Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович - Страница 78

О том, что улучшение крестьянской жизни носило относительный характер и различалось по регионам, свидетельствуют и официальные документы. В секретной докладной записке ответственный инструктор ЦК ВКП(б) Кириллов писал о положении в Тамбовской губернии в эти годы:

Урожай [19]25 г. получился <…> в два раза выше предыдущего <…>. Крестьянство получило значительную продовольственную помощь и помощь общественными работами, три раза семенную ссуду. <…> В результате, хотя и в очень незначительной степени, часть крестьянских хозяйств начали оправляться. Налог 25/26 года в Тамбовской губернии в 4 раза был меньше прошлогоднего [887].

По-прежнему неурожай наносил крестьянскому хозяйству трудновосполнимый урон. Руководство Пензенской губернии докладывало, что в Чумбарском и Беднодемьяновском уездах неурожай 1925 года привел к тому, что «на почве тяжелого продовольственного положения <…> большой процент населения питается суррогатами» [888]. В Петроградской губернии 54 % крестьянских хозяйств оставались маломощными [889]. В 1925 году в Рязанской губернии свыше 39 % хозяйств оставались безлошадными, 14 % хозяйств — бесскотными [890].

Росту экономического благосостояния крестьянства мало способствовала и общеполитическая линия коммунистической партии в деревне. В 1920‑х годах партийное руководство весьма косо смотрело на так называемое «хозяйственное обрастание» рядовых деревенских коммунистов. В материалах обследования партийными комиссиями Новоржевского уезда Псковской губернии в 1923 году отмечалось, что «уклон хозобрастания несомненно наложил отпечаток на весь год работы» [891].

Такие оценки не были местной инициативой, а основывались на циркуляре ЦК РКП(б) от 9 мая 1923 года за подписью В. М. Молотова о «хозяйственном обрастании» как недопустимом антикоммунистическом явлении. В частности, в деревне к «хозяйственному обрастанию» циркуляр относил «тягу членов партии к обзаведению усадьбой, рабочим скотом, инвентарем», переходящим «за пределы трудового хозяйства» [892].

К этому добавлялось постоянное подчеркнутое деление деревни на бедняков, середняков и кулаков по весьма нечетким критериям, но имевшим весьма ощутимые и конкретные политические последствия: повышенные налоги, лишение избирательных прав и другие ограничения в повседневной жизни. Это встречало постоянные возражения многих крестьян. Например, после лекции в Центральном доме крестьянина в Москве выступил крестьянин Кириллов из Екатеринославской губернии с возражениями: «Докладчик сказал, что у кого имеется корова и лошадь, он бедняком называться не может. По Сибири это не так; раз крестьянин имеет корову и лошадь — это бедняк, а тот, кто имеет 3–4 лошади, — это не кулак, а середняк, а если их к кулаку приписывать — никто не будет развивать свое хозяйство». И сделал вывод: «Кулаком должен называться тот, кто не работает своим трудом». Его поддержал крестьянин Полей из Донского округа: «Кулаком нужно считать того, кто не имеет ни коровы, ни лошади, но эксплуатирует чужой труд. А кто имеет 2 лошадей и 10 коров и работает своим семейством, это не кулак, а трудовой крестьянин» [893].

Попыткой изменить отношение партийных кругов к этому вопросу стали выступления в печати в конце 1924 — начале 1925 года ряда ответственных работников. Выходец из деревни, активный участник Гражданской войны П. С. Парфенов (Алтайский), живший в родном селе с мая по октябрь 1924 года, писал: «Нужно конкретно, специальным законом расшифровать это слово [кулак] и установить, кого можно называть кулаком и кого нельзя. <…> быть им никому не хочется <…>. В сибирских условиях слишком свободная наклейка слова „кулак“ <…> есть величайшая ошибка» [894]. Нарком земледелия А. П. Смирнов утверждал:

