Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 16

Она подошла к сеньоре Соврано и намеревалась упасть в ноги, но вздрогнула, чувствуя под локтем железные пальцы Фацио. Он удержал ее. И лишь безжалостно усилил хватку, когда она вновь попыталась это сделать. Зачем? Оставалось только в покаянном жесте склонить голову:

— Сеньора Соврано, умоляю простить меня и моего питомца. Ведь все, к счастью, обошлось. Лапушка очень напуган незнакомой обстановкой, он дрожит. — Она замолчала, с надеждой вглядываясь в бледное лицо. Должно же быть в этой сеньоре хоть что-нибудь человеческое! — Это очень умный, ласковый и добрый зверь, клянусь вам, сеньора. Я поручусь за него всем, чем только можно. Простите нас, сеньора, такого никогда не повторится.

Та лишь снисходительно кивнула:

— Конечно, не повторится. Алонсо!

На зов вышел из тени один из слуг. Сеньора открыла, было, рот, намереваясь отдать приказ, но Фацио сделал шаг вперед:

— Матушка, я рад, что все обошлось, и вы не пострадали. Но прошу вас быть снисходительной: мы были в пути четыре дня и чудовищно устали. Вы же видите, девица Ромазо не в себе и едва стоит на ногах. И вам после потрясения непременно надо отдохнуть. Велите Мерригару подать вам успокоительных капель. — Он тут же поднял голову, высматривая кого-то: — Дженарро, прикажи подать в покои ужин и горячей воды. Живо!

Сеньора Соврано даже поднялась со своего табурета:

— Фацио… полагаю, нам нужно поговорить. Немедленно.

— Завтра, матушка, все завтра. Или вы совсем позабыли, что такое дорожная усталость?

— Фацио!

Он лишь поймал ее руку и поднес к губам:

— Мне дорог ваш покой. Это единственное, что сейчас имеет значение. — Он отпустил тонкие пальцы: — Полагаю, комнаты для моей невесты готовы.

Мамаша вновь открыла рот, но сын опередил:

— Я знал, что во всем могу на вас положиться. Ступайте к себе, матушка, час поздний. Я надеюсь, ваш труд по размещению сеньоры Джулии охотно разделит в этот вечер Доротея.

Девица, которая обмахивала мамашу веером, присела в поклоне и улыбнулась, вскидывая быстрый взгляд:

— Конечно, сеньор. Я все сделаю так, как вы пожелаете. Если бы вы только знали, с каким нетерпением мы ждали вас.

И Джулия невольно забыла про сеньору Соврано. Даже острый страх на мгновение исчез. Этот тон, этот взгляд, эта улыбка! Да и эти слова! Всемогущий бог, да это же настоящее бесстыдство! Не нужно было иметь особой проницательности и жизненного опыта, чтобы увидеть, что слова этой бессовестной вмещают гораздо больше, чем требовалось. И как же заскребло внутри! Не ревность, конечно, — возмущение! Возмутительно вести себя подобным образом, когда сама Джулия, нареченная невеста стоит в двух шагах. Сначала мать красноречиво дала понять, что не согласна ее в этом доме даже терпеть, теперь эта Доротея унижает у всех на глазах. И уж, конечно, с немого благословения матери. Впрочем… домашним наверняка все известно, и никаких открытий здесь нет. Но теперь…

Джулия выпрямилась, насколько могла, задрала голову и посмотрела на эту Доротею. Та же, не скрываясь, таращилась в ответ, будто оценивала. В остром взгляде серых глаз не было никакой учтивости, да и присутствие мамаши, похоже, придавало смелости. Кто она такая эта Доротея? Уж, точно, не прислуга.

Под взглядом сына сеньора Соврано все же сдалась, пухлые губы залегли капризной скорбной складкой, выражая все ее праведное возмущение. Она все еще немощно опиралась на руку черноволосой девчушки в шали, а та не переставала сдавленно улыбаться и бросала озорные взгляды то на Фацио, то на саму Джулию. Но нескрываемый искренний восторг у нее вызывал Лапушка. И только лишь в глазах этой самой улыбчивой девчушки не было презрения или недовольства. Только на нее и было отрадно смотреть.

Она вдруг отстранилась от сеньоры Соврано, которая уже в гордом возмущении направилась в колоннаду, кинулась к Фацио и без стеснения обняла:

— Ты ведь все расскажешь завтра, брат? Правда?

Тот с неожиданной нежностью коснулся губами ее макушки:

— Конечно, Розабелла. А теперь иди с матерью.

