Бывшие. Мне не больно (СИ) - Черничная Даша - Страница 27

— Повернись лицом к матери, когда она разговаривает с тобой! — кричит она.

Дергаюсь. Оборачиваюсь, складываю руки на груди.

— Что ты хочешь от меня услышать, мам? — спрашиваю устало.

— Скажи, что ты делаешь со своей жизнью?! — верещит, подается ко мне, будто ударить хочет, но тормозит. — Я пять лет мирилась с тем, что ты непонятно кем работаешь! Ты же даже не фотограф! Тьфу, а не работа. А сейчас что? Поварихой решила пойти?!

— Кондитером, — поправляю ее.

— Как ни назови — один хрен кастрюли мыть будешь!

— Значит, буду! — выкрикиваю, не сдерживаясь.

К горлу подступает ком. Хорошее же было утро, и вот безнадежно втоптано в грязь.

— Вот ты как заговорила? — переходит на ультразвук.

— Да что я такого сказала-то, господи?! Я выйти из комнаты не успела, как ты мне кучу проклятий заготовила. А за что, собственно? Я не сделала ничего незаконного, постыдного или предосудительного!

— То есть, по-твоему, то, в каком виде ты вернулась, не предосудительно? — голова трещит от ее крика.

— Осуждаешь меня только ты. Всегда, — не сдерживаюсь.

— Да я же за тебя всегда переживаю! Волнуюсь! А ты неблагодарная девка! Еще в подоле принеси от алкаша какого-нибудь!

Как пощёчина. Сглатываю, нерв на лице начинает дергаться. Впиваю ногти в ладони, до боли сжимая кулаки.

— Не смей так говорить со мной, — шепчу.

— А то что? Из дома уйдешь? Куда? — фыркает.

— Она пойдет со мной. — В дверях появляется Слава, смотрит на меня с тревогой и повторяет: — Если захочет, она уйдет со мной.

Волков говорит твердо, уверенно. Протягивает руку, и я без раздумий перебегаю комнату, падая ему в объятия, прячу лицо на широкой груди, тяну носом новый запах. Скорее всего, он помылся в гостинице, потому как пахнет от него свежестью.

— Ну точно! — мама усмехается. — Все, как я и говорила: алкаша нашла! Залетишь — не вздумай даже приходить ко мне.

Больно.

Как же больно ты делаешь, мамочка…

Поднимаю взгляд на Славу. Он в шоке, это понятно и без слов. Мама никогда не сдерживалась, но при посторонних всегда старалась контролировать себя. Несмотря на растерянность, Волков смотрит меня с теплотой. Проводит рукой по волосам, закрывает собой от этой брани.

Разворачиваюсь в его руках и говорю спокойно:

— Не переживай, мам. Не пришла к тебе, когда забеременела в первый раз, не приду и сейчас.

Мама ахает и оседает на стул. Закрывает рот ладонью.

— Нюшенька… — бабуля появляется в кухне и смотрит на меня со слезами на глазах. — Как же так, Танюша?..

Подхожу к ней и обнимаю.

— Прости, бабуль. Прости.

Возвращаюсь в свою комнату, быстро собираю вещи, укладываясь буквально в пару минут, и возвращаюсь.

Матери нет. Бабуля сидит за столом, вытирает слезы платочком.

— Вот мой номер телефона, звоните и пишите в любое время, — Слава пишет на бумажке цифры. — Не переживайте, я люблю вашу внучку и не дам ее больше в обиду. Никогда.

Слышать это так странно и непривычно. Подхожу к бабушке и обнимаю ее.

— Все хорошо, бабушка, — улыбаюсь, знаю, что неестественно. — Я позвоню, ба!

— Идите, — крестит нас. — С богом.

Беру Славу за руку и ухожу.

Глава 34. Через тернии и провода

Слава

Едем в тишине. Таня не переставая кусает губу и тихо глотает слезы. Я пытался с ней поговорить, но она оборвала мой монолог. Видимо, сейчас ей это не нужно. А что нужно, я не знаю. Все, что остается мне, — крепко держать ее за руку.

Во мне никогда не было ненависти к другому человеку. До сегодняшнего дня. Мамаша у рыжей неприятная женщина. Настолько, что меня переполняет злоба в отношении нее. У меня пока нет детей, но хоть убей, я не понимаю, как можно ненавидеть собственного ребенка. Тем более такую девочку, как Таня.

Я видел, как она общается с матерью. Вполголоса, опустив голову, не переча, не споря. Рыжая — искренняя, добрая, милая, отзывчивая и чистая. Что не так с ее мамашей?

