Русская дива - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 42

— А если он не подчинится?

Песах промолчал с чуть заметной усмешкой, давая понять, что это глупый вопрос.

— Я хочу его видеть, — сказал Иосиф, снова краснея и вскидывая свою крупную голову. — Когда ты будешь говорить с ним?

— Я буду говорить с ним сегодня ночью. Но ты не можешь быть при этом разговоре, — спокойно возразил Песах.

— Почему? — гневно вспыхнули глаза Иосифа.

— Ты — следующий царь Хазарии. Царь не может унизиться до разговора с пленным варваром. Оставь это рабам своим. К тому же, я надеюсь, ты будешь слишком занят моим подарком, чтобы отвлекаться на такие пустяки. Шолом!

— Шолом! — вынужденно ответил Иосиф и, выйдя из шатра, вскочил на своего коня, стегнул его плетью и в бешенстве поскакал по лагерю к днепровской воде. Нет, когда он станет царем Хазарии, он первым делом прогонит этого хакан-бека. Никто не будет разговаривать с ним, как с мальчишкой, даже великий Песах!

К ночи, остыв при плавании в днепровских водах, он возвращался в свой шатер. Лагерь победителей, раскинувшийся под горой на берегу Днепра, был ярко освещен отблесками высоких пожаров за крепостными стенами Киева и сотнями костров у воды. От этих костров шли волны пряных запахов, там мусульмане-аланы жарили баранину, язычники-буртасы — конину убитых в битве лошадей, а кипчаки и касоги — свинину. Сидя, стоя и лежа у огня, они громко смеялись, рвали зубами жареное мясо, пили хмельной медовый набиз киевских смердов и греческое виноградное вино из бретяниц и подвалов княжеской дружины и делили добычу — серебро, золото, янтарь, оружие и, самое ценное, пушистые меха соболей и куниц, которыми так богаты леса северян и древлян. А в темноте меж кострами они утоляли свои мужские желания, насилуя пленниц и новых рабынь — молодых жен и дочерей поверженных врагов своих.

Впрочем, зная законы войны, иные из этих женщин с охотой принимали насилие.

Иосиф медленно вел своего коня вдоль речного берега, невидимый пирующими воинами. Стоны женщин и запахи жареной баранины возбуждали его, но он не подходил к кострам. Ему, сыну Царя, не подобало принимать участие в пирах низменной черни или мешать им своим присутствием. К тому же какое-то странное чувство сострадания к побежденным тревожило его сердце. Он знал, откуда идет это чувство — от того интереса, которое уже давно, с детства, возбуждали в нем эти русы. Когда они прибывали в Хазарию с товарами из своей страны, то поражали всех своими статными телами и белой кожей, украшенной диковинными рисунками от ногтей до шеи — рисунками в виде хищных птиц, зверей и языческих богов. Едва причалив свои ярко раскрашенные лодии, каждый из них выходил на берег, неся с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз, и подносил все это Волосу, своему языческому богу скота и торговли, сделанному из бревна и поставленному в землю. Поклонившись этому деревянному идолу, они говорили ему: «О, мой господь, я приехал из дальней страны, и со мною столько-то девушек, и столько-то рабов на продажу, и столько-то соболей, и столько-то шкур», — и так они перечисляли все, что прибыло с ними из их товаров, и, поставив свои дары перед идолом с лицом человека, заключали: — «И вот я пришел к тебе с этим даром, и я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего много динаров и дихрем, и чтобы он покупал у меня все по моей цене». После этого они строили на берегу реки деревянные жилища, раскладывали перед ними свои товары — меха куниц, лис, белок, и мед, и воск — и садились рядом, и с ними их девушки-красавицы для купцов-покупателей. Но вскоре, как рассказывали Иосифу слуги во дворце отца, один из этих русов, не дождавшись купца на свою девушку или на свои товары, начинал сам сочетаться с ней, а товарищ его, глядя на него и видя силу горячности этой девушки, тоже возбуждался желанием сочетаться. Иногда собиралась их целая группа, и сочетались они с девушками своими, и когда приходил наконец купец-покупатель, чтобы купить у них товар, раба или девушку, то русы уже не могли торговать, не могли оторвать себя от своих девушек из-за волшебной силы их фарджи, сильной, как зев питона…

