Второй шанс для предателя. Понять? Простить? Начать сначала? (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka" - Страница 45

Странное дело — холода она не чувствовала. Только дичайшую боль за грудиной. Агонию. Слабость во всем своем дрожащем теле. И пульс, оглушающим набатом грохочущий в висках. В ушах. В пересохшем горле.

«Боже!» — ужаснулась она, слизывая с губ соленую влагу. — «Что я творю? Не подросток ведь давно! Не девчонка сопливая и беспомощная! Женщина взрослая. Мать. А все… с эмоциями не справляюсь! Все куда-то… бегу!»

Нужно было срочно брать себя в руки. Успокаиваться и возвращаться. Назад. Туда, где находилась сейчас ее дочь. Туда, где их обеих так любили и ждали.

Но Стася не могла. Силы покинули ее в одночасье. Колени подкосились, и она рухнула прямо в снег. Мягкий. Кристально чистый. Недавно выпавший.

Со стороны она наверняка выглядела, как сумасшедшая. Только ее это мало заботило. Ее сердце кровоточило. Рвалось в груди на чертовы куски. Снова.

Спрятав лицо в ладонях, Стася беззвучно зарыдала, мысленно завывая:

«Он прав! Мы… оба виноваты! Мы оба это допустили! А я — дура! Конченая дура! Почему я не замечала, что со мной творится что-то неладное? Почему не видела себя со стороны? Как? Как могла сказать ему, что готова заменить его другим мужиком? Почему мой язык не отсох в ту секунду? Я... на самом деле не хотела этого! И близко не собиралась! Так зачем ляпнула?»

Ответа на этот вопрос у Стаси не было даже сейчас — спустя столько лет.

Зато была злость. Лютая злость на себя. На Яна. И на его… эм, любовницу?

Никогда прежде она не винила ее в случившемся. Только своего неверного муженька. Напрасно, как оказалось. Если Ян рассказал правду Сергею Алексеевичу, то… все буквально перевернулось с ног на голову. Да, уж.

К такому повороту событий жизнь Стасю не готовила. Она не знала, как реагировать на услышанное. И верить ли бывшему мужу, тоже не знала.

Но в одном была уверена наверняка:

«Зря мы не устроили полноценную тёмную этой мерзкой суке! Ой, зря!»

Внезапно чьи-то сильные теплые руки оторвали ее от земли. Вздернули вверх, как котенка нашкодившего, вынуждая рефлекторно подняться.

— Ты спятила? — взревел Ян, остервенело впиваясь в ее плечи. — Спятила?

— Да-да-давно, — тихо выдохнула она, сильно заикаясь и стуча зубами.

Оттолкнувшись от него, Стася не смогла удержать равновесия. Вновь оказалась в снегу. Тогда Ян тоже рухнул на колени рядом за ней и сгреб ее в охапку, прижимая к своей тяжело вздымающейся груди. Стиснул так сильно, что ее бедные косточки жалобно захрустели, и измученно прохрипел:

— Сумасшедшая! Вот куда тебя понесло? Совсем мозгов нет? Продрогла вся!

— Извини. Я сама не знаю, почему именно так на стресс реагирую. Это у меня с детства. Вернее, со смерти мамы. Я бежала тогда без оглядки, чтобы спастись. Видимо, с тех пор и вошло в привычку. Когда мне страшно или больно… в такие моменты мозг отключается и ноги сами куда-то несут.

— Так тебе страшно сейчас? — прозвучало мягче, снисходительнее. — Или больно?

Раздираемая противоречиями, она промолчала. Тогда Ян отстранился и торопливо отряхнул ее от снега. Затем снял куртку и укутал в нее Стасю. После чего подхватил ее на руки и понес обратно. В дом своих родителей.

— Отпусти, — она попыталась возразить, испытывая муки совести — из-за нее он остался в джинсах и тоненькой футболке. — Я сама пойду. И куртку свою забери. Простудишься же. У меня-то джемпер теплый. Шерстяной. А ты в…

— Мне не холодно, Стася! — сказал, как отрезал Ян. — Мне, п*здец, как жарко!

Она никак не прокомментировала его слова, хоть внутри все и дрогнуло. Затрепетало. Стася притихла, пытаясь совладать с собой. Пытаясь усмирить шторм, бушующий в душе и мыслях. А еще, она тайком наблюдала за Яном. Он был сосредоточен на дороге. Стремительно двигался вперед, глядя строго перед собой. Чтобы не осложнять ему задачу, Стася плотнее прильнула к широкой, тяжело вздымающейся груди бывшего мужа. Перехватив ее поудобнее, он вдруг поинтересовался глухим, чуть хрипловатым голосом:

— Много слышала?

Замешкавшись лишь на мгновение, она ответила честно:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Достаточно. Почти все.

