Капли крови: Город Греха (СИ) - Котляр Сашетта - Страница 57

— Пх… пожалуйста.

Он снова рассмеялся. Где, черт побери, были все те психологи и психиатры, что обязаны проверять наших доблестных полицейских? Кто год за годом подписывал бумаги, говорящие, что этот тип может продолжать работать на благо общества? И, в конце концов, как О’Дэйли и компания допустили, что он не просто проник в полицию, но и забрался достаточно высоко, чтобы иметь доступ ко всем бумагам, базам данных и прочим ресурсам полиции? Я скрежетнула зубами, думая об этом. Райт — «благодушно» улыбнулся, и снова заговорил:

— Просто так? Ммм… Нет. Я хочу, чтобы ты осознала глубину своего падения. Я хочу, чтобы ты молчала и сносила все, что уготовано тебе Господом. Тогда — я принесу тебе воды. Кивни, если поняла.

Хотелось послать его в задницу. Честно — очень хотелось. Больной садист и конченная тварь, невесть почему возомнившая себя праведником. Этот его Лот тоже, вроде как, был той еще мразью и трахнул родных дочерей, но Тому Райту определенно удалось переплюнуть сомнительного кумира. Хотя я, конечно, не читала. И слушая ублюдка думала, что это было не самым плохим «не» в моей жизни. Жизни, которая закончится, если я дам волю своим желаниям.

Так что после некоторой паузы я все же заставила себя кивнуть. Затекшая шея отозвалась резкой болью, и я готова поспорить: если бы не начинающееся обезвоживание, из глаз текли бы слезы. Райт нацепил на морду самую мерзенькую из своих улыбочек, смахивая на какого-то инквизитора, всей душой преданного своей работе. Я сглотнула. Что он задумал — даже выяснять не хотелось. Но кто меня спрашивал?

Маньяк даже руки потер, видимо, испытывая предвкушение. Глаза за очками опять противно блестели, я видела это, когда он прошел мимо моей головы, и снова от души пожелала, чтобы на него упал потолок. Как и в первый раз, естественно, не помогло. А он тем временем завозился в предметах, лежащих на «пыточном» столе. Что-то звенело, и я надеялась только, что в его больную голову не придет какая-нибудь особенно «интересная» мысль. Глаза там выколоть, или зашить что-нибудь особенно «греховное». Самое поганое, я точно знала: он так уже делал. И оптимизма это не прибавляло ни на йоту.

Когда Райт вернулся с обычной резинкой для волос, украшенной какой-то блестящей бляшкой, я от удивления чуть не подскочила. Он крутил ее в руках, и постоянно растягивал, а потом стягивал обратно, а встретив мой, скорее всего удивленный, взгляд, улыбнулся еще более пакостно, чем до этого. И пояснил.

— Я не хочу причинить тебе вреда, Элис, лишь очистить твою бессмертную душу через страдания.

Не знаю, что он имел ввиду, но я снова промолчала. Пока он изображает из себя священника и наслаждается процессом, максимально его растягивая, мои шансы выйти отсюда живой только увеличиваются. На свободе осталась ниточка, ведущая сюда, и если Рик догадался спросить Скалу, с кем меня видели последний раз, то, вполне возможно, эта мразь доживает свои последние часы. Потому что будь я настоящим полицейским, я бы его пристрелила за сопротивление аресту. Независимо от наличия этого самого сопротивления.

Кажется, Райт подозревал, о чем я думаю, потому что елейная улыбочка пропала с его лица, уступив место какой-то странной сосредоточенности. Он подошел к моей ступне, потрогал ее влажной, холодной, как лягушачья лапа, ладонью, отчего я дернулась, а потом начал натягивать свою резинку мне на ногу. Блестящая часть оказалась металлической — я поняла это сразу, когда она коснулась пятки.

Райт как будто держал это резинку в морозильнике, потому что металл был ледяным, и, казалось, прям сразу немного примерз к коже. Я зажмурилась. Ощущение было болезненное, но терпимое. Сухость под веками и в уголках глаз пока доставляла больше неприятностей, потому что мне хотелось плакать, но не получалось. Звучит смешно, но было просто нечем. Я снова закашлялась. Горло драло от отчаянного желания выпить воды. Надеюсь, он хотя бы действительно принесет ее, когда наиграется.

