Самый лучший коммунист 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 14

Что ж, здесь я все равно ничем и никак помочь не могу. Вымывшись и переодевшись, оплатил процедуры автографами для хозяев квартиры — семьи из четырех человек — и вернулся во двор, неожиданно попав в крепкие объятия товарища Громыко:

— Живой, засранец!

Я думал Андрей Андреевич меня не любит, а он, оказывается, только вид делал.

— Не дождетесь! — откупился я классикой, высвободился из международной важности рук и посмотрел на канцлера Вилли, вымученно мне улыбающегося из-за садового столика. — Невероятно никчемный уровень безопасности в вашей стране, господин канцлер. Вы вообще Европа или уже банановая республика?

— От подобной трагедии никто не застрахован, — огрызнулся он.

Мы с товарищем Громыко подошли к столику и уселись за него.

— Теперь на моих руках кровь двоих террористов, Вилли, — показал я ему чистые ладошки. — Я еще молод, мне даже безумных животных убивать тяжело. Мою больную совесть успокоит лишь неподконтрольная твоему правительству и твоим хозяевам газета. Типографию куплю, зарплаты товарищам буду платить сам.

— Мы обязательно обсудим этот вопрос, Сергей, — откупился пустотой Вилли.

— Вам нравится сидеть лицом на юг? — спросил я.

Канцлер изобразил вежливое недоумение на лице.

— На адепта даосизма похож, — развел я руками. — Созерцаешь, ничего не делаешь, в словах — пустота. Идеальный китайский Император.

— Можешь считать меня кем угодно, Сергей, — пожал плечами канцлер.

— Опять даосизм, — фыркнул я. — «Совершенно мудрый, ставя себя ниже всех, оказывается выше всех». Помните, Вилли, что Дао достигнет лишь тот, кто к нему не стремится. Товарищ Линь Бяо, например, не стремится совершенно — он больше по Конфуцию, но именно это противоречие и позволит ему однажды достичь Дао. Вам бы у него национальные интересы отстаивать поучиться.

— Под «национальными» ты имеешь ввиду полную политическую и экономическую зависимость от Советского Союза? — уточнил он.

— Вот вы и озвучили самое удивительное ментальное расстройство рабов капитала, — улыбнулся я. — Вы почему-то считаете «зависимостью» равноправные экономические отношения с нами, а полную утрату суверенитета и прыжки по команде заокеанского хозяина почему-то называете «свободой».

— А тебе не приходило в голову, что угрозой нашему суверенитету является именно Союз?

— И именно поэтому твои соотечественники не стали доедать Англию и прочих кукловодов, отправившись убиваться о нашу страну, — покивал я. — Именно поэтому некий херр Канарис вливал в головы тогдашней верхушки надиктованную островитянами дезинформацию о том, что СССР можно взять «блицкригом». Именно поэтому вы сейчас сидите здесь, пока граждане Канады — они же туда просятся, верно? — готовятся убивать граждан ФРГ, а прямые защитники этих самых граждан срут в штаны от страха и пишут заявления о том, как им грустно убивать евреев. Спорим, в ГДР этих пейсатых уже бы давно перебили?

— Как обычно — не считаясь с потерями, под рассказы об общем благе? — поднял на меня бровь Вилли.

— Вы слишком долго отрабатывали журналистские гранты, — отмахнулся я. — Профессионально деформировались и помогали капиталистам тыкать носом оболваненный пролетариат в частные проявления капиталистической системы, тем самым не позволяя ему посмотреть на целостную картину. Для европейского журналиста — то есть обслуживающей интересы хозяина проститутки — это хорошая черта, но для правителя она никчемна. Но должен признать — по сравнению с теми, кто придет тебе на смену, если ФРГ не выберется из-под заокеанского сапога, вы еще ничего так. Те вообще на немецкий народ забьют. Знаете, почему мы отказались от идеи строительства труб к вам?

— Почему? — послушно спросил воспитанный парень Вилли.

— Потому что американцы его взорвут, а вы сделаете вид, что это на благо Германии, — приоткрыл я завесу будущего.

— Может вы просто решили нажиться на дорогой нефти? — фыркнул он.