Въезжаем в город. Поворачиваю в сторону квартиры Тани. Паркуюсь у ее подъезда, беру лицо девушки в свои руки и поворачиваю к себе.

Жесть. Если бы ее мать была мужиком, я бы вернулся и врезал ей. Глаза и нос у рыжей краснющие, губы распухли. И все равно она самая красивая.

— Сейчас мы соберем твои вещи, заберем Василия и поедем ко мне, — ставлю ее перед фактом.

Хмурится.

— Зачем? Я не хочу с тобой жить, — выпаливает и тут же прикусывает губу.

Больно, пиздец. Грудину сводит спазм. Стараюсь игнорировать.

— Прости, — опускает взгляд. — Я не это хотела сказать.

— Я понял, — голос садится.

Я нихера не понял.

Выхожу из тачки. Руки подрагивают, но я упорно трясу головой. Нет, сейчас не время. Ей нужно другое. Открываю переднюю дверь и помогаю рыжей выбраться.

Отхожу от тачки, чтобы забрать вещи, но Таня перехватывает меня, заглядывает в глаза:

— Слав… — голос хриплый, — я хотела сказать, что не готова к тому, чтобы вместе жить, понимаешь?

Понимаю, хер ли. Я ей о любви — она мне закрывает рот. И дебилу понятно, что нет у нее ко мне чувств. Нет любви. Симпатия, может?

Откашливаюсь, ищу где-то свои яйца.

— Я не забираю тебя насовсем. Просто не хочу, чтобы ты оставалась одна. Тань, твоя мать наговорила слишком много неприятных вещей. Я уверен, что если останешься сейчас одна, будешь страдать.

— А с тобой страдать не буду? — усмехается горько.

— Со мной можно. Одной — нет, — говорю уверенно.

— И сколько продлится этот аттракцион невиданной щедрости имени Волкова? — язвит, защищаясь.

На самом деле она спрашивает другое:

«Как долго ты еще вывезешь мою немилость?»

Показательно смотрю на часы:

— У меня до конца жизни времени дохера, Танюш. Идем.

Тяну ее за руку, и девушка подчиняется. Ничего больше не спрашивает и не сопротивляется. Она мне не нравится безвольной куклой, но сейчас я понимаю, что для нее будет лучше под моим присмотром.

Открываем дверь в квартиру. Таня проходит внутрь и садится на диван, растерянно осматриваясь. Она дезориентирована, а у меня сердце разрывается на части.

Становлюсь на колени у ее ног, и рыжая удивленно поднимает на меня взгляд.

— Я совсем ничего не понимаю, Слав.

— И не нужно, — уверяю ее. — Я забираю тебя и твоего асоциального кота к себе. Поживете пока у меня. Взамен мне не нужно ничего, это ни к чему тебя не обязывает, ничего от тебя не требуется. Когда… — прокашливаюсь, потому что голос, сука, предательски садится, — если решишь вернуться к себе, я держать не стану. Кто я такой?

Кто я, блять, для нее? Кто? Любовник? Развлечение? Способ отвлечься в ожидании более удачного варианта?

Сжимаю зубы так, что вот-вот начнут крошиться. Похуй. Пусть называет меня как хочет, не отпущу ее. И не отдам никому. На кровавых коленях поползу за ней, но не позволю жить без меня.

Неожиданно Таня съезжает на пол, обхватывает меня за шею, прячет лицо в ее изгибе и, касаясь нежными губами моей кожи, шепчет:

— Кто ты такой? Ты самый лучший.

И все заслонки открываются к чертям, меня затапливает щенячьей, ни разу не мужской радостью. В груди распускается горячий цветок.

Запускаю руку ей в волосы и сжимаю их. В паху моментально начинает ныть. Мне мало того, что было сегодняшней ночью. Я хочу многого. Сильно больше тех крох, но понимаю, что сейчас это неуместно.

Таня возвращается на диван и заглядывает мне в глаза, улыбается уголками губ:

— Ты не против даже моего психованного кота?

— Я обожаю твоего психованного кота, — фыркаю наигранно.

— О-о-о, Волков, да ты пойдешь на все, чтобы захомутать меня, — смеется надо мной.

— Я буду использовать все доступное оружие из моего арсенала, — киваю с серьезным выражением на лице, а Таня смеется.

И этот смех словно нектар в уши. Я бы очень хотел, чтобы она смеялась как можно чаще. Ей очень идет улыбка.