И еще говорили в Итиле, что, когда умирает рус, женщины его царапают себе ножом руки и лица, а одна из них, которая его особенно любила, сжигает себя вмеcте с ним. Но видеть этого никто не видел, потому что русы не позволяют никому входить в страну свою, а убивают всех чужеземцев, приходящих к ним. Будучи высокого роста и смелые в нападении, они если нападали на другой народ, то не отставали, пока не уничтожали его полностью или обращали в рабство. Однако на коне они смелости не проявляли, а все свои набеги и походы совершали на лодиях и челнах, как и в этом последнем набеге Игоря на Самкерц.

И еще слышал Иосиф от послов арабских, проезжавших через Хазарию из страны русов, что внутри своей страны русы мало доверяют друг другу, постоянно носят при себе мечи, и коварство среди них дело обычное. Если кому из них удается приобрести хоть немного имущества, то родной брат или товарищ его тотчас начинает ему завидовать и пытается его убить или ограбить. Даже справить нужду свою они ходят не в одиночку, а в сопровождении двух-трех товарищей и с мечами, которые они кладут возле себя. А если, рассказывают, люди их страны увидят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей, они говорят: «Этот более всего достоин служить нашему господу». И они берут его, накладывают ему на шею веревку и вешают его на дерево, пока он не распадется на куски. Они же, русы, злоупотребляя набизом, пьют его днем и ночью, так что иной из них и умирает, держа кубок в руке…

Но правда ли все это? Теперь, когда Иосиф сам оказался в стране русов и когда увидел их трупы и услышал их предсмертные стоны и крики, все, что слышал он раньше об их силе, отваге и исключительности, показалось ему сомнительным и мало реальным, как огромное число прочих выдумок и сказок, которые сочиняют хазарские купцы-рахдониты, кочующие по всему свету от знойной Гиспании до загадочного Китая. Но от этого еще сильней, чем раньше, захотелось Иосифу глянуть за крепостные стены Киева и своими глазами увидеть жизнь этих красивых и высоких, как пальмы, людей, уже столько десятилетий наводивших своими набегами страх и ужас на Булгарию, Германию и даже на великую Византийскую империю. Однако и этого он не мог себе позволить, поскольку не пристало ему, сыну иудейского Царя, врываться в крепость с толпой алан и касогов, жадных до грабежа и насилия.

Так размышляя, дошел Иосиф до своего шатра, стоявшего в ста шагах от шатров великого Песаха и его кундур-хаканов. Конюх-кипчак выбежал ему навстречу, перехватил у него поводья коня и тут же увел его обтирать, мыть и кормить, а Иосиф, на ходу сбрасывая слугам свои мокрые одежды, направился в шатер. И замер от изумления: перед его шатром на подушках и походных ковриках сидели двенадцать русских девушек, светловолосых и светлокожих, прекрасных лицом, с тонкими талиями и с круглыми накладными коробочками на грудях. При его появлении они вскочили по окрику безбородого перса-скопца — старшего евнуха великого Песаха.

— Что это? — спросил у него Иосиф по-персидски.

— Подарок, который прислал тебе мой господин.

Евнух поднял светильник и пошел с ним вдоль ряда пленниц, потупивших глаза.

— Посмотри на них, Иосиф. Северные богини! Одна лучше другой! Кожа, как слоновая кость. Волосы, как мед. Груди…

Кровь гнева и гордости бросилась в голову Иосифу.

— Убери их! — резко крикнул он, разом поняв наконец, что имел в виду Песах, когда говорил, что сегодня ночью ему будет не до переговоров с русским князем. Но пусть этот Песах хоть трижды великий полководец, как он смеет так насмехаться над ним, сыном Царя!

— Убери их сейчас же! — на иврите повторил свой приказ Иосиф.

Но скопец евнух лишь отрицательно покачал головой:

— Я не хочу потерять и голову, переча тебе, царевич, — сказал он по-персидски. — Но выслушай меня. Ты не можешь не принять этого подарка. Великий Песах отнял их от своего сердца, ведь я выбрал их для него, а не для тебя…