Инсайдер - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 77

На следующий день Бемиш прочитал статью об Империи Великого Света во влиятельной и, стало быть, либеральной «Стандард Таймс». Статья была написана вчерашним журналистом. Статья изображала предвыборную гонку на Bee как борьбу между продажными чиновниками и истинными выразителями народной демократии. Истинным выразителем народной демократии был Ядан, возглавивший партию, которая называлась «Партией Народной Свободы». Продажные чиновники и отдельные нажившиеся на грабеже империи международные финансовые акулы изо всех сил старались опорочить народного лидера.

За статьей последовало интервью с Яданом. Журналист спросил Ядана: «Правда ли, что вы считаете иномирцев бесами?»

– Я не знаю, откуда взялась эта безумная утка. Впрочем, господин Бемиш плохо говорит на нашем языке. Вы говорите: «Пошел к черту», а мы говорим в таких случаях: «Ты – бес, иди домой». Может быть, кто-нибудь из моих друзей выругал так господина Бемиша, а тот, не очень твердо разбираясь в культуре, воспринял выражение буквально. Или вот вам еще один пример. Некоторые иномирцы пустили басню, что-де «знающие путь» утверждают, что их глава родился из золотого яйца. Но это лишь метафорическое выражение. «Вылупиться из золотого яйца» значит у нас то же, что у вас – «родиться в рубашке».

Прочитав статью до конца, Бемиш приказал доставить к нему Ашиника. Это оказалось нелегко сделать, поскольку Ашиник, хотя и перестал прятаться, везде появлялся в окружении тройного кольца охраны. Бемишу пришлось удовольствоваться номером его комма, известным лишь десятку людей. Он позвонил ему и в бешенстве заорал на отменном вейском:

– Это я плохо говорю по-вейски, да? Это ваша придумка, Ашиник, использовать для укрепления вашей секты наши СМИ? Ваша идея – внушить заезжему щелкоперу, что он лучше разбирается в тонкостях местной культуры, чем президент Ассалахской компании?

– Ай-тана хари (Бес, иди домой), – с издевкой ответил Ашиник, и связь прервалась.

Бемиш был достаточно раздосадован, чтобы тут же издать приказ об увольнении Ашиника, до сих пор продолжавшего номинально числиться в штате.

Как и большинство иномирцев, живших и работавших в империи, Бемиш стоял перед странной проблемой. С одной стороны, чужаки прекрасно – порой лучше правительственных чиновников – понимали, что из себя представляет так называемая «партия народной свободы», возглавляемая Белым Старцем Яданом.

Устроить против этих людей массовую кампанию в галактических средствах информации было на самом деле нетрудно. Но такая кампания обрушила бы рынок вейских акций, потому что деньги – самая пугливая вещь на свете. И наоборот, сектантам она нисколько бы не повредила, потому что какое дело сектантам, что о них говорят бесы?

Местные иномирцы посовещались между собой и сошлись на том, что победа этих маргиналов ну никак невозможна. Поэтому пусть себе либеральные газеты балуются с новыми героями. Зачем заниматься разоблачениями? Только резать свою же маржу.

Фондовый индекс, по мере приближения выборов, рос как на дрожжах, потому что фондовые индексы в развивающихся странах всегда растут перед выборами, и разоблачать в этих условиях партию народной свободы было все равно что писать себе в суп. И из бумажных и спекулятивных прибылей, полученных бизнесменами или финансистами из иномирцев, значительная часть жертвовалась на избирательную кампанию Шаваша – бесспорного в их глазах и милого их кошельку будущего лидера страны. Она жертвовалась на основании бесспорных и убедительных прогнозов, предрекавших победу Шаваша.

И нельзя было даже сказать, что прогнозы эти были куплены или проплачены. Большая их часть была составлена независимыми социологами. Просто крестьяне империи за две тысячи лет научились не очень-то доверять власти, и когда к ним в село приезжал независимый социолог на новенькой машине и с новеньким компьютером, они старались отвечать на его вопросы так, как будет приятно независимому социологу. Крестьяне боялись, что если они будут отвечать неправильно, то вместо независимого социолога приедут «желтые куртки».

