Укрытие - Адзопарди Трецца - Страница 20

Фрэн собирает деревяшки и возвращается в столовую. Фонари, поскольку здесь уже никто не живет, не горят, поэтому света мало: ей приходится действовать на ощупь. Ее руки шарят по стенам, она нащупывает обрывок обоев, тянет вниз, обои отходят длинной полосой. Пальцы находят следующий кусок, она снова рвет обои. Она работает быстро, и вот уже в воздухе стоят облака пыли, а пол усеян клоками бумаги: на костер хватит.

Сегуны живут на Коннот-плейс, не так уж далеко от нас, но это лучший район города. Фрэнки спешит по черному горбу Дьяволова моста, по пустынной улице, ведущей в тупик, и на подходе к дому Пиппо замедляет шаг. Здесь все здания одинаковые; высокие викторианские дома, у каждого железные перила до самого тротуара, широкие ступени крыльца. Большинство из них разделено на квартиры, и, проходя мимо, Фрэнки все заглядывает в полуподвальные окна. Он не удивился бы, если увидел там себя сидящего с вытянутой шеей, чтобы разглядеть прохожих. Это напоминает ему о той поре, когда он сошел на берег в Тигровую бухту.

Дом Пиппо отличить легко: только в нем все шторы одинаковые — ярко-оранжевого цвета. В каждом окне горит свет, над крыльцом светит холодным белым светом уличная лампа. Венок из плюща на входной двери кажется в ее лучах серым. Фрэнки не догадывается, зачем здесь этот венок: для Рождества рановато, думает он. На самом деле так Сегуны демонстрируют улице свое горе. Фрэнки ставит одну ногу на ступеньку и останавливается — продумать стратегию разговора с Пиппо. Ступень под его начищенным ботинком такая ослепительно белая, словно ее залили сахарной глазурью. Но это всего лишь иней, понимает Фрэнки, когда делает шаг: он тут же заваливается вправо и едва не скатывается вниз. Выругавшись вслух, он хватается за перила и выпрямляется, но по телу успевает пробежать искорка нервной дрожи.

В какой-то момент в комнате становится слишком жарко, и Фрэн приходится переместиться в угол. Она скользит вдоль стены, глядит на тени на потолке — сначала сплошные, потом разбегающиеся в стороны — они словно ищут лазейку, чтобы скрыться от жара. Она поднимает ладони к лицу и смотрит на кости, просвечивающие сквозь кожу — как на рентгене. Скоро наступит время, когда она уже не сможет контролировать огонь — он тогда начинает творить нечто непредсказуемое; будет сверкать, жидким сиропом разливаться по полу, в одно мгновение гаснуть и вдруг расцветать золотом. Дуновение ветерка может его разозлить. Фрэн не понимает, как велик риск, но именно это и тянет ее разводить огонь: она делает свою ставку, выясняет, насколько горячее, насколько высокое пламя может выдержать, и как долго. Она так похожа на отца.

Пока Фрэнки взвешивает свои шансы с Пиппо, Фрэн оценивает свои: еще минута-другая, и ей придется бежать. Она уже выучила признаки; металлический привкус во рту, по всему телу горячие иголки под кожей — как когда хочется писать. Иногда она так и делает, присев в коридоре у выхода или в сточной канаве — под завывание пламени, под сухой треск лопающихся в домах напротив стекол. Выйдя наружу, она почти парит, несется по темным улицам, и сзади нее шипит огонь, а в лицо бьется прохладный ночной воздух.

На другом конце Джет-стрит из верхнего окна высовывается Рой Джексон: он стоит на стреме, пока его брат Томми обследует дом. Ему отлично виден порт слева, лунный свет блестит вазелином на заброшенных трамвайных путях, растекается тонким слоем по солончакам вдали. Посмотрев направо, Рой начинает считать дымящиеся кучи мусора у снесенных домов на Эмеральд-плейс, бросает взгляд на лавочку Эванса на углу, там во дворе сарай, по которому легко взобраться. На улице никого, кроме Фрэн — она несется от дома напротив, как приведение в клубе дыма. Рой отшатывается от окна и смотрит, как она бежит.

И вот она появляется, перелезает через соседский забор и приземляется на нашу лужайку. Мама спускает меня с рук.

Где тебя носило, черт подери! — кричит она. Я чуть с ума не сошла!

Фрэн только ухмыляется, в глазах поблескивают серебряные искорки — она еще находится во власти недавнего потрясения. Фрэн пытается, выставив вперед локоть, проскочить мимо мамы, но мама не в силах сдержаться, она бьет Фрэн наотмашь по голове, раз, другой, третий, мчится за ней через кухню, на лестнице успевает схватить ее за ногу.

