Не твоя семья (СИ) - Лейк Оливия - Страница 53

— Ну что, — отец пригласил в кабинет и устроился в кресле за массивным столом, — какие прогнозы?

— Хорошие, — скупо ответил. — Мы завтра улетаем в Тель-Авив. Уверен, костный мозг приживется…

— Как скоро ты сможешь вернуться?

Я непонимающе вздернул бровь. На что он намекает?

— Полгода, плюс-минус.

Отец нахмурился.

— Ты не можешь так надолго бросить работу. Ты нужен в министерстве. Твое место займут, понимаешь?

— На что ты намекаешь? Говори прямо.

— Если ты так хочешь тащить больного ребенка, пожалуйста. Жизнь твоя. Но зачем гробить карьеру? После операции ты восстановишься дней через десять. Сразу возвращайся в Москву.

— У меня сын в больнице. От удачной реабилитации зависит его жизнь.

— Ты сделал все, что мог. Тебе себя не в чем упрекнуть. С ним будет Ангелина, найми врачей и сиделок. А там будь что будет. Всегда можно родить еще. Ты ведь здоров.

Я смотрел на него в полном молчании минуты три. Отец даже неуверенно заерзал. Когда он стал таким черствым и злым? Как можно быть таким жестоким с ребенком. С внуком. Хотя о чем я? Папа отправил подальше собственного сына. Он все может. Стало тошно, что меня ждало такое же существование. И царь Кощей над златом чахнет…

— Знаешь что, папа?

Он молча ждал моего ответа.

— Иди-ка ты нахрен. — он опешил; я поднялся. У меня своя жизнь. А в этом доме сплошная пародия. Надеюсь, мама больше не вернется в этот мавзолей!

Глава 36

Ангелина

Сегодня мы улетаем. Егор после переливания был бодрячком. Тимур зафрахтовал частный медицинский борт: нас сопровождал врач и младший медперсонал. Я думала, сын будет прикован к переносной кровати с капельницами: когда увидела, как все это грузят в самолет, снова начала тихо плакать. Хотя нет, я не переставала: глаза не успевали просохнуть. Но доктор успокоил: сказал, что Егор держится молодцом, состояние стабилизировалось, и он может активничать, не обязательно лежать. Главная опасность была в ослабленном иммунитете, но эту проблему временно купировали.

— Слушаю, — ответила, даже не посмотрев, от кого вызов.

— Ангелина, здравствуй.

— Эм… — я посмотрела на экран. Реутов. — Павел Игоревич…

— Паша, — поправил устало. — Ангелина, у меня на столе твое заявление на увольнение…

Да, я написала. Меня долго не будет в стране. Я нужна сыну и буду с ним столько, сколько понадобится. Сейчас мне не нужны другие обязательства. Зачем держать место и подводить людей?

— Да. У меня личные проблемы.

— Я слышал. Богомолов вкратце объяснил, — оборонил тихо. — Ангелина, если что-то нужно, любая помощь — обращайся.

— Спасибо, — искренне поблагодарила. — Мы справляемся.

— Твое место будет за тобой. Вернешься, когда сын выздоровеет. Когда будешь готова. Мы будем ждать. Удачи вам и здоровья вашему пацану.

Я была благодарна за поддержку. Меня грела мысль, что есть люди, которые считали, что все наладится, и мы все обязательно вернемся к прежней жизни. Здоровой и счастливой.

Лететь из Москвы с учетом воздушных ограничений целых пять часов, но Егор в восторге. Он сидел на руках у отца и зачарованно смотрел в окно: мы прошли через вязкие серые облака, затем выпорхнули в голубое бескрайнее солнечное небо. Еще по-зимнему ледяное, но такое светлое и прекрасное.

Я смотрела на сына и не понимала, почему? Он выглядел таким здоровым, улыбался и с удовольствием кушал. Как так вышло, что болезнь медленно, но верно съедала моего ангела? Почему? Ведь дети априори невинны. За что их наказывали страшными диагнозами и болезненным лечением? За что им эта боль?!

Я снова заплакала, тихо, стараясь не привлекать внимания. Я пыталась сдерживаться, но слезы сами текли по щекам.

— Папь, а посему мамя пасет? — сын заметил и нахмурил темные бровки.

Тим взглянул на меня. Губы дрогнули в слабой улыбке, а во взгляде тонна поддержки.

— Мама боится летать, — ответил Тимур.

Егор протянул мне руку. Я улыбнулась сквозь слезы, сжимая детскую ладошку.

— Мям, не бося, ми с тябой.

— Я больше не буду, — вытерла слезы. — Не буду бояться.

