Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра - Страница 26

Знаменитый тибетский монастырь Кум-Бум. – Монастырская жизнь. – Высшее образование у ламаистов. – Волшебное дерево. – "Живые Будды".

Спускаясь по горным дорогам из Жигатзе, я снова пересекла Гималаи. С сожалением расставалась я с очарованной страной, где несколько лет вела такое фантастически- пленительное существование. Я понимала, что из этого преддверия Тибета мне едва ли удалось хотя бы мельком заглянуть в его "святая святых" со всеми его своеобразными учениями и удивительными событиями, тщательно скрываемыми от непосвященных мистическими общинами необъятной Страны Снегов. Во время моего пребывания в Жигатзе мне открылся схоластический Тибет с огромными библиотеками, монастырскими университетами, учеными. Сколько еще остается узнать, а я уезжаю!

Жизнь в Бирме. Уединение в горах Сагэна у "Каматангов" (монахов-созерцателей) – самой суровой из всех буддистских сект.

Пребывание в Японии среди глубокой тишины Тофокю-жи, монастыря секты Зен. В этом монастыре в течение многих столетий сосредоточена вся духовная аристократия страны.

Пребывание в Корее, в Панья-ан (монастырь мудрости) – уединенном, затерянном среди лесов убежище, где несколько пустынников-мыслителей ведут тихое, суровое и незаметное существование. Когда я туда явилась с просьбой принять меня на время в их общину, проливные дожди совсем размыли дорогу. Я застала монахов Панья-ан за ремонтом повреждений. Молодой монах, сопровождавший меня с поручением рекомендовать меня от лица своего настоятеля, остановился перед одним из работавших, покрытым, как и все, с ног до головы грязью, монахе и, склонившись перед ним в глубоком поклоне, сказал несколько слов. "Землекоп" облокотился на лопату, с секунду внимательно меня рассматривал, затем кивнул в знак согласия головой и снова принялся копать, не обращая больше на меня ни малейшего внимания.

– Это настоятель, – объяснил проводник, – он соглашается вас принять.

На следующий день мне отвели пустую келью. Расстеленное на полу одеяло служило мне ложем, а чемодан – столом. Ионгден разделял с одним послушником, своим сверстником, помещение, так же скупо меблированное, как и моя келья.

Распорядок дня был следующим: восемь часов медитации, разделенных на 4 периода, восемь часов занятий и физической работы, восемь часов на принятие пищи, сон и развлечения. Развлекался каждый по собственному вкусу и разумению. Каждое утро около трех часов один из монахов обходил монастырь, стуком деревянной колотушки пробуждая других монахов ото сна, и все отправлялись в зал собраний, где рассаживались лицом к стене для двухчасовой медитации. Суровость монастырского устава выражалась и в скудной пище: рис и немного вареных овощей. Часто последние отсутствовали и вся трапеза состояла из одного риса. Молчание уставом не предусматривалось, как у траппистов, но монахи только изредка обменивались отрывистыми фразами. Они не испытывали необходимости в разговорах и не расточали энергии на внешнее проявление чувств. Мысли их были сосредоточены на глубоких истинах, а взор обращен на созерцание внутренней сущности, как на изображениях Будды.

Затем следует жизнь в Пекине, так далеко от квартала для иностранцев, что визит к ним составляет настоящее путешествие. Потом я жила в монастыре Пей-линг-ссе, бывшем императорском дворце.

И вот я снова отправляюсь в неодолимо влекущий меня край. Уже много лет мечтаю я о монастыре Кум-Бум, совсем не рассчитывая туда попасть. Но теперь это путешествие решено. Нужно пересечь весь Китай до его западной границы. Я присоединяюсь к каравану, состоящему из двух лам-тюльку,* (*Которых иностранцы ошибочно называют "живые Будды". – Прим.авт.) возвращающихся на родину со своими свитами, китайского купца из далекой провинции Кан-су и нескольких безвестных путешественников, желающих совершить переход по беспокойной стране под защитой большого каравана.

Чрезвычайно красочное путешествие, мои спутники уже сами по себе представляют обширный, полный сюрпризов, материал для наблюдений. В один прекрасный день огромный начальник каравана приглашает на постоялый двор, где мы отдыхаем, китайских гетер. Малютки в шароварах из светло-зеленого атласа и розовых курточках входят в помещение, занимаемое гигантом-ламой, словно семейство мальчиков-с-пальчиков к свирепому людоеду-великану. Лама женатый человек, "нгагпа", то есть, принадлежит к секте весьма свободомыслящих магов, имеющих весьма отдаленное отношение к духовному сословию. При открытых дверях происходит оглушительная ожесточенная торговля. Условия, предлагаемые этим дикарем, одновременно циничные и наивные, переводит на китайский язык невозмутимый толмач – секретарь ламы. Сделка заключена за пять пиастров, и одна из крошек-куколок остается на ночь у простака-великана, отпускающего ее только в десять часов утра.

В другой раз тот же лама затевает ссору с китайским офицером. На постоялый двор врываются вооруженные солдаты, прибежавшие с соседнего поста. Лама зовет своих слуг. Слуги хватаются за ружья. Хозяин гостиницы падает мне в ноги, умоляя вмешаться и не допустить кровопролития. С помощью говорящего по-тибетски попутчика-купца убеждаю солдат, что ниже их достоинства обращать внимание на дикарей из "страны трав". Потом внушаю воинственному ламе: человеку его звания не пристало связываться с простыми солдатами. Мир восстановлен.

Мне приходится познакомиться с гражданской войной и с разбоем. В качестве добровольной сестры милосердия пытаюсь ухаживать за лишенными всякой помощи ранеными. Однажды утром моим взорам предстал букет из отрубленных голов, подвешенных над дверью нашей харчевни. Этот букет служит источником вдохновения для моего невозмутимого сына, излагающего по этому поводу некоторые философские соображения о смерти. Продвигаться дальше по дороге немыслимо. Всюду на пути идут сражения. Надеюсь избежать неприятных встреч, направившись в сторону Тунгсшоу. На следующий день после нашего прибытия Тунгсшоу подвергается осаде. Наблюдаю штурм города, взобравшись на приставную лестницу, и смотрю, как осажденные на земляных укреплениях забрасывают нападающих градом камней. Мне кажется, будто я вижу одну из очень старых картин, изображающих войну давно минувших времен. Нам удается бежать во время грозы, когда "армия" спасается от дождя в укрытиях; после этого следует ночной переход. Река. Переправившись через нее, мы будем в безопасности; взываем к перевозчику на пароме. В ответ в нас стреляют с противоположного берега.