Ранний старт 4 (СИ) - "Генрих" - Страница 28

Машинально отвечаю, не сразу заметив недоумевающий взгляд спутницы. Будто увидела во мне что-то ранее неизвестное.

— Не люблю японскую кухню… — спохватываюсь: — Но ты, если хочешь…

И только сейчас вижу её удивление.

— Сегодня мне хочется славянской кухни, можно с примесью европейской…

Заказываю винегрет — его здесь подают с кусочками селёдки — и жаркое из говядины.

Кира выбирает салат и, поддавшись рекомендации официанта, соглашается на форель с овощами. Не забывает о паре бокалов немецкого рислинга. Преимущества пользования такси — можно употреблять алкоголь. Мне тоже почему-то не запрещают.

— Даже не спросил, сколько мне лет, — удивляюсь вслух.

Кира улыбается:

— По умолчанию, Вить. Если привёл девушку…

— Особенно такую шикарную, — не замедляю вставить комплимент и получаю в награду ещё одну улыбку.

— … платишь за неё, значит, полностью дееспособен.

— Демократично, — соглашаюсь и принимаюсь за винегрет. — А ты давай рассказывай, что у тебя и как.

Пришлось набраться терпения выслушивать интеллигентное, но нытьё. Как в анекдоте: коллектив в МК замечательный, зарплата хорошая, хоть и маленькая, но работать приходится, и вот тут выясняется, что она почти ничего не умеет.

— «Московский Комсомолец»? Рассадник либералов? — дежурный вопрос почему-то вызывает не сильно положительную реакцию.

— Почему «рассадник»? Как раз нормальные люди, никаких коммуняк, — Кира смотрит настороженно.

— Не любишь коммуняк? А к Сталину как относишься?

— К Сталину⁈ — Кира начинает чуть ли не молнии метать. — Как можно относиться к тирану, на совести которого миллионы⁈

— Значит, плохо, — резюмирую, не обращая внимания на почти бурную реакцию.

— А ты что, хорошо?

— Я⁈ Нет. Я вообще никак к нему не отношусь. Не участвовал, не привлекался, в родственных отношениях не замечен. Я, видишь ли, сторонник научного подхода ко всему. Но речь не обо мне. О тебе.

За разговорами исполняю приговор осуждённому к поеданию винегрету. Откидываюсь на спинку стула, благодушно наблюдаю за официантом, что несёт нам жаркое и бутылку вина.

— Если обо мне, то причём здесь Сталин? — Кира благовоспитанно дожидается, когда официант наполнит наши фужеры и уйдёт, пожелав приятного аппетита.

— При том, что ты сейчас проявила вопиющий непрофессионализм, — с удовольствием принюхиваюсь к горшочку, где томится жаркое. — Журналист-профи должен быть похож на хорошего актёра. Он должен быть «пустым» и одинаково ровно и даже с сочувствием разговаривать как с ярым сталинистом, так и кондовым антисталинистом.

После прожёвывания первого кусочка продолжаю. Кира не смогла найти ни одного аргумента против, кроме скептического хмыканья. Никто не говорил, что будет легко. Хотя мне будет. Мне, по большому счёту, начхать, примет она мои советы или нет.

— Как хороший актёр. Вчера он играл серийного убийцу, маньяка-психопата, а сегодня предстаёт в образе святого праведника. И всё у него получается. Потому что он — «пустой». Что в него сценарист и режиссёр заложат, то он и есть. Хороший актёр — это джокер. Таким же джокером должна быть и ты.

— Это что, я не имею права на свои убеждения?

— Выпьем за убеждения, — чокаемся и согласованно отпиваем. — А потом ты их спрячешь как можно более глубоко. Сколько у нас народа в стране уважает Сталина? Половина? Две трети? Вот с двумя третями ты и не сможешь разговаривать. И какой ты журналист? Да никакой.

— А ты как к Сталину относишься? — не удерживается от провокационного вопроса.

— Сказал уже — никак. Сказал уже, что я — сторонник научного подхода. Прежде чем что-то измерить, нужно определиться с мерой, с неким стандартом, с которым сравниваем. Прежде чем кого-то оценивать, надо договориться о критериях оценки.

— И каковы, по-твоему, критерии?

Девушка всерьёз увлеклась темой?

