Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра - Страница 27

Забавное воспоминание о чае у губернатора Шаньси. Город окружен неприятелем. Чай подают солдаты с револьверами за поясом, с ружьями за спиной, готовые отразить ожидаемую с минуты на минуту атаку. Несмотря ни на что, гости беседуют спокойно, с обходительной и внешне безмятежной учтивостью, отличающей старинное китайское воспитание. Мы обсуждаем философские проблемы. Один из чиновников превосходно говорит по-французски и служит мне переводчиком. Каковы бы ни были чувства, волнующие в данный момент губернатора и его приближенных, на их лицах они не отражаются. Это беседа ученых. Обмениваясь изысканными мыслями, они бесстрастно наслаждаются изящной игрой ума. Как тонка, как восхитительна, несмотря на все свои недостатки, китайская раса!

В конце концов, мне удается уйти из зоны военных действий. Я в Амдо и занимаю на территории монастыря Кум-Бум маленький домик при дворце ламы Пегиай… Моя тибетская жизнь возобновляется.

Хвала тебе, о Будда!

На языке богов,

На языке нагов, демонов и людей,

На языке всех существ вселенной

Я возвещаю истину!

Стоя на террасе, крыше общей молельни, несколько юношей, каждый с раковинообразной трубой, возглашают эту священную формулу и одинаковым движением все сразу подносят к губам инструменты. Раздается необычный воющий звук. Трубные переливы последовательно вздымаются и снова низвергаются, как волны морского прибоя, разбрызгиваясь и долго бурля над спящим монастырем. Еще ночь. Безмолвный гомпа множеством своих низеньких выступающих из мрака домиков похож на некрополь, а силуэты музыкантов, облаченных в ламаистские тоги, на фоне звездного неба напоминают посланцев иных миров, сошедших с небес, чтобы пробудить мертвецов от вечного сна. Прерывные звуки замирают. В окнах дворцов монастырских сановников начинают мелькать огоньки. Из скромных жилищ младшего духовенства доносится хор голосов. Хлопают и скрипят двери, шум поспешных шагов гулко раздается на всех улицам монастырского города: ламы идут на утреннюю службу. Когда они появляются перед колоннадой молельни, небо бледнеет, занимается день. Монахи снимают войлочную обувь, оставляя ее снаружи беспорядочно разбросанной, и торопливо простираются ниц на самом пороге большого входа, или же на паперти, если они еще не монахи, а только послушники. Затем все спешат на свои места.

В Кум-Бум и других больших монастырях часто собирается несколько тысяч монахов. Зловонная, растерзанная толпа. Среди лохмотьев и рубищ странно выделяются роскошные одеяния великих лам из золотой парчи и украшенные драгоценными каменьями плащи избранных руководителей гомпа. Масса стягов, подвешенных к потолку в галереях и прикрепленных к высоким опорным столбам, являют собравшимся великое множество изображений Будды и богов, а на покрывающих стены фресках, среди когорт других героев, красуются святые и демоны в угрожающих или благодушных позах. В глубине огромного помещения за несколькими рядами алтарных светильников мягко мерцают позолоченные статуи великих, давно преставившихся лам и усыпанные драгоценностями ковчеги из серебра и золота, хранящие их мумии или кремационный пепел. Устремив свои требовательные или повелительные взоры на монахов, подавляя их своим количеством, все эти существа, скульптурные, живописные или представленные материально собственными останками, удивительным образом расширяют рамки конгрегации: кажется, будто прародители и божества смешиваются с толпой монахов. Мистическая атмосфера окутывает людей и предметы, застилает дымкой тривиальные детали, идеализируя лица и позы. Собрание это являет собой зрелище, оставляющее неизгладимое впечатление даже у тех, кому хорошо известен низкий уровень умственного и духовного развития большинства присутствующих монахов. Все сидят по-восточному, скрестив ноги – сановники на тронах разной высоты, зависящей от ранга их обладателей, а вся масса низшего духовенства на длинных, покрытых коврами скамьях почти вровень с полом.

Священные песнопения начинаются с глубокой низкой ноты в очень медленном темпе. Колокольчики, жалобные голоса гианлингов, оглушительные раскаты огромных труб, тамбурины всех размеров – от гигантских до крошечных, отмечают ритм хора и время от времени сопровождают пение.

Для послушников-детей отведены места на концах скамеек возле дверей. Мальчики едва осмеливаются дышать. Они знают, что стоокий "четимпа" мгновенно подметит малейший шепот или игривый жест. Им внушает ужас бич, висящий у него под рукой на столбе возле его высокого трона. Это орудие воздействия предназначается не только для мальчиков: вся монашеская братия за исключением сановников и старцев рискует при случае с ним познакомиться. Мне довелось несколько раз быть свидетельницей бичеваний. Одно из них имело место в гомпа секты "Сакьяпа".

В тот раз в молельне собралось около тысячи монахов, и, как обычно, звуки песнопений и музыки наполняли огромный зал своей суровой гармонией. Вдруг трое участников хора возымели неосторожность жестами сообщить что-то друг другу. Без сомнения, за спинами сидящих перед ними монахов, они были уверены в своей безопасности, думая, что главный надзиратель не сможет заметить взгляды и легкие движения рук, которыми они объяснялись. Но, должно быть, боги-покровители ламаистских молелен наделяют своих служителей сверхъестественной прозорливостью. Надзиратель видел все и сейчас же поднялся с места. Это был Кхампа колоссального роста с темной кожей. Стоя на ступенях своего трона, он казался бронзовой статуей. Величественным жестом сняв со столба бич, он, внушающей ужас поступью с грозным взглядом карающего небожителя, большими шагами пересек зал. Остановившись перед преступниками, он одним рывком поднял их за загривок одного за другим. Не было ни малейшей возможности избежать наказания. Покорившись своей участи, монахи пробрались через ряды собратьев и распростерлись ничком в проходе, прижав лоб к полу. Несколько звонких ударов бича легло на спину каждого провинившегося, и рослый блюститель порядка все с той же свирепой величавостью вернулся на свое место. Только нарушения правил поведения наказываются незамедлительно при всем честном народе. Кара за тяжелые проступки или за проступки, совершенные за пределами молельни, воздается в специальном месте и только после судебного дознания и решения, вынесенного монастырскими судебными органами.