Юми и укротитель кошмаров - Сандерсон Брэндон - Страница 73

– Сколько? – спросил Художник.

– Тогда ваш народ еще не построил ни единого города, – ответило существо. – Тогда над этой землей еще светило солнце. Много веков…

Для Художника это стало тяжелым ударом.

Много веков.

Выходит, Юми была отчасти права. Они не путешествовали во времени, но ее народ застрял во временно́й ловушке на семнадцать веков. И не претерпел никаких изменений за этот срок.

– Юми… – прошептал он. – Из ее памяти выпал один день.

– Один день, – подтвердило существо. – Вновь и вновь этот день стирается из ее памяти, чтобы назавтра она могла вновь его прожить. И так веками. Больше тысячи лет…

Кошмар осторожно протянул лапу и зажал листок в когтях.

– Я не смогла убить тебя, – прошептала Лиюнь, – но машина не повторит ошибку. Она пришлет другого – того, кто не знает тебя и не поддастся чувствам. А с ним придет целое войско.

– Что за войско?

– Когда-то был город, – ответила Лиюнь. – Я почти ничего о нем не помню, но пытаюсь вспомнить, приходя сюда, чтобы поесть. Когда машина позволяет, мы проникаем в ваши земли в поисках себя. Футиноро. Тебе знакомо это название?

– Город, который целиком уничтожили стабильные кошмары, – тихо произнес Художник.

– Это случилось, потому что духам удалось связаться с его жителями, – объяснило чудовище. – В результате машина приказала стереть город с лица земли, чтобы никто не узнал правды. Десятки таких, как я, были отправлены туда. Я тоже была там. Во сне.

Художник уселся на землю и выдохнул, широко раскрыв глаза. Все были уверены, что в гибели Футиноро виновны художники, выполнявшие свою работу спустя рукава. Но раз это спланированное нападение…

Все менялось. Он вновь переключил внимание на чудовище.

– Они придут сюда?

– С запада, – сказала Лиюнь. – Сто кошмаров. Сильные, как я. Накормленные машиной, чтобы стать стабильнее и опаснее. Беги! Беги и моли духов о спасении.

Ее взгляд вновь задержался на каменной башенке, после чего она ретировалась, забрав с собой рисунок.

Глава 37

Юми спала.

И видела кошмары.

Такая вот ирония – жирная, хоть на хлеб намазывай. Не зацикливайтесь на этом. Лучше внимательно послушайте, что она узнала. В отличие от большинства кошмаров, в этом были только звуки.

Первый голос:

– Она прорывается сквозь блокировку.

Второй голос:

– Укрепите ее.

Третий:

– Нужно удалить эти воспоминания при помощи машины. Все, за целый месяц.

Второй голос:

– Нет такой возможности. Кроме того, если мы их удалим, она заметит. Баланс будет нарушен.

Первый:

– А если она прорвется?

Второй:

– Разберемся с ней, затем начнем все заново.

И воцарилась тишина.

Юми проснулась совершенно разбитой. Дурной знак. Но Дневная звезда ярко сияла в небе, а ее появление Юми всегда считала добрым знаком. Счастливым предвестием. Намеком на то, что первичные хидзё будут к ней открыты и благосклонны.

Старая шутка гласит, что потерянные вещи обычно оказываются там, где никто и не думает искать. А вот о воспоминаниях она умалчивает. Воспоминания – такая штука, которую и не знаешь, что надо искать.

Юми потянулась и села на теплом полу в ожидании служанок.

Те не пришли.

Наконец на пороге возникла Лиюнь – помятая, растрепанная, распоясанная. Юми опешила. Лиюнь нарушает церемониал? Они всегда следовали правилам, повторяя одни и те же действия, кажется, целую вечность. А теперь Лиюнь явилась к Юми, прежде чем та успела позавтракать!

– Город болен, – произнесла Лиюнь.

– Болен… – повторила Юми. – Весь город?

– Да. – Лиюнь дотронулась до головы. – Не помню, как я это… поняла. Что-то случилось, и вам сегодня нельзя выходить. Посвятите день молитвам и медитации. Да, именно это вам и следует делать.

Юми вскочила. Вот она, возможность! Церемониал нарушен. Застенчивость как рукой сняло. Юми неделями переживала, боялась высказать заветную просьбу, а теперь та легко сорвалась с языка.