— Эмоциональные, личные и прочий субъективизм не проходит. Никаких личных, родственных, приятельских отношений у меня со Сталиным или, например, Александром Вторым нет и быть не может. Как оценивать правителей и государственных деятелей? Я — сторонник цельного подхода. В каком состоянии правитель, — неважно, как он именуется, — принял страну и в каком оставил. Если есть положительный рост, правитель хорош, если государство сдало позиции — правитель никчёмный. Всё.

Задумывается. Разбираемся со своими блюдами.

— Это грубо, конечно, но в первом приближении сойдёт.

Кира смеётся.

— Не первый раз слышу это выражение. Математики любят так говорить…

Это точно подмечено.

— Тебе нужен проект. Сделаешь на нём имя, а позже само пойдёт.

— Какой проект?

— Масштабный. Конкретнее не скажу. Думать надо. Не-не… тебе думать, это твоя стезя. Лично я даже не знаю, с какой стороны тут подходить.

Умные разговоры иссякают к концу ужина. Как по заказу. На этот раз не опозорился. Ужин оказался даже дешевле прошлого раза. Ведь в этот раз обошлись без морской экзотики. И с моего могучего банковского счёта списалось восемнадцать тысяч с хвостиком. Чаевые выдал наличными, пару штук. Проверил точность, ориентируясь на Киру. Лицо безмятежно одобрительное, значит, всё в порядке.

— Полюбился мне ваш ресторан, — говорю напоследок официанту. — Теперь снова буду полгода копить, чтобы зайти к вам.

Смеётся, приняв за шутку. Кира вздыхает.

Отрываюсь в такси. Умные разговоры в аут, мою руку с колена уже не скидывают. Всего лишь не дают подняться выше. То есть сначала дозволяют, но не выше кружевного края чулка. Поглаживание тёплого бедра — двойное удовольствие, тактильное плюс ликование от взятого редута. Роскошная мажорка почти в моих руках. Хм-м, это что? А как же Алиса? Я тоже полигамная скотина, как большинство?

— Зайдёшь ко мне?

Напряжения в голосе не чувствую. И должно ли оно быть, тоже не знаю.

— От приглашений таких девушек не отказываются, — ответствую немного выспренно и расплачиваюсь с таксистом.

По аллейке к её элитному дому идём, взявшись за руки, как школьники. На каблуках она всё ещё выше меня, но это не навечно. Держать Киру за руку, слышать её дыхание приятно. Энергия самца начинает разгоняться, как поезд мощным тепловозом. В примитивном физиологическом смысле. С Алисой такого не было, с ней меня сначала одолевала расслабляющая истома, а затем мы одновременно и безудержно вспыхивали. Сейчас во мне постепенно и неудержимо разгоняется чисто мужское желание овладеть красивой самкой.

— Добрый вечер, Анфиса Егоровна, — Кира здоровается с женщиной средних лет.

Ого! Консьержка? Здравствуй, ещё один признак элитности! Приветствую блеснувшую любопытным взглядом вахтовую даму наклоном головы.

Мои надежды полюбоваться ножками Киры при восхождении по лестнице с грохотом рушатся. Лесенка к лифту слишком коротка, чтобы я успел отстать и вдоволь насладиться зрелищем. Успеваю только отметить их стройность и идеальную ровность стрелок.

В лифте тоже не успеваю на неё наброситься. Слишком недолго едем, подумаешь, седьмой этаж. Пока примериваюсь, отметив отсутствие в глазах девушки готовности к обороне, лифт притормаживает. Пропускаю её вперёд, на дистанции не меньше метра снова есть короткая возможность полюбоваться красивыми ножками под матовым сиянием тонких чулок.

— Вот здесь я и живу, — Кира побрякивает ключами, замок дисциплинированно шуршит, дверь открывается.

— Поставь на задвижку…

Ага, щаз-з-з! Кира, переступив ногами, сгибает правую в колене, намереваясь скинуть туфельку. Не успевает. Прихожая у неё длинная и просторная, шкафы начинаются дальше, так что прижать её к стенке очень удобно.

С наслаждением — почти на холостом ходу разум отмечает его примитивную животность — вминаюсь углами и уступами своего тела в мягкие выпуклости и вогнутости девушки. Правой рукой поддерживаю приподнявшееся бедро. Уже под юбкой за пределами чулка. Левой притискиваю талию. Никакого стеснения не ощущаю, главный выступ моего тела — точка наибольшего давления.