Впрочем, Ассалахской компании выборы принесли кое-какие проблемы. Ашиник слишком часто давал интервью для экрана и сети, и если его высказывания по отношению к иномирцам были в целом корректны, то именно на примере Теренса Бемиша он разъяснял особенности коррупции в империи. Это не прибавляло здоровья котировкам компании, и рост их заметно отставал от роста общего фондового индекса.

Но самое страшное для Бемиша было то, что благодаря выборам поссорились Шаваш и Киссур – два человека, которые очень много значили для планеты и не меньше – для самого Бемиша. Разлад начался исподволь, с того момента, как Киссур открыто заявил, что он против всяких выборов.

Шаваш – наоборот. Когда государь сказал в лицо Шавашу, что никогда не назначит его первым министром, Шаваш понял, что он может стать первым министром только по воле народа.

Почти немедленно, торопясь и лихорадочно поспешая, Шаваш бросил все свои силы и средства на раскрутку пиар-кампании и создание собственной партии. Методы Шаваша были сколь первобытны, столь и действенны. Двери особняка министра финансов были распахнуты для нищих; день и ночь в них раздавали бесплатную похлебку и пироги.

В это время принимали закон о минимальной заработной плате. Молочный брат государя Ишим, исполнявший обязанности первого министра, настаивал на пятидесяти ишевиках, Шаваш – на восьмидесяти. Ишим настоял на своем. Тогда министр финансов Шаваш возвестил, что он из своего кармана доплатит недостающую сумму тем работникам столицы, кто получает меньше восьмидесяти ишевиков.

Дважды на Шаваша совершались покушения. Трудно сказать, подлинные ли то были покушения или нет, но, без сомнения, Шавашу они пошли только на пользу: он стал единственным человеком, противостоящим сектантам, и таковым воспринимался и благонамеренными людьми, и иностранными инвесторами.

Разрыв между Шавашем и Киссуром, которые вполне могли уживаться при императорском дворе, стал неизбежен, как только первый превратился в главу партии «Вейский демократический блок», а другой – в человека, считавшего демократию несусветной глупостью, пригодной для империи не больше, чем меховая шуба – для тридцатиградусной жары.

Окончательная ссора произошла на пирушке в одном из загородных дворцов Шаваша. Бемиш присутствовал на ней: ему надо было встретиться с несколькими чиновниками из Чахара да вручить Шавашу чек на избирательную кампанию.

Они все были пьяны, Киссур, пожалуй, менее, а Шаваш более всех. Во всяком случае, Шаваш полулежал, раскинувшись, на диванчике, а на его коленях сидел один из его рабов, смазливый мальчишка лет четырнадцати, чьи отношения с хозяином не вызывали сомнения ни у кого из присутствующих. Мальчик теребил золотые нити, оторачивавшие белую шелковую куртку хозяина, и подбирал кусочки с его тарелки, и настал наконец момент, когда будущий премьер-министр, светоч и надежда народа, враг инфляции и столп добродетели, с замаслившимися глазами стал пробираться к выходу, подталкивая перед собой мальчишку. Двое или трое просителей, вившихся вокруг Шаваша в надежде обговорить разные дела, убрались с дороги, понимая, что лучше сейчас не встревать между министром и скромным мальчиком, и в этот момент перед Шавашем оказался Киссур. Он стоял очень прямо, в черной рубашке и черных штанах безо всякой вышивки и оружия, и его холодное жесткое лицо с карими глазами и белокурыми, собранными в пучок волосами глядело на Шаваша сверху вниз. Широкоплечий и узкобедрый Киссур возвышался над министром финансов на добрую голову, хотя на Киссуре были мягкие черные мокасины, а на маленьком чиновнике – расшитые серебром туфли с загнутым носком и высокими каблуками.

– Шаваш, – сказал бывший первый министр империи, – ты правда собираешься завтра в Ланах?

В Ланахе должен был быть съезд трех провинций, банкеты для избранных и пироги для всех.

– Да.

– Не езди, я прошу тебя.

Шаваш ошеломленно улыбнулся.