– Мне хотелось бы посетить праздник в Торио через сто дней. Пожалуйста, организуйте поездку.

Что с ней (низким стилем) не так? Почему она вдруг заговорила столь напористо? Выставляет требования Лиюнь! Несомненно, ее сию же минуту покарают духи.

– Хорошо, – отрывисто произнесла Лиюнь. – Как пожелаете, Избранница. Это все?

У Юми отвисла челюсть. Ни порицания, завуалированного вопросами? Ни гневных взглядов? Может, в городе и правда все заболели, включая Лиюнь? Опекунша безусловно выглядит рассеянной.

– Я сама принесу вам завтрак, – произнесла Лиюнь. – Куда подевались Хванчжи и Чхэюн? Точно, завтра. Я…

Она двинулась к двери, но вдруг остановилась.

– Лиюнь? – окликнула Юми.

– Каковы мои обязанности? – спросила старшая женщина.

– Наставлять йоки-хидзё.

– Верно, верно. – Лиюнь опустила ноги в сандалии. И снова остановилась. – Но не только это?

Она пошарила в поясном мешочке и достала сложенный листок бумаги. При этом двигала рукой очень неуклюже – Юми предположила, что у нее ушиб. Лиюнь посмотрела на бумагу, уронила ее на пол кибитки и торопливо выскочила наружу.

Ее поведение было до крайности странным. Юми подошла к двери и посмотрела, как женская фигурка удаляется в направлении города, выглядевшего абсолютно пустым. Ни души. Даже в саду никто не работает.

Что это за страшная болезнь? Немудрено, что Лиюнь так обеспокоена.

Юми опустилась на колени, произнесла молитву и заметила листок.

С рисунком.

Она присмотрелась, затем развернула его.

Две руки…

Одна – ее.

Другая… его.

Воспоминания нахлынули с силой прилива, способного сокрушить каменную башню в сотню футов высотой.

Художник торопливо считал номера домов, надеясь, что правильно их запомнил. Его двойная тень следовала по пятам в свете хионных линий, пока он не добрался до нужного здания.

Он постучал в дверь. Затем снова, не дождавшись ответа. Он уже занес кулак, чтобы постучать в третий раз, но тут дверь распахнулась. Судя по униформе кошмариста – ярко-голубому, укороченному спереди узкому сюртуку, – он попал по адресу. Художник угадал, где расквартированы сотрудники Соннадзора. Им требовался целый дом, коих в собственности Художественного управления было раз-два и обчелся.

– Стабильный кошмар, – тяжело выдохнул Художник. – Я… всю дорогу… бежал…

– О, так ты его видел? – спросил мужчина, открывший дверь.

Он был высок и обладал столь внушительной бородой, что казалось вполне логичным ее сочетание с абсолютной лысиной. Волосы на голове, очевидно, попрятались от страха. Судя по сюртуку, он был сподвижником – не официальным сотрудником Соннадзора, а членом команды одного из штатных лидеров. Когда-то Художник надеялся, что его друзья будут выполнять ту же роль.

Зевнув, сподвижник пригласил Художника войти. Художник боялся, что никого из Соннадзора не окажется на месте, что все уже прочесывают город в поисках стабильного кошмара, но ему повезло – они то ли вели совещание, то ли опрашивали информаторов.

Несмотря на ужас происходящего, Художник испытал восторг, попав к ним в штаб-квартиру. Даже мимолетное знакомство с этими спецами вызывало у него благоговейный трепет, который только усилился, когда он вошел в гостиную и увидел не одного, а сразу троих штатных сотрудников. На них была черная форма с вышитыми знаками отличия.

Художник вытаращил глаза.

Штатные сотрудники играли в настольный теннис. Точнее, играли двое – мужчина и женщина. Третий, развалившись в кресле у хионного приемника, смотрел «Время сожалений». Были тут и многочисленные сподвижники; они занимались, как предположил Художник, разнообразной официальной деятельностью. Кто-то читал. Кто-то вел счет теннисной игре. Кто-то… гм… спал.

«Отдыхают, – сказал себе Художник, – между тяжелыми рабочими сменами».

Помнится, он сам объяснял Юми важность отдыха.