Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 15

— Это ты еще с французами не общался! — хохотнув, хлопнул меня по плечу Громыко. — Наш добрый друг Вилли по сравнению с Помпиду в самом деле Бисмарком выглядит.

Глава 8

— Ненавижу Вилли, — вздохнул я, утром посмотрев в окошко и увидев там всю ту же картину — перелезающих через забор «деревни» людей.

Ночевавший со мной сегодня «четвертый» привычно промолчал, а я отправился приводить себя в порядок. Тяжелый вчера был день — сначала мы с Громыко успокаивали наших, потом он с «Альфовцами» и частью КГБшников ушел «участвовать в расследовании», и я больше чем уверен, что в расследовании сильно поможет применение на выживших террористов хтоничного Советского «ТАпика», он же — ТА-57, военно-полевой телефонный аппарат со встроенной в него динамо-машинкой, выдающей очень достойное напряжение. Плохая у террористов ночь будет, но вы же сами себя за рамки общества поставили, чем расписались в своей принадлежности к опасным животным. Юридические процедуры и права человека — это для людей.

Вечер поглотили собрания с не попавшими под теракт (и слава Вселенной!) нашими, где мы с товарищами по несчастью рассказали им обо всем из первых уст. По идее немцы должны меня допросить и сшить какое-нибудь дело по типу «самообороны» с полным последующим оправданием, но париться никто не стал — и так проблем хватает. Ну а сам себя виноватым я не считаю — нефиг меня в заложники брать, дебилы.

Выбравшись из ванной, я посмотрел на часы — рано еще — включил телек и плюхнулся на койку, смотреть утренние новости. Показывали захлестнувшие улицы ФРГ толпы народа. Содержание плакатов то, что надо: «Долой бумажного канцлера!», «Распустить дармоедов из БНД!», «Когда евреи придут убивать твоих детей, ты будешь извиняться?», «Я не устраивал Холокост», «Я родился виновным в том, чего не делал».

В мои времена немцы уже смирились с коллективной ответственностью и даже не пытались сопротивляться: как сейчас помню дивную картину, на которой над Рейхстагом развевались три флага — Израиля, ЛГБТ [движение признано экстремистским в РФ] и родины Стёпки Бандеры. Я понимаю — солидарность и поддержка хозяйских марионеток важны, но может ради приличий не будем немецкий флаг с главного государственного здания страны снимать?

Во времена эти вызывающий у меня мерзость и справедливую опаску немецкий национализм еще жив — вот они, первое и второе послевоенные поколения, которые не понимают, почему их страну разделили, кастрировали и заставляют каяться. Да, дедушка из СС накуролесил, но разве внук в этом виноват? Тактически использовать эту силу можно, но на долгой дистанции мы рискуем получить третью волну буйного немецкого национализма. Год-полтора, дальше на ФРГ начнут падать снаряды и ракеты, а введенные со всех сторон воинские контингенты быстро объяснят, что так делать нельзя — даже против СССР западные партнеры не станут накачивать немцев, как это было при Гитлере. Но народное недовольство, пока оно не приводит к реставрации военного могущества и строительству четвертого рейха, использовать можно и нужно — ведь при социализме нацизм загоняется настолько глубоко, что становится безопасным. Сильный имперский центр не оставляет даже самым радикальным идиотам пространства для маневра, особенно сейчас, когда экономический бум настолько силен, что жертвовать благосостоянием ради непонятно чего никому не надо — сами своих сепаратистов с удовольствием давят, чтобы не мешали погружаться в сладкое потребительское счастье. Кружки по изучению этнических языков на окраинах Союза, кстати, на две трети пусты — большинство тамошних жителей просто не понимают, нафига им учить местный диалект, если все вокруг говорят на русском, а для личного авторитета полезнее учить языки западные или азиатские.

Словом — в топку немецкого недовольства я дровишек из телевизора подкину с радостью, потому что врагов и их сателлиты нужно шатать при любой возможности и как можно сильнее — военная аннексия-то невозможна, гребаная Холодная война на дворе.

