Мумия - Столяров Андрей Михайлович - Страница 8

Это был, наверное, самый трудный период существования Мумии. Заключение врачебной комиссии, оказавшееся в папке, свидетельствует: «Речь у пациента отрывистая, плохо выговаривает гласные звуки, логический строй нарушен, склонность к употреблению неправильных грамматических форм… Периоды возбуждения, когда „объект Л.“ не контролирует высказывания и поступки, могут сменяться апатией, близкой к полной прострации. Пациент не реагирует на обращения и даже на прикосновения к его телу… Движения порывистые, плохо скоординированные»… И так далее, и тому подобное, на четыре страницы. Подписей под этим заключением нет. Можно только догадываться о судьбе врачей, из которых осенью 1931 года была образована Специальная клиническая лаборатория. Просуществовала она почти четверть века — со своим персоналом, с выписываемым из-за рубежа оборудованием — и была расформирована лишь накануне XX Съезда КПСС. Причем весь ее медицинский, технический и научный состав, все профессора, уборщицы, кандидаты и лаборанты, все имевшие доступ в четыре подземные клетушки под Оружейной палатой, точно зыбкий мираж, растворились в просторах необъятного государства. В этом смысле Никита Сергеевич ничем не отличался от Иосифа Виссарионовича. Документы Специальной лаборатории были тогда же затребованы лично им. После известных событий 64-го года, отставки Никиты Сергеевича и вознесения, как всем казалось, временного фигуранта, протоколов и записей лаборатории в архиве Генерального секретаря обнаружить не удалось. Местонахождение их не известно до сих пор. Уничтожены ли они были из-за массы патологических подробностей, как упорно отвечал на задаваемые ему вопросы сам Н. С. Хрущев, или по его приказу были тайно перемещены за границу и хранятся теперь в банковском сейфе, недосягаемом даже для членов Политбюро, а все же свою задачу они выполнили. Еще целых семь лет, до естественной кончины в 1971 году, Хрущев жил, хоть и под наблюдением спецслужб, но все же в относительном спокойствии и благополучии. Случай уникальный в истории Советского государства.

Биология Мумии оставалась загадкой. Опыты О. Б. Лепешинской по образованию псевдожизни из межклеточного вещества так же, как и близкие к ним опыты Лифшица, закончились катастрофической неудачей. Больше это направление в советской биологии не разрабатывалось. Мумия, как выяснилось, вообще была против каких-либо изысканий в данной области. И лысенковская кампания, приведшая к разгрому генетики, и трагическое, совершенно бессмысленное, с политической точки зрения, «дело врачей», как считал Рабиков, были инспирированы именно ею. Тем не менее главный вывод лаборатории стал известен. Коллективизация сельского хозяйства, проводимая в 1929–1931 гг., помимо «ликвидации кулака как класса», изымания из деревни хлеба, необходимого для ускоренного развития тяжелой промышленности, и использования заключенных в качестве бесплатной рабочей силы, имела еще одно чрезвычайно важное следствие. В результате перемещения и гибели больших масс людей высвободилось колоссальное количество так называемой «энергии жизни» (термин Брайдера, одного из сотрудников Специальной лаборатории). Представляя собой по отношению ко всему живому «бесконечно сухой субстрат», Мумия, естественным образом, впитала энергетическую эманацию, что сначала привело к первичному пробуждению психики, а потом и к полной витализации некробиотического муляжа. Проще говоря, Мумия ожила — результат, на который буддийские монахи, по-видимому, не рассчитывали.

Если бы эти данные были получены и осмыслены сразу, то «объект Л.», как называлась Мумия в официальной переписке тех лет, вероятно, можно было все же поставить под определенный контроль. Мумия в то время была слаба и сама еще точно не представляла своих возможностей. Вся история СССР могла бы двинуться в ином направлении. Но обычное недоверие партийных функционеров к науке, косность мысли, подозрительность сделали свое дело: выводы Специальной лаборатории были положены под сукно, политические амбиции заслонили все остальное, и, когда истинный смысл событий дошел до руководителей партии и правительства, сделать что-либо принципиальное было уже нельзя. Время было непоправимо упущено, Мумия обрела силу, и Фелициан Кербич, начавший в середине 30-х годов исследования «витальных лучей», вскоре был арестован как немецкий шпион, группа его разгромлена, а он сам, как и большинство сотрудников, исчез в недрах ГУЛАГа.

В результате критический период реабилитации был пройден благополучно. Мумия восстановила речь, достигла физической и психологической тождественности с оригиналом и, по-видимому, довольно быстро осознав, что произошло на политической сцене, проявила неистовый темперамент основателя первого в мире социалистического государства.

Она требовала немедленной легализации. Она требовала — по праву мужа — свидания с Н. К. Крупской. Она яростно и непреклонно настаивала на участии в руководстве страной. Причем ей было чем подкрепить свои требования. Череда внезапных смертей партийных и государственных деятелей, прокатившаяся по Москве в начале 30-х годов, показала, что воздействие некробиоза на человеческий организм не досужая выдумка оторвавшихся от жизни кабинетных ученых, не идеологическая диверсия, как пытался квалифицировать это набиравший авторитет Т. Д. Лысенко, а вещественная и страшная в своей загадочности реальность, и от этой реальности не застрахован ни один человек, и даже члены Центрального Комитета.

Особое впечатление на ЦК произвела смерть Наркома вооружений С. М.Черпакова. Выступая в августе 32-го на секретном расширенном заседании Политбюро и отстаивая вместе с Рыковым, Бухариным и Пятаковым необходимость захоронения Мумии, Черпаков посреди своей речи неожиданно запнулся на полуслове, захрипел, схватился за тугой воротничок гимнастерки и вдруг, всхлипнув, упал на разложенные по столу бумаги. Вызванные врачи констатировали разрыв сердца. Политбюро было деморализовано. И хотя Бухарин, скорее по инерции, говорил еще некоторое время об «отвратительной власти мертвого», а Надежда Константиновна Крупская категорически отказалась от свидания с бывшим мужем (до конца своей жизни она так и не переступила порог Мавзолея), но полынный вкус поражения уже витал в воздухе. Политбюро дрогнуло, почувствовав дыхание смерти, и самые упрямые головы склонились перед неизбежным. Именно в те дни формула «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить!» с необыкновенной частотой замелькала в газетах и радиопередачах, а пророческие строки Владимира Маяковского «Ленин и теперь живее всех живых…» вошли в школьные учебники и хрестоматии по истории советской литературы.