Слух резануло едва различимое, на грани шепота:

— Ясно.

— Что?

— Ничего, — буркнул Ян угрюмо. — Не знал, что ты подслушивать научилась.

— Я и не собиралась подслушивать! — начала оправдаться Стася, испытывая стыд за свою выходку, но была остановлена коротким и непреклонным:

— Не важно, Стася. Уже не важно. Давай… просто помолчим.

— Помолчим? — хмыкнула она напряженно. — А ты не намолчался за эти годы? Если нет, то без проблем! Помолчим! Только сперва… отпусти меня!

Ноль реакции. Он лишь зубы стиснул и сильнее пришпилил ее к своей груди.

Но в отличие от него, молчать Стася больше не могла. Это было выше ее сил.

— Да, я подслушивала! — воскликнула она. — И слава богу! Ведь, наконец-то…

— Ну, узнала ты правду! — грубо осадил ее Ян. — Услышала то, что для твоих ушей не предназначалось! И что? Тебе от этого легче стало? Не так больно, быть может? Или это изменит что-то в твоей жизни? На что-то повлияет?

Возможно, ей просто показалось. Возможно, воображение разыгралось ни на шутку и дорисовало то, чего и в помине не было. Но… Ян почти не дышал, ожидая ее ответа. И напрягся до такой степени, что мышцы его буквально в камень превратились. Стася же, напротив, дышала часто и рвано. Крохотными глотками поглощала спасительный кислород, размышляя над его словами. И чем старательнее пыталась собрать мысли в кучу, хоть как-то проанализировать «новую» правду и свое отношение к ней — настоящее, искреннее, тем сильнее терялась в собственных эмоциях. Сердце твердило одно, а разум и опыт — совсем другое. И к чему прислушиваться, она не знала. Будучи не в силах сейчас выдать хоть что-то вразумительное, Стася медленно покачала головой. А спустя секунду тихонько обронила:

— Ты прав. Давай помолчим.

Его не пришлось просить дважды. Больше он не проронил ни слова.

Однако из своих рук не выпустил Стасю, даже когда они добрались до дома.

Никак не реагируя на уговоры и протесты, Ян отнес ее прямиком в ванную.

И только оказавшись там, аккуратно поставил Стасю на пол.

— Тебе нужно хорошенько прогреться, — пояснил, наполняя ванну горячей водой. — Вперед, Русалочка. Не стесняйся. Полотенце и халат в шкафчике.

— Это лишнее! Я…

— Не обсуждается! — отрезал Костров, сурово сдвинув брови. — Ты продрогла до костей. Губы синющие. Дрожишь вся. Давно не болела, что ли?

— Мне достаточно пледа и горячего чая.

— Будет тебе и чай, и плед, — тяжело выдохнул Ян. — Но позже. А теперь залезай! Либо ты сделаешь это сама, либо я запихну тебя в воду силой. Прямо в одежде. А ты меня знаешь — за мной не заржавеет. Решать тебе!

— Хорошо, — сдалась Стася, лишь в теплоте дома ощутив, до какой степени замерзла — и впрямь, зуб на зуб не попадал. — Спасибо. Дальше я сама.

Окинув ее задумчивым взглядом, Ян вышел. Заперев за ним дверь, Стася… нет, не кинулась в горячую воду. Обессиленно прислонившись к стене, она сползла по ней же вниз, ибо ноги ее уже не держали. В конечном итоге оказавшись на полу, Стася зажмурилась до белой ряби в глазах и вцепилась в собственные волосы заледеневшими пальцами. Прислушиваясь к тревожному стуку своего сердца, старалась дышать медленнее и глубже. Сказать, что ей было паршиво — ничего не сказать. На душе кошки скребли. Сердце кровавыми слезами обливалось. Подслушанный разговор выбил ее из колеи. И без конца прокручивая его в памяти, словно заезженную пластинку, Стася лишь усугубляла ситуацию. Все сильнее и глубже увязала в трясине лжи, недоверия, недопонимания, обиды и внезапно открывшейся правды. Неожиданной и… разрушительной. С одной стороны, рассказ Яна казался ей редкостным бредом. Разве возможно нечто подобное не в слезливой мелодраме, а в реальной жизни? О, едва ли! Но, с другой… в глубине души Стася знала наверняка, что Ян сказал правду. Не стал бы он врать отцу. Даже под дулом пистолета не стал бы! И стоило хоть на секунду поверить его словам, представить, что именно так все и происходило, как… горло перетягивало болезненным спазмом. Воздух резко заканчивался в легких, а на глазах выступали слезы. От обиды. От чувства полнейшей безысходности. И от злости. Лютой. Неуемной. На него — за то, что врал ей, пусть и в благих целях. На себя — за то, что была глупой, упрямой и эгоистичной девчонкой.