Сумрачный лес - Роннефельдт Каролина - Страница 16

– Или просто по-тролличьи насвинячил, – заявила Гортензия, заглядывая через плечо Звентибольда.

В мерцающем свете фонаря небольшой натюрморт на столе отбрасывал причудливые тени на белую скатерть. Рядом с чайником стояли грязные тарелка и чашка, а также большой горшок с медом, в котором наполовину утонула деревянная ложка. В хлебной корзинке одиноко сохла половинка булочки с маком. На другом конце стола высилась гора бумажных свитков, сложенных так неаккуратно, что филигранная конструкция могла рассыпаться от малейшего дуновения ветерка. Один из листов был расправлен – его концы придавливали пепельница и чернильница, не давая свернуться в рулон.

– Одно можно сказать наверняка, – заметил Звентибольд, пока остальные как завороженные разглядывали пустую комнату, – и это так же бесспорно, как то, что в Колокольчиковом лесу повсюду растут лисички!

Звентибольд имел в виду нечто очевидное, не подлежащее сомнению.

– И что можно сказать? – нетерпеливо переспросила Гортензия. – Что дома никого нет? Мы это прекрасно видим, несмотря на плохое освещение!

В ее семействе было заведено в щекотливых ситуациях прикрывать сухими замечаниями любой намек на иронию. Однако Биттерлинг услышал то, что подразумевалось.

– Его не просто нет дома. Он вообще сюда не возвращался с тех пор, как я встретил его на тропинке у изгороди. Вы только посмотрите вокруг! Может, он не захотел сегодня убирать со стола? Но ведь и самый беспутный Траушлинг[5]вечером возвращается домой и закрывает окно, пока не налетели комары.

Квендели погрузились в тревожное молчание. Вечер принял совсем иной оборот, чем предполагало прекрасное чаепитие. «Похоже, сюрпризы еще не закончились, – подумала Гортензия. – Бульрих исчез, а скоро наступит глубокая ночь!»

В эту минуту луна поднялась над кустами бузины на краю лужайки. Почти полная, она залила сад серебряным светом. По крайней мере, ночь теперь будет светлой.

В такую ночь хорошо прогуляться по росистым лугам, понюхать цветы и дикие травы, чей аромат мог показаться более пряным и сильным, чем днем. В такую ночь приятно пройтись по тихой деревне, заглядывая в окна немногих освещенных гостиных. В такую ночь ощущаешь себя смелым, сильным и особенным, ведь в конце пути ждет милый тихий дом с привычной обстановкой, незажженными лампами и камином, у которого можно согреться. И, наконец, радостно закрываешь дверь, оставляя за порогом ночь, которая выпустила тебя из своих теней в светлый домашний уют.

Возможно, Бульрих отправился в путь так поздно, чтобы насладиться ночной прогулкой под луной и звездами?

Гортензия могла бы его понять. Она вспомнила полуночные посиделки времен своей юности в парке Краппа: как жутко было заблудиться между высокими изгородями лабиринта и как пугались до смерти, когда из черной дыры в земле вдруг с громким воплем выпрыгивал один из отважных Моттифордов.

«Если Бульрих, старый тролль-мухомор, вернется целым и невредимым, я отправлюсь с ним на такую ночную прогулку», – пообещала она себе. В то же время Гортензия впервые четко поняла: с ним действительно что-то могло случиться.

– На столе, если не ошибаюсь, лежат несколько его карт! – прервал тягостную тишину звенящий голос Карлмана. Он указал на свитки и листы, лежащие рядом с остатками завтрака. – Может быть, там мы найдем какую-нибудь подсказку и поймем, где он может быть!

– Умный мальчик! – Звентибольд благодарно похлопал его по плечу. – Мы могли бы сразу додуматься до этого, а не топтаться здесь без толку. Идемте в дом! Если дверь заперта, залезем через окно, ничего страшного.

Луна светила уже так ярко, что Звентибольд оставил свой фонарь на подоконнике и повел остальных обратно ко входу. Гортензия была благодарна ему за то, что он проявил вежливость и ради удобства дам не стал лезть в комнату через довольно-таки высокий подоконник. Поскольку явной угрозы пока не ощущалось, можно было не торопиться.