Да я тебя убью! Понимаешь, убью!

Ее рука задевает лодыжку Фрэн, стукает по ступени, потому что Фрэн уже бежит наверх, — мама устало наклоняется, садится и начинает рыдать.

Тебя упекут в колонию, причитает она.

Я сажусь рядом с мамой на ступеньку и пытаюсь ее обнять. Она утирает слезы и бормочет себе под нос:

Ее упекут, вот увидишь. Заберут еще одну.

Фрэнки дважды стучит дверным молотком и, не дождавшись ответа, прижимается носом к стеклу. Он видит только озерцо света, потом за матовым стеклом появляется согбенная фигура, плывущая к двери, — как ныряльщик, поднимающийся на поверхность. Вид миссис Сегуны поначалу повергает Фрэнки в ужас; старуха в черном платье и шали — точь-в-точь его бабушка. Он заглядывает ей в лицо и улыбается. Она не улыбается в ответ, молча стоит и, не мигая, смотрит на него.

Миссис Сегуна? — говорит Фрэнки. Я пришел к Пиппо.

Никакого Пиппо здесь нет, говорит она, закрывая дверь.

Филиппо, поспешно поправляется Фрэнки, и тут за ее спиной появляется Пиппо. Он через голову матери снова открывает дверь.

Мама! Это же Фрэнк Гаучи — я тебе говорил, что Фрэнк придет. Фрэнк, проходите, садитесь, говорит он, махнув рукой в сторону гостиной. Миссис Сегуна хмуро глядит на двух улыбающихся ей мужчин.

Мама, можно кофе? — говорит Пиппо.

Гостиная Сегуны — обитель скорби. На изображение Пресвятой Девы накинута черная мантилья, на буфете — собрание памятных вещиц, ровно тех же, какие лежали у Фрэнки дома после смерти матери: открытый молитвенник с четками, две зажженные свечи по бокам фотографии с траурной лентой, одинокая белая лилия с бурыми по краям лепестками. Фрэнки очень надеется, что странный запах исходит от нее, а не от Пиппо.

Пиппо стоит слишком близко. Он думает, что Фрэнки отдает дань уважения покойной и одобрительно кивает головой. Фрэнки замечает это и, уперев подбородок в грудь, истово рисует в воздухе крест.

Скузате, резко говорит миссис Сегуна, протискиваясь в дверь с подносом. Она ставит его на комод рядом с Фрэнки, наклоняется, чтобы выдвинуть из-за стула овальный столик, с грохотом переставляет на него поднос, при этом что-то бормоча себе под нос. Уходя, она хлопает дверью.

Садитесь, друг мой! Садитесь, говорит Пиппо, и голос его громок и бодр. Выпейте со мной кофе. При мысли об очередной порции кофе к горлу Фрэнки подступает горечь. Он нащупывает в нагрудном кармане пиджака платок, но не достает его. Фрэнки ограничивается тем, что закрывает рот рукой и тихонько срыгивает в кулак. Жжение в груди усиливается. Пиппо сидит напротив; он хорошо рассмотрел Фрэнки Гаучи, заметил и капельки пота на лбу, и дрожащие руки, расслышал во взволнованной речи Фрэнки почти ушедший акцент: перед ним паренек из Слиемы, деревенский. Пиппо решает действовать осмотрительно.

Ох уж эти дела, начинает он. Ведь мы с вами, Фрэнк, деловые люди.

Фрэнки с легкой усмешкой прикрывает глаза, чуть склоняет голову.

И мы ведь с вами мужчины, продолжает Пиппо.

Губы Фрэнки продолжают улыбаться. Он открывает глаза и видит, что Пиппо смотрит не на него, а куда-то поверх его головы: Пиппо обращается к карнизу.

Видите ли, Фрэнк, продолжает он, видите ли, деловому человеку без жены трудно.

Фрэнки кивает, подавив в себе желание обернуться и посмотреть, что именно разглядывает Пиппо.

Вы меня слушаете? После Марии… — Пиппо показывает на каминную полку, где стоит другая фотография его покойной жены. — После Марии я и не собирался жениться.

Фрэнки снова кивает. Ну, давай же, думает он, не тяни.

Но… У меня нет детей, Фрэнк…

Нет сына! — говорит, встряв в паузу, Фрэнки. Пиппо повышает голос — он еще не закончил.

Так что уж если я женюсь, то выберу ту, которую захочу.