Второй шанс для предателя. Понять? Простить? Начать сначала? (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka" - Страница 42

— Твою жену? — холодно бросил Сергей Алексеевич. — Я не ослышался? Тогда позволь напомнить, что Стася давно уже не твоя жена! Ты отказался от нее. Развелся без колебаний, едва она развод потребовала. Не попытался даже вернуть ее. Не боролся за вас. Ты сам ее отпустил! И счастье свое просрал!

— Да, отпустил, — разразился не совсем здоровым смехом Ян. — Да, развелся. На то были очень веские причины. Мне… пришлось, отец! Мне пришлось!

Глава 42

«Эм… и как это понимать? И что все это значит?»

Ощущая себя закоренелой преступницей, оглушенная тревожным стуком сердца, Стася вцепилась в дверной косяк, дабы удержаться на ватных ногах.

Умом понимала, что подслушивать нехорошо. Но за неимением иных вариантов, выбирать ей не приходилось. Затаив дыхание, она прислушалась.

Весьма своевременно, ведь Костров-старший негодующе выплюнул:

— Причины? Что же это за причины такие, из-за которых приходится семью рушить? Через себя переступать? Жену предавать? Скажи мне, сын! Скажи!

Но Ян не проронил ни звука. Замкнулся в себе. Выждав не менее минуты, но так и не дождавшись от него ответа, Сергей Алексеевич устало выдохнул:

— Молчишь. Ты снова молчишь. Что тогда, что сейчас. Как воды в рот набрал! Да только ведь глаза не спрячешь, сын! Я вижу твою боль. Я чувствую ее, как свою собственную. Хоть молчишь ты, хоть нет. ВИ-ЖУ! Тебя это терзает. Угнетает. Лишает покоя. Ты увядаешь на глазах. Сам на себя не похож стал. Напрасно, Ян. Напрасно ты в себе все держишь. Хоть мне доверься! Отцу своему! Неужели, я не пойму тебя? Неужели, осужу? Выговорись, наконец! Легче станет. И тебе, и нам с матерью. Столько лет прошло, а мы все в неведение живем. Гадаем без конца, что же у вас со Стасей на самом деле произошло? Уж извини, но твоего «я ей изменил, она об этом узнала, мы разводимся» как-то недостаточно для полноты картины!

— Почему? — отрешенным и совершенно чужим голосом отозвался Ян.

— Да потому что, верится в это с большим трудом! — наседал его отец. — И в голове не укладывается от слова совсем! У вас ведь… такая любовь… была!

Послышался скрежет отодвигаемого стула. Затем, тяжелые напряженные шаги. А спустя мгновение, с дико колотящимся сердцем, Стася отпрянула от двери, так как в небольшую щель увидела Яна. Он стоял спиной к ней, упираясь кулаками в массивный подоконник. Переместившись так, чтобы не попасться ему на глаза, она вновь прислушалась к звукам и шорохам, доносящимся из гостиной. И только через пару секунд до нее дошло, что это были за звуки. Так дышал Ян. Хрипло и надрывно. Еще и подоконник он стискивал, заставляя тот жалобно скрипеть от его мощной хватки. А потом, вдруг, Ян заговорил. Не оборачиваясь, глядя строго в окно, тихо произнес:

— Я… не умею исповедоваться. Никогда не умел. Сложно мне все эти… откровения даются. Даже с самыми близкими людьми. Сам ведь знаешь.

— Знаю, — снисходительно пробормотал Сергей Алексеевич. — Но также знаю, что на душе становится легче, если хоть с кем-то поделиться своей бедой. Нельзя держать все в себе, Ян. Нельзя переживать невзгоды в одиночку и отгораживаться от тех, кто волнуется за тебя. Так никаких нервов не хватит!

И вновь тишина, ставшая почти осязаемой. И вновь короткий рваный вдох.

Молчание длилось очень долго. Так долго, что казалось, разговор окончен.

Однако, Ян все же произнес. Напряженно. Отчаянно. И явно через силу.