Входная дверь, как и ожидалось, была не заперта. С тех пор как Бульрих упал в Холодную реку, у него вошло в привычку оставлять ключ на гвозде снаружи. Никто из жителей деревни не мог припомнить, чтобы в Зеленом Логе или его окрестностях хоть когда-нибудь слышали о краже со взломом.

Звентибольд осторожно нажал на ручку и потихоньку открыл дверь. Она громко заскрипела на несмазанных петлях, как и добрых два месяца назад, когда Биттерлинг навещал кузена. Поэтому он не испугался резкого звука, в отличие от Хульды, которая в страхе прижалась к Бедде так, точно они стояли перед входом в курган на дикой пустоши, а не на окраине родной деревни.

Дом встретил робких гостей томительной тишиной и легкой прохладой. Приветливо пахло деревом, табаком и пылью, а еще засушенными лепестками в небольших фарфоровых чашах, которые были расставлены на комодах и сервантах. В узкий коридор свет падал с другой стороны, через окно, и лунное сияние, проходя сквозь решетчатые ставни, отбрасывало на пол призрачную сеть. Каждый из ночных гостей уже бывал здесь раньше и не раз видел милый домик Бульриха изнутри, все его комнаты и мебель.

«Однако сегодня дом кажется таким странным и чужим, – подумал про себя Звентибольд. – Впрочем, это неудивительно, все дело в необъяснимом исчезновении».

И все же страх никак не рассеивался.

В гардеробе отсутствовал старый коричневый пиджак Бульриха. Дверь в зеленую гостиную была полуоткрыта.

– Прежде всего, давайте зажжем свет! – скомандовал Звентибольд, стараясь придать голосу бодрость. – Достаньте все лампы, какие только есть, а потом мы станем искать Бульриха до тех пор, пока не обнаружим этого самого сумасбродного квенделя из всех сумасбродов Холмогорья!

Они вошли в гостиную. На подоконнике в нише мигал фонарь Звентибольда. Биттерлинг зажег два светильника на каминной полке и еще один над столом. Наконец, когда были зажжены свечи в настенных лампах по обе стороны от большой карты в рамке, все вздохнули с облегчением.

Они оглядели комнату, надеясь обнаружить какие-нибудь указания на то, куда подевался Бульрих. Но, кроме неубранного стола, ничего примечательного не нашлось. Тогда они заглянули под стол и стулья, открыли буфет слева от двери, где хранились посуда, несколько бутылок бузинного вина, скатерти и салфетки, коробка древесного угля и несколько пачек табака. В сундуке под рамой они обнаружили другие свернутые карты и письменные принадлежности.

Хульда со вздохом опустилась в одно из двух кресел перед камином, а остальные склонились над столом, чтобы внимательно рассмотреть карту, разложенную между пепельницей и чернильницей. Они смотрели на запутанную паутину волнистых и кривых линий, кое-как нарисованных углем.

– Елки-поганки! Что все это такое? – воскликнула Бед-да. – Я ничего не понимаю. Вы уверены, что это Холмогорье?

– Ну да, что же еще? – ответил Карлман. – Это просто набросок карты. Я часто наблюдал за дядей. Сначала он рисует все в общих чертах, а уже потом аккуратно переносит эскиз пером и тушью на плотный лист. И получается самая настоящая карта. Как, например, вот эта. – Он указал за спину на большую раму между настенными лампами.

– Похоже, что утром, за долгим завтраком, Бульрих копался в своих картах, – заметил Звентибольд.

– Но потом ему вдруг пришлось срочно уйти за грибами, а так как было уже поздно, он не убрал со стола, – с легким раздражением продолжила Бедда. – Все очень просто!

– Вообще-то на него это совсем не похоже, – задумчиво протянула Гортензия.

– Ты о чем? – спросила Бедда. – Об оставленной посуде?

– При чем здесь посуда! Я имею в виду карты, конечно же… Не похоже на него оставлять свои драгоценные карты лежать на столе вот так, перед открытым окном, рядом с горшочками с медом и прочим.

– Она права! – кивнул Карлман. – Бульрих очень бережно относится к своим картам, что неудивительно, учитывая, сколько сил и времени он на них тратит. Очень странно, что он не спрятал их перед уходом из дома.