Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович - Страница 93

Страх подогревался не только сознанием возможности репрессий за те или иные политические высказывания и поступки, но и растущей необходимостью присутствовать на политических мероприятиях (митингах, собраниях, демонстрациях и т. п.). Автор письма из Ленинграда сообщал во Францию в мае 1925 года: «Интересно, что будет писано в коммунистических газетах про 1‑майскую манифестацию. Все служащие и рабочие были принуждены участвовать под страхом увольнения со службы. Причем на службе были заведены листки, в которых все должны были расписаться лично. Чьей подписи не окажется, тот заранее был объявлен контрреволюционером. Во время шествия все разделились на десятки и начальнику каждого десятка заранее объявлено, что он отвечает, если кто скроется раньше конца церемоний» [1073]. Постоянный учет присутствовавших на демонстрации подтверждает правдивость данной информации и говорит о том, что это не был единичный случай.

Страх перед властью соседствовал в духовном сознании многих людей с ненавистью. Взаимная ненависть «красных» и «белых», ненависть к «жидо-большевикам» и к «эксплуататорам трудового народа», пропитанная кровью Гражданской войны, поддерживаемая взаимной пропагандой и тяжестью повседневной жизни, стала неотъемлемым элементом духовного самосознания значительной части населения. Сохранившиеся среди материалов политконтроля листовки и письма убедительно подтверждают это. Например, в 1926 году в Ленинграде была обнаружена листовка «Вера. Надежда. Любовь. X заповедей русского человека», подписанная Союзом спасения Родины. В числе десяти пунктов были и такие:

Не верь никому, кто будет звать тебя примириться с антихристовой властью комиссаров. Нет мира между Христом и сатаной. <…> Помни, не те герои, кого коммунисты называют героями. Это злодеи, разрушители России. <…> Помни, что партия коммунистов есть твой заклятый враг. <…> Всякий непритворный и истинный коммунист в твоих глазах — вне закона. Да будет он для тебя как чумной или бешеный зверь. Убить его — нет греха! <…> Ночью и днем, на людях и дома, делай все, чтобы вредить комиссарам! Будь готов встать против них по первому сигналу [1074].

В конце анонимного письма в партийные органы, подписанного «Рабочий», автор восклицал: «Да здравствует вторая революция в СССР, которая окончательно укокошит оживших после Октябрьского удара буржуев» [1075].

И тут важно заметить, что эта ненависть слышна не только в политических документах, но именно в частных письмах к родным и знакомым, а также в различных высказываниях, что безусловно говорит о духовном состоянии общества. Один из жителей Ленинграда так описывал положение в стране в письме, адресованном в Сербию:

Партия — это гнездо грязи… Вся шантрапа в партии, порядочных людей толкает туда голод. 50 % партийных — контрреволюционеры в душе. Армия наша — это сброд, недисциплинированный, но запуганный сброд — разгильдяйство. Грязные, немытые ходят эти бараны и поют свои революционные песни. <…> Надежд на перемену декорации все меньше и меньше, но твое письмо окрылило нас надеждой [1076].

Один из этих, по выражению автора предыдущего письма, «баранов», сторонник анархизма, писал своему товарищу: «Если только раздастся клич „Бей жидов, спасай Россию!“, я первый пойду <…> вот как мне назлобили коммунисты и Советская власть, не считая отдельных личностей» [1077].

Во время так называемой «военной тревоги» 1927 года сводки о настроениях фиксировали достаточно многочисленные антиправительственные заявления. На Людиновском машиностроительном заводе (Калужская губерния) рабочие заявляли: «В Англии правительство своих коммунистов будет рвать столовыми вилками, а у нас мы будем колоть своих навозными вилами». В д. Иржино Нижегородской губернии раздавались призывы не отчислять в фонд «Наш ответ Чемберлену» по причине того, что все действия СССР по подготовке к войне только провоцируют Англию. Крестьяне д. Родково Износковской волости Медынского уезда Калужской губернии чуть ли не всей деревней заявили, что в случае войны они воевать за советскую власть не пойдут, мотивируя это следующим: «За 10 лет своего существования Советская Власть никакой помощи крестьянам не дала, а даже хуже того, чем жили при царе, когда можно было заработать лишнюю копейку».

В «Обзоре политического состояния СССР» за июнь 1927 года говорилось о том, что конфликт СССР с Англией и Польшей трактуется как следствие «агитации», «дерзкой и грубой» политики СССР по отношению к капиталистическим странам. Крестьяне признавали за Польшей право на противодействие вмешательству СССР во внутренние дела этой страны, заявляя: «Пускай наши не суют носа куда не следует». Такое представление о провокационной деятельности СССР за границей было распространено во всех слоях населения. Помощник товарного кассира ст. Тула Протопопов, оценивая англо-советский конфликт, задавался вопросом: «Зачем ВКП сует нос в дела Англии и другие страны как Китай, но Вас оттуда гонят в три шеи, а особенно из Китая, пусть воюют коммунисты».

В умозаключениях образованной части провинциального общества СССР представал наследником экспансионистской политики царской России, которая постоянно входила в противоречия с Великобританией в Средней Азии и на Дальнем Востоке. В связи с этим возникший конфликт объяснялся не претензиями Англии к Советской России, а природой внешней политики России, издавна стремившейся овладеть Индией и Китаем и неспособной «по сие время отказаться от завоевательных стремлений». На Калужском электромеханическом заводе при обсуждении возможности войны с Польшей и Англией раздавались голоса: «Пусть идут и воюют большевики, власть ихняя, а мы не пойдем, нам нечего защищать, мы будем смотреть, как их будут по шее лупить» [1078].

Не уступала в накале ненависти и противоположная сторона. Горячий сторонник советской власти, возмущаясь левыми эсерами, удивлялся в своем письме, «почему это с ними церемонятся и почему до сих пор не расстреляют всех поголовно, да и с социал-демократами (меньшевиками. — В. И.) напрасно валандаются, вывести в расход и вся недолга» [1079]. Ненависть не давала этим людям примириться с НЭПом и в лучшем случае рождала надежду на скорое его окончание. Осенью 1925 года корреспондент из Тюмени писал в Ленинград: «…надо пока мириться, пока мы пользуемся нэпом, не восстановим свое разрушенное хозяйство и не подойдем к полнейшему социализму-коммунизму. Но, конечно, наша классовая ненависть у нас есть, будет и должна быть. Вот например, завидев такую сволочь, как поп или разжиревших нэпманов, готов разорвать на куски и сам готов лопнуть от ненависти» [1080].

Апофеозом этой ненависти к «нэпманам», по мнению члена коммунистической партии, которое он высказал в письме к брату, должен был стать момент, когда поднявшиеся рабочие и крестьяне сбросят «всю эту сволочь, чтобы она еще раз украсила тротуары своими распоротыми животами» [1081]. Во время «военной тревоги» 1927 года звучали призывы такого порядка: «Прежде чем идти воевать на фронт, вначале нужно будет перерезать чуждый элемент, а то он перережет наше семейство [в наше отсутствие]». Селькор из деревни Карповки Черниговского округа требовал «в случае войны уничтожить нэпманов, кулаков и всех внутренних врагов». Учитель Савельев и крестьянин Жучков из деревни Шестаково Волоколамского уезда предлагали:

Учитывая осложнение международного положения и появление разных терактов на наших полномочных коммунистов, мы, члены ВКП(б), просим направлять самые жестокие революционные меры по подавлению отдельных элементов контрреволюционных поползновений внутри нашей страны. Мы желаем, чтобы ОГПУ еще с большей жестокостью усилило надзор в крупных промышленных центрах нашего Союза [1082].