Дальше показали Вилли в его кабинете. Сидящий за столом канцлер рассказал податному населению об опасности вспышек национализма, о необходимости навсегда закопать немецкую воинственность, о важности сохранять спокойствие во время Олимпиады, объявил комендантский час с девяти вечера до пяти утра сроком в неделю и в качестве пряника пообещал выставить Канаде претензии в ответ на канадский визг о том, что граждан Канады надо бы выдать для справедливого суда в Канаду. Бонусом шло обещание отправить в отставку полицейскую верхушку города Мюнхена вместе с отказавшимися стрелять в террористов младшими чинами.

Вилли бы может террористов Канаде и отдал, но это навсегда похоронит как его репутацию, так и наши дипломатические отношения с ФРГ. А они немцам нужны больше, чем нам — с телевизорами, проигрывателями и носителями мы справились, заводы в две смены пашут, и купить вышеперечисленное теперь легко, были бы деньги — если в ближайшем магазине кончились, просто едешь в город покрупнее или оставляешь заявку на «бронь», купишь, когда завезут новую партию. Машины? Да япошки с итальянцами и французами от радости визжать будут, если мы ФРГ подальше пошлем. Химия? Некоторые химические достижения мы у немцев покупаем, но, опять же, ничего незаменимого. Словом — лучше ФРГ попортить отношения с Канадой и немножко поругаться с кураторами из Лэнгли — те давить до последнего ради террористов не станут, не те времена и не те пиндосы у руля.

Следом начался блок про Олимпиаду, и я выключил телевизор — политически неграмотным обывателям внимание «переключайте», бракоделы хреновы! — и пошел к шкафу собираться на завтрак. После него мы со сборной по футболу и группой поддержки — Соня в наличии, крепкий у моего «курортного романа» характер, ну так оно и понятно — колхозница! — отправились в городок Аугсбург, на стадион Розенауштадион. Совсем небольшой — двадцать восемь тысяч зрителей вместимость, и трибуны полупустые — сюда пришли в основном местные или ярые фанаты футбола, остальные гости Олимпиады остались в Мюнхене, где программа насыщеннее.

Погода для матча стояла идеальная — ветра нет, температура зависла между «тепло» и «прохладно» — то есть спортсменам бегать будет комфортно — с усеянного легкомысленными облачками неба светило нежаркое сентябрьское солнышко. Наш сектор — крайний правый, поляки — сегодняшние соперники — на всякий случай сидят через два сектора левее. Оно, конечно, «братушки» по Соцблоку, но футбольным фанатам про это могли и не рассказать.

Мне здесь, на неудобной скамейке, быть необязательно, но сборная-то приехала, значит и я должен. Ну и на камерах засветиться надо — тоже стойкость показать. Второе сомнительно — меня столько раз убить пытались, что никому уже очередной замес и неинтересен: чисто как повод поругать необучаемых врагов, которым «наш Сережка» жить спокойно не дает.

Стоило подумать о соотечественниках и Родине, по душе разлилась теплая волна, сердце затрепетало, а на рожу невольно выползла улыбка. Где-то там, на Востоке, огромная, могущественная, двухсотмиллионная дружная страна ждет нашего триумфального возвращения. Следит за тревожными новостями, радуется благополучному освобождению Советских граждан, старательно считает полученные нашими медали и качает бровями на еще не разыгранные, прикидывая шансы на «командный зачет».

— Что с тобой? — заметил неладное куратор от спортивного комитета Шеин.

— Родину вспомнил, — честно признался я.

— А, ностальгия, — покивал он и хлопнул меня по плечу. — Ничего, почти отстрелялись уже.

Судья свистком отдал команду к началу, и начался матч Советский Союз — Польша, который определит, какая из команд пройдет в финал, а какая будет бороться с ГДР за почетное третье место.

Футбол, по моему сугубо субъективному мнению, штука скучная, равно как и хоккей, баскетбол, футбол американский, а тем паче — бейсбол. Столь же скучными мне кажутся бег, бег с препятствиями, плаванье и прочие виды гонок. Может это из-за желания противопоставить себя народным массам — кто не без греха? — но мне жутко нравится кёрлинг. Странный, нелепый спорт про катание ледышек и натирание льда швабрами оказывает на меня какое-то гипнотическое воздействие. Я и правил-то толком не знаю: просто открыв рот смотрю на удивительное в своей нелепости, но почему-то существующее зрелище.