Агент в Тель-Авиве нашел нам симпатичную квартиру на побережье, но в стороне от популярных пляжей: морской воздух, много солнца и простора. Но из аэропорта мы сразу отправились в госпиталь. Состояние Егора оценивалось как удовлетворительное: нужно начинать подготовку к трансплантации, не дожидаясь очередного кризиса.

Меня отправляли домой, перезагрузиться, отдохнуть от больничных стен, ведь с Егором остался отец. Они в специальной палате с каким-то фильтром, и меня к ним не пускали. Сыну категорически опасно перед пересадкой подхватить вирус или инфекцию, собственно, как и Тимуру. Но я буквально приросла к полу и дверям. Я была одна и варилась в тяжелом ожидании. Только по телефону с ними разговаривала, улыбалась, старалась держаться бодро, чтобы не пугать их и не показывать, насколько мне страшно.

После еще одной дополнительной проверки на совместимость Тимур сдал стволовые клетки из тазовой кости. В лаборатории их отделили и заморозили. Егора готовили к пересадке.

Трансплантация была назначена на утро. Меня буквально силой отправили на прогулку. Со мной работал психолог: девушка, русскоговорящая израильтянка, увела меня на пляж. Март в Тель-Авиве разительно отличался от московского собрата.

— Мара, я должна быть там, ждать… — все время норовила повернуть назад и бежать в больницу.

— Когда пересадку закончат, тебе сообщат. Сейчас увидеть мужа и сына ты все равно не сможешь. Он позвонит. Жди.

Я снова заплакала. Я не видела их уже больше недели и еще шесть не увижу! Самое опасное и тяжелое время, чреватое осложнениями, кровотечениями и отторжением клеток. Для Егора, ослабленного и очень юного пациента, опасно все вплоть до банального ОРЗ.

Еще в Москве нам с Тимуром объяснили, как будут проходить первые недели реабилитации в процессе приживания клеток: сопровождающий станет руками, ногами, если надо — глазами пациента. На нем будет колоссальная ответственность и днем, и ночью. Поскольку донором стал Тим и его здоровью было уделено максимальное внимание, то именно ему безопаснее остаться с Егором. Конечно, я боялась. Скучала, переживала, волновалась и очень сильно боялась…

— Он же его отец, — мягко увещевала Мара. — Ваш муж справится! — она говорила сейчас не как психолог, а как женщина и мать.

— Да, — задумчиво согласилась. — Просто у нас очень сложно все… Тимур не так давно стал полноценным папой. Мы расходились, поэтому… У него совсем нет опыта…

— Ты ему не доверяешь? — очень серьезно спросила Мара.

— Доверяю, — ответила, не задумываясь. Мой муж там, в больнице с нашим сыном, проходил тяжелейшую процедуру. А я здесь сгорала от неизвестности, а он там, рядом.

Сама пересадка как переливание крови: никаких наркозов, хирургических вмешательств и болезненных заживлений. Но само приживление клеток процесс морально и физически тяжелый. Для Егора это слабость, усталость, вплоть до невозможности передвигаться без помощи сопровождающего, в полной зависимости от него. Для Тимура это страх: вдруг что-то сделает не так и сыну станет хуже, вдруг все испортит. И конечно же наш общий — если клетки хозяина начнут отторгать трансплантат… Худший исход.

— Ангелина, вы сейчас боретесь на одной стороне. За своего сына. Вместе. Это очень трудно. Я знаю. Работала с парами, которые так же, как и вы, столкнулись с болезнью ребенка. Не все проходят это. Не всем хватает силы, веры и воли, а тем, кому хватает, уже ничего не страшно. Уверена, — она сжала мою руку, — вы из таких.

Я ей поверила. Просто взяла и поверила, что мы справимся. Втроем. Мы сильные, мы семья.

Тимур позвонил через два часа — пересадка прошла без осложнений. Восстанавливаемся, наблюдаем, верим и держим связь.

Эти несколько недель длились бесконечно. Я пыталась разнообразить их прогулками, разговорами с близкими и друзьями, бесконечной поддержкой родителей, как моих, так и матери Тимура. Она жила у нас: показывала по видео Шрека, новые игрушки для Егора и что рабочие заложили фундамент в будущем мини-аквапарке господина Мантурова. Это заставляло улыбаться. Вечерами я работала. Это помогало отвлечься. А ночами лежала с открытыми глазами и скучала, скучала, скучала. Врачи давали хорошие прогнозы. Скоро моих сильных и смелых мужчин выпустят на волю. Я ждала. Очень, очень ждала. И дождалась.