Мы должны в зажиточной части деревни ясно разграничить два типа хозяйств. Первый тип зажиточного хозяйства — чисто ростовщический, занимающийся эксплуатацией маломощных хозяйств не только в процессе производства (батрачество), а главным образом путем всякого рода кабальных сделок, путем деревенской мелкой торговли и посредничества всех видов. <…> Второй тип зажиточного хозяйства — это крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении, вкладывающее свои свободные средства (зачастую получаемые в результате жесточайшей урезки своих потребительских нужд, доходящей даже до форменного недоедания), главным образом, в живой и мертвый инвентарь хозяйства, улучшенные семена, стремящееся применять при ведении сельского хозяйства все известные ему улучшенные способы обработки… Всякая бессмысленная травля такого рода хозяйства должна быть решительно прекращена <…> наша задача — создать в деревне <…> психологию накопления ценностей, а не такую, при которой мужик боится завести лишнюю корову («в кулаки запишут») [895].

На эту тему высказался и председатель ЦИК СССР М. И. Калинин, причем одновременно в двух изданиях — газете «Беднота», массовом издании для крестьян, и в газете «Известия ЦИК СССР» [896]. Глава Советского государства предостерегал против переоценки влияния кулака: «Вообще кулак из экономической категории деревни превратился в политического козла отпущения; где что бы ни стряслось — гадит кулак. По глубоко укоренившемуся мнению советского аппарата и значительного числа наших товарищей, кулак является первой причиной всех зол в деревне». И далее: «…надо раз и навсегда отмежевать от кулачества сильное трудовое крестьянство» [897].

22 марта 1925 года газета «Беднота» всю первую страницу отдала статье «Осторожнее с зачислением в кулаки» о хозяйстве крестьянина Б. Д. Бочкина с хутора Куракина Бельского уезда Смоленской губернии. Семья Бочкина из 12 человек владела 23 десятинами земли (25,13 га), 15 дойными коровами, 3 рабочими лошадьми и рядом подсобных промыслов. Б. Д. Бочкин, закончив рассказ о своем хозяйстве, обращался к читателю: «Интенсивник я или кулак?» [898] Линия Калинина — Смирнова была поддержана в марте 1925 года сессией ЦИК СССР, постановившей: «Старательное крестьянство при правильном отношении к нему местных властей должно во всей своей массе сделаться еще более прочной опорой Советской власти. Сессия предлагает местным органам власти наблюдать за тем, чтобы не происходило смешения старательного, культурного и хозяйственно-крепнущего крестьянина с кулаком» [899].

Наконец, член Политбюро Н. И. Бухарин 17 апреля 1925 года, выступая перед активом московской парторганизации, заявил: «В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут. Мы должны добиться того, чтобы у нас и беднота возможно быстрее исчезла, переставала быть беднотой» [900]. Но лозунг «Обогащайтесь!» был воспринят как проявление «кулацкого уклона», и Бухарину пришлось вскоре признать его ошибочность.

На местах власти, как правило настроенные антинэповски, преследовали крестьян, стремившихся улучшить тяжелые условия своего быта. Яркую картину такого положения нарисовал в письме кандидату в члены ЦК ВКП(б), управляющему ЦСУ СССР В. В. Осинскому (Оболенскому) тот же П. С. Парфенов. Сюжетом письма стало обсуждение крестьянами во время его пребывания в родном селе статьи В. В. Осинского «Американский автомобиль, или Российская телега», опубликованной в трех номерах газеты «Правда», с призывом ускорить автомобилизацию России, пересесть с крестьянской телеги на автомобиль [901]. П. С. Парфенов сообщает, что, подтвердив у него подлинность написанного автором, собравшиеся стали спрашивать: «Как в Америку переселиться? Хотя бы пожить в батраках». А затем в личных разговорах (по словам П. С. Парфенова, это были самые передовые крестьяне) откровенно объясняли такой выбор. Кондрат Котляренко, председатель сельхозтоварищества и бывший ответственный секретарь партячейки, сказал: «Чудак этот Осинский! Предлагать для мужика автомобиль. <…> Когда я не могу выстроить себе новый дом <…> а райком считает, что я и без того окулачился, и приказал уволить батрака». Председатель маслоартели Зубов: «Тут велосипед нельзя завести. <…> Разве мне не ставят на вид на каждом почти собрании, что я купил себе граммофон, что я — буржуй».