Розабелла чмокнула брата в щеку, но тут же повернулась к Джулии и поклонилась с озорной улыбкой:

— Добро пожаловать в Альфи, сеньора Джулия. — Она заложила руки за спину и вертелась от неловкости, глядя на Лапу: — Его зовут Лапушка?

Джулия кивнула.

— Он, правда, добрый и умный?

Фацио тронул сестру за плечо:

— Иди с матерью, Розабелла. Сеньора устала с дороги, ей не до твоих вопросов.

— Но я…

— Розабелла!

Та даже вздрогнула от этого неожиданно холодного тона. Ее улыбка растаяла. Она снова поклонилась Джулии:

— Доброй ночи, сеньора. — Развернулась к Фацио: — Доброй ночи, брат.

Девчушка запахнула шаль на груди и кинулась догонять мать.

Соврано повернулся к Доротее, ожидающей поодаль:

— Проводи сеньору Джулию в покои и проследи, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Лицо Фацио с каждым словом мрачнело. Может, он уже был не в силах совладать с дорожной усталостью, может, так подействовало все произошедшее. Он говорил, что не терпит женских склок.

Доротея лишь кивала, бросая влажные взгляды, но Фацио даже не смотрел на нее, отыскивал в опустевшем дворе камердинера:

— Дженарро, будь готов.

Прозвучало одним им понятным условным сигналом. Дженарро помрачнел на глазах:

— Может, до завтра?

— Сейчас. — Соврано вновь устало посмотрел на Доротею: — Какие покои приготовила мать?

— Просторные, рядом со своими, сеньор.

Фацио кивнул:

— Ступайте.

Доротея поклонилась, а Джулия нервно прижала к себе Лапу. Рядом… этого только не хватало.

Глава 14

Внутри все ходило ходуном. Сердце болезненно трепыхалось, в ушах гудело, заледеневшие ноги едва слушались. Как в бреду, Джулия шагала за спорой поступью Доротеи, а та, будто нарочно, прибавляла и прибавляла шаг. Прямая, как палка, какая-то звенящая. Казалось, тронь ее, как струну на лютне, и раздастся звук. Она поднималась по каменной лестнице, подобрав шуршащие темные юбки и, будто нарочито, чтобы занять больше пространства, расставила локти, демонстрируя в прорезях рукавов тончайшую беленую сорочку. Важная, гордая. Нянька Теофила сказала бы иначе — наглая и высокомерная. Хватило пары взглядов и пары фраз, чтобы понять, что Доротея не ровня хозяевам, но и наемной прислугой она, явно, не была. Так кто она? Джулия сама не понимала, почему этот вопрос так заинтересовал. Но она с какой-то обостренной необходимостью хотела знать, какое место в доме занимает эта девица.

Слуга шагал впереди всех, держа в поднятой руке большой фонарь, и теплое пятно дрожащего света то и дело выхватывало из темноты искусную резьбу и необыкновенные цветные фрески. Несмотря на обстоятельства, хотелось задержаться возле этих картин и рассмотреть. Люди, звери, кони, корабли. Живые позы, яркие цвета. В Лимозе были хорошие художники, но, казалось, Джулия никогда не видела настолько дивной работы. Дрожащий свет и ночной полумрак создавали глубину и стойкое ощущение, что изображения вот-вот оживут. Даже почудилось, что одна из фигур посмотрела прямо на нее осознанным внимательным взглядом.

Джулия глубоко вздохнула и отвела глаза — вздор, что от изнеможения не померещится. Она вдруг будто впервые ощутила, какой тяжестью стал Лапушка. Он весил не больше маленькой собачки, но провел на руках столько времени, что теперь казался не легче пушечного ядра. И усталость, будто мокрая ткань, вдруг облепила со всех сторон. Навалилась, душила. Единственное, чего хотелось, — войти в покои вместе с Альбой и упасть на кровать. Чтобы, наконец, остаться одной, без всех этих чужих людей. Было сложно осознать, что отныне кругом окажутся лишь чужие люди. О сеньоре Соврано Джулия вообще старалась не думать: не сейчас, иначе можно сойти с ума.

Она больше не смотрела по сторонам — все после, при свете дня, если, конечно, вновь не окажется запертой. Усталость, страх и воображение играли с ней отвратительную шутку, и неумолимо казалось, что вот-вот подступит паника, которая почти вцепилась холодными сильными пальцами, дергала за подол. Джулия обернулась, желая убедиться, что Альба здесь, прямо за спиной, заглянула в ее уставшее испуганное лицо. Альба и Лапушка — это все, что есть отныне.