Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович - Страница 115

С другой стороны, сама путинская программа, вернее установка (программы конкретной пока что никто не видел) отвечает каким-то смутным потребностям, ближайшая, да и самая точная формула которых - жажда стабильности, а на языке Путина - восстановление сильной государственности. Люди же хотят попросту покоя, представление о котором ассоциируется с прежним строем жизни. Тут было одно событие, пролившее довольно ясный свет на эти ожидания и настроения - фильм "Барак". Фильм, по всем интеллигентским раскладам, гнусный, но крайне симптоматичный. В некотором роде пророческий, можно сказать, фильм. Все видевшие его помнят, конечно, главную, идеологически ударную сцену: как всем бараком ищут на дне общественного сортира утонувший в соответствующей субстанции милицейский пистолет. Это поднесено как некая народная, священная война (и эту песню потом действительно поют в фильме). Мол, силу русскую вываляли в дерме, но народ ее оттуда извлечет, вызволит. И всеобщее торжество, соборная пляска под дождем, который символизирует, значит, очищающее действие этой самой соборности. Ее можно назвать сортирной соборностью, как сделал мой коллега Генис, но здесь - что самое важное и самое драматичное (не хочется говорить - трагичное) - неуместны оценки. Это - факт, с которым надо считаться. И вспомните, кто в фильме герой-резонер: гебешник, конечный потенциальный спаситель, изымающий злокачественные стволы из рук мазуриков. То есть уже как бы и прямо Путин.

В общем в России произошел несомненный сдвиг в сфере коллективного бессознательного. По сравнению с этим - вполне уже ощущаемым - фактом, что могут значить выборы, даже президентские! Президентом тот и будет, кто это бессознательное угадает. А тут и угадывать нечего, Достоевский с Блоком тут не нужны, коли с такой работой справляется даже кинорежиссер Огородников.

Я и сам, простой человек, достаточно давно испытал соответствующие озарения; и не озарения даже, а инстинктивным чутьем обнаружил, куда дело пойдет. Понял по собственному поведению. Десять лет, или около того, я проповедовал необходимость покончить с русской литературой как формой существования, убеждая слушателей - да многих, говорят, и убедив,- что русская литература есть (была) главная причина русских бед. И вот аккурат в августе 98 года неведомая сила заставила меня снять с полки Айхенвальда - "Силуэты русских писателей". А книга эта толстая, надолго хватит... Я тогда же и рассказал об этом в одной из радиопередач, в очередной раз продемонстрировав то ли хитрую, то ли нехитрую механику русских, так сказать, взлетов и падений: коли на литературу потянуло, значит, - застой. Делать нечего - начинай читать.

Интересно это сравнить с ситуацией, описанной в одной с детства мной любимой книге (потому, должно быть, и полюбил, что детское чтение) - "Хулио Хуренито" Эренбурга. Рассказчик, он же автор описывает, как встретил знаменательное событие русской истории - октябрьский переворот в Москве.

Как известно, бой длился неделю. Я сидел в темной каморке и проклинал свое бездарное устройство. Одно из двух: или надо было посадить мне другие глаза, или убрать ненужные руки. Сейчас под окнами делают - не мозгами, не вымыслом, не стишками, - нет, руками делают историю. "Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые..." Кажется, чего лучше - беги через ступеньки вниз и делай, делай ее, скорей, пока под пальцами глина, а не гранит, пока ее можно писать пулями, а не читать в шести томах ученого немца! Но я сижу в каморке, жую холодную котлету и цитирую Тютчева (...) Запомните, господа из так называемого "потомства", чем занимался в эти единственные дни русский поэт Илья Эренбург!

В этот раз боя не было (по крайней мере, в Москве), но каморка и холодные котлеты нашлись: лежа на диване, я читал новые номера журнала "Звезда", присланные из Питера. Тут важен не сам журнал, а что опять же читать потянуло. Номера свежие, но особенно нового ничего не было, - чего, собственно, и хотелось: не нового - привычного. И этого оказалось сколько угодно. Все та же русская квасоварня, как говорится в одном старом русском же романе. Полная перекличка, если и не идейная, то по крайней мере тематическая. Нашел даже в двенадцатом номере за прошлый год статью о Ларисе Рейснер, о которой и сам писал примерно в то же время. Автор, Григорий Кружков, прямо-таки влюблен в свою героиню, почему и говорит о ней глупости: сравнивает с девушкой-народоволкой из притчи Тургенева "Порог" (с буквой "г" на конце). Пишет:

Для меня образ Ларисы Рейснер принадлежит к галерее тех легендарных женщин начала века, к которым относится и ирландка Мод Гони, муза Уильяма Йетса, и другая воспетая им революционерка, графиня Констанция Маркович, приговоренная к смерти после подавления Дублинского восстания (приговор был впоследствии заменен на тюремное заключение).

Это все равно что сравнить с Пеле футболиста, забившего гол в собственные ворота. Взявшего собственный гол, как сказал бы Набоков по-англичански. Вот так Лариса Рейснер взяла, говорят, Петропавловскую крепость. Что ей там грозило? Что ее революционные матросы изнасилуют? Но литературные способности, не спорю, были. Этого добра в России хватает. Надолго еще хватит.

Интересно, как Григорий Кружков аргументирует мысль о чуждости Рейснер большевикам: мол, не умри она раньше, ее бы в тридцать седьмом наверняка замели. А Ягоду не замели?

Разговор незаметно перешел к теме о славных органах ЧК - ОГПУ - КГБ, то есть вернулся, в некотором роде, к Путину: от этого, так сказать, рока и впрямь не уйти.

Путин Путиным, и я к нему еще вернусь, но хочется сказать еще несколько слов о том, что я увидел в журнале "Звезда". Мое реакционное пожелание вернуться вспять, ко временам безответственного почитывания, все же не совсем исполнилось. Еще раз вспомнился Хулио Хуренито, говоривший ученикам в немецком лагере для военнопленных, услышав о русской революции: те же картофельные очистки, которые мы тут едим, там, в России, сервируют куда интереснее. В втором номере "Звезды" за этот год напечатано интервью Надежды Григорьевой - автора недавно опубликованного заковыристого текста под названием, кажется, "Лупа", с Михаилом Бергом. Тема все та же - о литературе, но идет под странным титлом "Труд и референт". Это что такое?