А потом всю мою левую ногу пронзила такая боль, что я не завизжала лишь потому, что голосовые связки пересохли. Открыла рот, глубоко вздохнула и закрыла снова. А ублюдочная мразь, плод неестественной связи орангутанга и крокодила, повторила это снова.

Я даже не сразу поняла, что конкретно он делает. Все силы, моральные и жалкие остатки физических, уходили на то, чтобы не начать орать, царапая глотку. Не факт, что у меня получилось бы крикнуть внятно, а не издать протяжный хрип, но скорее всего гребанному садисту этого было бы достаточно, чтобы оставить меня без воды.

Волны боли повторялись спустя неравные промежутки времени. Я начала считать удары сердца: иногда он повторял это спустя десять ударов, иногда через двадцать восемь, иногда через сто. На самом деле, цифра отсчета ни разу не совпала, настолько часто он менял ритм.

Я сжимала губы, иногда прикусывая их, и жмурила глаза, но не издавала ни звука. И я сильно подозревала, что не смогу ходить еще долго после того, что этот подонок творит. Или, по крайней мере, буду очень сильно прихрамывать.

Разряд боли. Несколько мгновений спокойствия, видимо, чтобы я успела «раскаяться», и снова разряд. От пятки и до самой моей сути. И если бы он хотя бы молчал…

— Боже, у которого вечное милосердие и прощение, смиренно молю Тебя о душе рабыни Твоей Элис, которую призвал Ты от мира сего, да не предашь её во власть врага, и не забудешь её вовеки, но повелишь святым твоим ангелам принять её и ввести в райскую обитель, чтобы, веровавшая в Тебя и на Тебя уповавшая, она не подверглась мучениям адовым, но получила вечное блаженство. Через Христа Господа нашего. Аминь.

Он повторял это очень много раз, как будто разными голосами и на разные лады, а я пыталась пропустить мимо сознания тот факт, что он заранее «молится» за упокой моей души. Иррационально радовало лишь то, что настоящего имени он не знает. Если бы он говорил хотя бы «Кассандры», мне было бы решительно не по себе. Когда он бубнил молитву, удары по ноге становились реже, и я успевала передохнуть. Когда он не бил — пятка просто мерзко ныла, благо, он не заставлял меня ходить, и я не стояла на чем-то ногами.

А иногда он сменял молитву просто кусками из Библии. И читал их так монотонно, что внезапные удары посреди слов врезались в мозг куда сильнее, чем до этого. Слова, казалось, сливались в одно, почти не было пауз, а те, что были, явно появлялись не тогда, когда были нужны, а когда у ублюдка переставало хватать воздуха в легких. Снова удар — и я задумалась, можно ли сдохнуть оттого, что ты постоянно говоришь, не давая себе времени вдохнуть.

— Из-за жены блудной обнищают до куска хлеба. Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? То же бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего: тот губит душу свою, кто делает это. Побои и позор найдет он, и бесчестие его не изгладится, — читал Том, и снова бил.

С каждым ударом было все больнее, хотя куда уж больше, и я стискивала зубы после каждого раза все сильнее. Я чувствовала, как по подбородку что-то стекает. И не глядя понимала, что это капли крови. Моей крови, вытекающей из прокушенной губы. Только когда я это сделала — я не знала. Когда он ударил десятый раз? Тысячный? Сотый?

Наконец, все прекратилось. Так же внезапно, как и началось. Он снял с ноги долбанную резинку, и до меня запоздало дошло, что же такое он делал. Просто растягивал ее и бил по ноге в уязвимое место. Ну да. Если он не хочет повредить внешнему виду до того, как начнет свои посмертные художества… это было до отвращения логично!

Хотелось плакать, но я все еще не могла этого делать. А эта мразь… Он наклонился прямо ко мне, широко улыбнулся, растянув губы практически в полукруг, и коснулся ими лба. Я дернулась, пытаясь отшатнуться. Как назло, губы у твари тоже были влажными, и мне почудилось, что я готова даже поцеловать его, лишь бы хоть какая-то жидкость попала в рот. Но по телу пробежала дрожь омерзения и это ощущение рассеялось. Лучше уж из лужи на полу.

А маньяк, тем временем, радостно сообщил: