Наследие Мортены - Борзых М. - Страница 8

Вот и причина, по которой ментальные закладки сработали. Там, где исчезают социальные и моральные нормы, остаются голые инстинкты, которые невозможно вытравить из любого живого существа. У рыжего это была забота о потомстве. Не случайно ведь он сразу выказал беспокойство о семье. Значит, обезопасив потомство, можно попробовать ещё раз провести обследование и попытаться обнаружить другие зацепки.

Баабыр вынырнул из воспоминаний рыжего, словно из вязкого затхлого болота. Во рту чувствовался вкус пепла.

Подозреваемый смотрел на него со смесью надежды и страха, ожидая вердикта от молодого княжича.

– Пока под стражу, – устало отозвался Баабыр Кару. – Семью перевести в княжескую резиденцию под защиту. Приводи следующего.

Глава 4

Ночь прошла беспокойно. Опять снилось чёрти что. Вокруг меня сражались с волками насмерть огромные чёрно-белые кошки, похожие на тигров. Визг и рычание сливались в непрерывную какофонию, от которой закладывало уши. Некогда белоснежный снег превратился в кровавую кашу. Посреди всего этого безумия я стояла на коленях с окровавленными запястьями, но кровь не текла в привычном нам смысле, а изливалась бурным огненным потоком, устремляясь в темноту. Языки пламени облизывали всё вокруг, очищая и уничтожая следы бойни. Огонь ласкался, обнимал, поглощал моё тело, обещая покой и забвение. В один миг жар взметнулся ввысь огромной воронкой, и я проснулась.

Всё тело пылало от высокой температуры. Изображение в глазах двоилось и троилось, а то и вовсе покрывалось мутной плёнкой с оранжевыми и тёмно-синими пятнами. Пить хотелось неимоверно. Ни одно студенческое похмелье не оборачивалось для меня такой жаждой. Я кое-как доковыляла по стеночке до кухни, набрав воды из-под крана, не стала дожидаться, пока она очистится в фильтре, и вылакала залпом пару чашек. Однако чувство облегчения не наступало. Казалось, что вода испарилась в моём теле за мгновения, не утоляя жажды и не даруя прохлады. Следующей на очереди была таблетка жаропонижающего, но почему-то вспомнился старый папин рассказ, как они во время одного из боевых заданий сбивали жар дяде Мише в горной реке. Реки у меня под рукой не было, оставалась ванна. Сознание путалось, по-хорошему, нужно вызывать скорую, вдруг так столбняк начинается или сепсис из-за ран на спине. Но телефон был где-то далеко в спальне, а ванная ближе, потому инстинкт самосохранения потребовал нырнуть в холодную воду в первую очередь. Все последующие действия были как в тумане: открыть вентиль, заползти в чугунную чашу, и бог с ней с пижамой, сил нет снимать, заткнуть пяткой слив, подставить ладони под ледяную воду и чувствовать каждой клеточкой кожи покалывание морозных иголочек. Уровень воды поднимался, принося долгожданное облегчение. Сантиметр за сантиметром холод отвоёвывал моё тело у жара. Я не выдержала и легла на больную спину, ожидая адской боли, но пришло наслаждение. Казалось, раны чуть ли не шипели от соприкосновений с водой. Я застонала от удовольствия. Сквозь прикрытые веки рассматривала оранжевые пятна собственного тела, которые медленно остывали и приобретали более тусклый вид. А вот вода, наоборот, начала желтеть.

«Какие интересные галлюцинации, и ведь в глазах уже не двоится», – отстранённо отметила про себя. Плюнув на такие мелочи, решила, что разберусь с этим позже. В конце концов, может, это пижама полиняла, или кровь со спины отмокла и окрасила воду.

«Ну да, а дракон на полспины – это так, переводка детская.»

Как ни странно, но почему-то меня это абсолютно не тревожило. То есть я понимала всю ненормальность ситуации, но то ли голова от соприкосновения со льдом утратила осторожность, то ли я за последний год так уработалась, что даже такой повод для отдыха уже воспринимался как манна небесная.

Самочувствие пришло в относительную норму, спина почти не беспокоила, лишь лёгкие пощипывания от воды выдавали следы вчерашней шрапнели, а вот голова болела, и тошнота никуда не делась.

«Чёрт, ещё же идти на перевязку, – о чём напомнил бодро тренькающий будильник, заблаговременно выставленный вчера на восемь утра. – Ну хоть не проспала, и то хорошо».

Выбираясь из ванны, отметила, что зрение пришло в норму, ибо цвет воды вернулся к своему естественному состоянию. Сборы на перевязку заняли не больше пятнадцати минут, и уже через полчаса я предстала пред грозными очами Михаила Потаповича.

Тот лишь цокал языком, рассматривая мою спину и не давая никаких комментариев.

– Ну как там? Всё хорошо? Сепсиса нет? – взволнованно поинтересовалась. – А то у меня с утра температура была, я немного испугалась.

– Всё хорошо, Евгения. Я бы сказал, даже очень хорошо. Думаю, я вчера слегка сгустил краски. Раны оказались неглубокими, и твой организм отлично с ними справляется, – в голосе хирурга сквозила растерянность вперемешку с недоверием.

– Михаил Потапович, точно всё нормально? А то ваш голос… вызывает иные ассоциации, – позволила себе усомниться в словах хирурга.

– Давай-ка тебе для профилактики температуру измерим, во избежание различных эксцессов, так сказать.

– А посмотрите ещё и голову заодно, – просительно посмотрела на хирурга, – а то я позавчера поскользнулась и упала, да всё времени дойти до больницы не было. После обрушения так вообще все мысли отбило.

– Ну, да, так спина заболела, что про голову забыла, – по-доброму усмехнулся Михаил Потапович.

После всех манипуляций и проверок я была признана «условно здоровой» и «чертовски везучей», ибо температура была в норме, раны на спине активно заживали, а голова получила всего лишь лёгкое сотрясение, что лечится постельным режимом в несколько дней.

Валяться в кровати никто не собирался, тем более что всего в квартале от больницы виднелись маковки краеведческого музея. Повинуясь раненной на всю голову интуиции, направилась прямиком ко вчерашнему месту происшествия.

Прогулка до музея вышла спокойной и даже умиротворяющей. Субботнее утро радовало отсутствием людей на улицах и пушистым снежком, припорошившим всё вокруг. Разлапистые ели, растущие вдоль местного центра культуры, укрылись белоснежными шапками и весело искрились на утреннем солнышке. Лёгкий морозец не подгонял, а наоборот позволял дышать полной грудью. В кармане пуховика тренькнул телефон, оповещая, что родители жаждут со мной пообщаться. Сетка трещин на стекле после вчерашних приключений явно намекала на замену экрана, а лучше всего смартфона разом. А пока в ход пошли старенькие проводные наушники, которые удобно носить даже с шапкой.

– Привет, дочь! – раздался такой тёплый и родной голос папули. – Ты билеты купила? Когда ждать на праздники? А то мама интересуется, торт доживёт до новогодней ночи, или мы раньше его с тобой приговорим?

В трубке послышалась возня, смех и шуточные пререкания, это мама пыталась выхватить трубку.

– Не слушай его, доча, я, если что, и два торта испеку, приезжай пораньше!

Слушая их, я невольно начинала улыбаться. Вообще, я у них ранний ребёнок и единственный, поэтому горячо любимый и гиперопекаемый. Папе было двадцать два, когда он на год попал в военный госпиталь по ранению. Мама там стажировалась, ухаживала за ним, ну и… Появилась я. Маме тогда ещё и двадцати не исполнилось.

Всю жизнь меня преследовал некий диссонанс в их поведении: они или сами дурачатся как дети, или гипертрофированно начинают вокруг меня квохтать, как наседки. Среднего не дано. Сегодня настроение было как раз шутовское и дружеское, что не могло не радовать и позволяло немного умолчать про мои вчерашние приключения. Чего при другом настроении и лёгком папином допросе я сделать бы просто не смогла.

– Мам, пап, я на двадцать девятое взяла билеты из Санкт-Петербурга, – поспешила обрадовать родителей. – Тридцатого к вечеру буду уже дома.

– Жень, ты куранты с нами или уже пригласили куда-то отмечать? – задали наперебой главный вопрос.

– Полночь, конечно, с вами, подарки вскроем, – честно огласила свои планы. – А потом за мной Сашка зайдёт, по гостям отправимся!