— Я был одержим ей, отец. Стасей. Едва увидел ее тогда… много лет назад… в кабинете у матери, и все — крышу капитально сорвало. С первых минут знакомства понял — хочу ее! Моя она! Моя, и ничья больше! Я на уровне инстинктов это чувствовал. Нутром. Нюхом. Как собака. Не знаю, чем… не знаю, как… но эта девчонка меня околдовала. Я до одури ее любил! До бл*дского умопомрачения! Я ей дышал! Чем дольше мы были вместе, тем сильнее я растворялся в ней. Без оглядки. Я сходил по ней с ума! Чем ближе друг другу мы становились, тем более одичавшим и ненасытным я себя ощущал. Мне было мало ее. Всегда мало. И этот голод, эта… почти неутолимая жажда по ней… дурманили сильнее любого наркотика. Бать, ты ведь тоже мужик! Прекрасно знаешь и понимаешь, как все мы устроены. Вот и представь теперь, до какой степени меня от Стаси вшторивало, если даже… после бурной ночи… при мыслях о ней я… иногда передергивал на работе. Да, случалось и такое. Она была для меня всем. Я хотел подарить ей лучшую жизнь и стремился к этому. Хочешь дом, моя девочка? Будет тебе дом! Машина. Путешествия. Учеба. Да, что угодно! Я готов был дать ей, что угодно! Но Стася… ее желания оказались более приземленными. Ей хотелось полноценной семьи. Детей. Она очень хотела детей. И я загорелся этой идеей нешуточно. Да и как иначе? Частичка меня, частичка нее, воплощенные в крохотном карапузе. В нашем общем карапузе. Но именно эта цель оказалась для нас недостижимой. Ты прекрасно это знаешь. Все происходило на ваших с матерью глазах. Сперва мы не отчаивались и просто следовали предписаниям врачей. Но с каждой неудачной попыткой Стася все больше загонялась. Накручивала себя. Становилась нервной и раздражительной. Я закрывал на это глаза. Понимал прекрасно — перепады настроения у нее на фоне приема серьезных гормональных препаратов. Ну… и из-за отсутствия результатов, конечно. Последние пару месяцев перед разводом выдались самими сложными. Она все чаще плакала, а я… я с каждым разом чувствовал себя все бОльшим ничтожеством. Ведь, отчасти, Стася так убивалась и по моей вине. У меня не получалось сделать ей ребенка. Не получалось, черт подери! Но несмотря на неудачу, я был твердо уверен — мы все преодолеем. Что ж… в один из дней моя вера в это пошатнулась. Тогда я вернулся домой немного раньше, чтобы собрать вещи в длительную командировку. Я хотел, чтобы Стася поехала со мной — так долго без нее я бы просто не выдержал. Но… все пошло через задницу. Я застал ее зареванной. Снова. И страшно взбесился, услышав от нее несусветную чушь, которую ей вливал в уши ее лечащий врач. Ты не представляешь, какой это был бред. Но Стася свято верила доктору и даже не понимала, как сильно ранит меня своими словами. Нет. Она не просто ранила. Она… — горький ядовитый смех резанул по ушам. — Сердце мне из груди вынула и потопталась на нем, когда заявила, что… не может забеременеть из-за меня. Именно из-за меня — так ей сказали в клинике. А следом она ошарашила новостью, что всерьез думает над предложением доктора, заменить меня — своего мужа… каким-то сраным донором! Да. Она так сильно хотела ребенка, что готова была родить его… от кого угодно! По крайней мере, так утверждала. Знаешь, у меня все внутри кипело в тот момент. Я слушал ее, а у самого земля из-под ног уходила! Мне воздуха не хватало! Я задыхался, черт подери! И все поверить не мог, что моя девочка… моя любимая малышка… способна причинить мне такую адскую боль! Что она способна так унизить меня! Растоптать! Уничтожить, как мужика! Мы жутко разругались из-за этого, и я в порыве злости уехал в командировку один. Без нее. И уже сотню раз проклял себя за это!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Почему? — осторожно поинтересовался Сергей Алексеевич, когда Ян замолчал. — Что произошло в той командировке?