— Страны-члены «Пояса-пути» получают энергоносители с хорошей скидкой, — пожал я плечами. — Страны капиталистические и не-дружественные платят рыночную цену — вы же свободный рыночек любите, значит и отношения с вами выстраиваются в полной мере рыночные.

Вилли обрадовался:

— Это называется «энергетический шантаж».

— Ржака! — оценил я. — Когда вы мне сделки «зарубаете» под надуманным предлогом — это типа нормально, а когда мы с вами по рыночным ценам торгуем — это «шантаж». Почему мы вам вообще скидки давать должны? Понял! — ударил кулаком по ладони. — Потому что марионетки Госдепа достойны только жалости!

— Брейк! — решил поставить точку Громыко.

— Жаль до Гамбурга далеко, — вздохнул я. — Очень хочется возложить цветы к мавзолею Бисмарка — последнего суверенного и реалистично смотрящего на мир немецкого канцлера.

Вилли сделал вид, что выше какого-то там презрения вредного коммуняки, и мы принялись ждать развития ситуации в тишине, иногда прерываемой переговорщиком.

«Альфа» прибыла через три тяжелейших часа — к этому моменту немецкое правительство потеряло возможность замалчивать происходящее, и к месту событий подтянулись журналисты. За периметр их не пустили, а жаль — мне есть что сказать. Ладно, потом.

Командиры и личный состав спецподразделения меня выслушали, почесали репы над планом и отправились на позиции.

— Спорим, что не будь там жидов, — указал я Вилли на церковь. — А наши совершенно гипотетические, слабые головой граждане, ваши бравые спецназовцы бы поливали окна из пулеметов и кидали туда гранаты? Боль еврея стоит дорого, а вот боль русских капиталистам слаще меда.

— Хорошо, что мы никогда не узнаем, прав ты или нет, — не поддался на провокацию канцлер.

Переговорщик, получив указания, принялся отвлекать внимание террористов:

— Уважаемые нарушители, мы готовы предоставить вам самолет и воздушный коридор для Канады, если вы гарантируете неприкосновенность заложников. Советские партнеры согласны с обнулением международных наград Ткачева…

— Пошли! — скомандовал командир «Альфы» в рацию.

Переговорщик заткнулся, на окружающих церковь крышах запели СВД, звон разбитых витражей перекрыли хлопки светошумовых гранат, за которыми в проемы влетали наши супермены. Сжав зубы и кулаки, я тупил на ползущего по столешнице муравья и изо всех сил надеялся, что никто из наших не пострадает.

Спустя полторы минуты рация командира ожила:

— Минус шесть. Двоих взяли. Заложники целы. Выходим.

— Ура-а-а!!! — не выдержав, взревел я, подняв руки к небу.

Громыко был более конструктивен:

— Наши договоренности насчет участия наших специалистов в расследовании инцидента в силе, Вилли?

— Разумеется, Андрей, — с явным облегчением покивал канцлер. — Спасибо за помощь — что бы там не говорил Сергей, ваших врагов в ФРГ нет.

— Если не считать нацистское подполье, потешную спецслужбу для кражи дерьма, Степана Бандеру сотоварищи, — влез я. — Продолжать не буду, но вам нужно научиться смотреть на мир реалистично, Вилли. Хотя бы пришли пару своих копов потолковее перенимать Советский опыт формирования отрядов особого назначения — слабость ваших силовиков теперь очевидна всему миру, и вот такое говно, — указал на церковь. — Будет случаться регулярно. И пошлите уже полицейских охранять периметр Деревни, иначе я подумаю, что вот этот инцидент прямо связан с уволившимся Герхартом.

— Твои домыслы — это всего лишь твои домыслы, — развел руками Вилли. — И мы, пожалуй, сможем обойтись без твоих советов о том, как нам поддерживать общественный порядок внутри нашей Республики.

— Долбо*ба только могила исправит, — вздохнул я. — Пойду к нашим, Андрей Андреевич.

— Вместе пойдем, — поднялся Громыко вслед за мной.

Вилли встал молча — ему тоже к своим надо, перед журналюгами силу и непреклонность изображать.

— Андрей Андреевич, а вас тоже удивляет, насколько здравомыслящим и храбрым человеком выглядит Ульбрихт Вальтер по сравнению с этим никчемным борзописцем? — спросил я по-русски.