твоего отца…

– Без понятия. И мне плевать.

Каждый раз мы разговариваем так, словно она меня никогда не встречала. Что, в принципе, логично, учитывая, как равнодушна она была к родительству. Уж лучше бы она утопила меня в ванне, чем оставила с отцом после развода, и то было бы человечнее.

– Я просто где-то недавно читала, что людям в завязке может быть особенно тяжело на праздниках. И что им полезно проводить время с теми, кто благотворно на них влияет.

Значит, хорошо, что я не в завязке. Я закатываю глаза, глядя на телефон. Пара ходок в реабилитационный центр меня не сломают. Видал противников похлеще.

– Скажи мне честно, матушка, в наших отношениях есть хоть что-нибудь, что не вынудит меня забухать? К тому же, если ты правда считаешь, что я завязал, то тем более не надо звать меня в гости. Уж поверь, в том доме спрятано больше кокаина, чем в заднице ослика на границе.

– Лоусон.

Теперь она всерьез пытается понять, шучу ли я. Как давно я последний раз там был? Где мог спрятать? Можно ли взять напрокат собаку с чуйкой на наркоту? Если мне повезет, остаток недели она проведет, отдирая половые доски гвоздодером.

– Как дела дома? – спрашивает она, как будто ожидает услышать что-то новое.

Я фыркаю.

– Серьезно?

– Что, я уже не могу о тебе поволноваться?

– Это что-то новенькое.

Она раскошелилась на сотни часов с психотерапевтом, куда я почти не ходил. А если и приходил, то просто травил бедных врачей все более и более неуютными описаниями своих самых извращенных сексуальных похождений, пока, наконец, они либо не выкидывали меня прочь, либо не уходили под удобным предлогом в ванную подрочить.

Ну, это мое предположение.

И все же, как бы их ни оскорбляла моя вульгарщина, эти доктора бы ужаснулись, если бы я на полном серьезе раскрыл им душу. Если бы я рассказал им про Романа, моего так называемого отца, который оказался бесплоден и нанял жиголо, чтобы обрюхатить жену и сделать ему наследника. Вот только эффективность его же собственного плана так наполнила его отвращением, что он проникся глубокой и неумолимой ненавистью к несчастному ребенку. А еще есть Амелия, моя мать, которая забрала половину его империи и сбежала. Эгоистичная сука, оставившая своего беззащитного сына в лапах человека, который мог бы сжигать щенят ради развлечения, если бы не армия активистов, юристов и правительственных органов, постоянно висящая у него на хвосте в надежде раскрыть то или иное жуткое преступление.