Глава 43

— Непоправимое, — угрюмо выплюнул Костров, прислоняясь лбом к явно холодному стеклу. — Мой мир раскололся на «до» и «после». Наша ссора угнетала меня. Не давала покоя. Все мысли тогда были лишь о Стасе и… о нашем с ней неопределенном будущем. Я не знал, как нам преодолеть кризис. Как дальше жить. А главное, что делать, если она утратила веру в меня. Если перестала видеть во мне… мужика и возможного отца своих детей. Может со стороны это и кажется чем-то незначительным, но я жутко переживал по этому поводу. Места себе не находил. В красках представлял все то, что она мне наговорила перед отъездом и… успокоиться не мог. Как добрался до аэропорта, помню слабо. Да и сам перелет прошел, как в тумане. Затем были встречи и знакомства с руководителями филиала, а вечером — праздничный банкет. Нажрался я тогда… в стельку. Никогда прежде так много не пил. Опрокидывал в себя одну рюмку за другой, лишь бы забыться и не думать ни о чем. В итоге, накидался я очень быстро, почувствовал себя хреново и покинул мероприятие раньше своих коллег. Завалился в номер, задернул шторы, рухнул на кровать прямо в одежде и… тупо вырубился от усталости. Не знаю, сколько времени я спал — по ощущениям не более двух часов. А потом проснулся от мягких прикосновений, поглаживаний, поцелуев. И меня переклинило. В хмельном угаре, в полудреме, в кромешной темноте я решил, что это Стася. Я был в этом уверен, черт подери! Потому что… бронировал наш номер на двоих и указывал в заявке ее данные тоже. Она вполне могла воспользоваться этим и сделать мне сюрприз — заселиться с опозданием. К тому же, адрес отеля Стася знала — как бы сильно зол на нее я ни был, а перед отъездом все же оставил ей записку на комоде. Со всеми необходимыми координатами. Да и… кому еще пришло бы в голову… нечто подобное? Кто рискнул бы вломиться в мой номер посреди ночи и так смело залезть ко мне в трусы? Только моя жена! Так мне казалось. Я ликовал тогда и дурел от облегчения. Ведь… вот же она! Моя девочка. Моя малышка. Рядом со мной. В моих руках. Поняла наконец, что была не права. Осознала все, и сама ко мне примчалась. Я обезумел, отец! Я чуть умом не тронулся от радости. И от похоти. После ссор мы с женой всегда мирились очень бурно. И этот раз не стал исключением — я буквально накинулся на нее. И пусть с трудом держался на ногах, но на один полноценный заход меня все же хватило. Я брал ее жёстко! Временами даже слишком, но… остановиться не мог — это было выше моих сил. В тот момент я будто клеймил её. Заново присваивал. Помечал свою территорию, не желая делить свою жену ни с кем! Ни с одним гребанным донором-осеменителем! Стася же… она вела себя странно. Очень странно. Я почти не узнавал ее. Никогда прежде моя девочка не была столь раскрепощенной. Никогда не вела себя в постели так откровенно. Теперь же она… ни в чем себе не отказывала. Двигалась иначе. Пахла иначе. Даже… в руках моих ощущалась как-то иначе. Да, я был чертовски пьян, но улавливал все это, хоть и очень смутно. Интуитивно чувствовал что-то неладное, но отмахивался от тревожных мыслей. И объяснял себе все довольно просто — после ссоры Стася сама не своя. Наверняка, и ее переклинило на фоне той эмоциональной мясорубки. Наверняка, и она обезумела. С цепи сорвалась, прямо как я. Не отрицаю — я тоже был сам не свой! Я кусал её. Больно. Засосы на ней оставлял. В объятиях до хрипоты душил и без конца в любви ей признавался. Говорил, что никому её не отдам. Что она моя! Только моя, до последнего вдоха! Отец… я по имени к ней обращался! Я, бл*дь, Стасей её называл! А потом выдохся и прямо на ней вырубился от усталости. Даже не помню, кончил ли вообще. Просто уснул, и сколько проспал не знаю.