Русская дива - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 41

— Давай! Навались! — кричал им Игорь Старый, высокий, голубоглазый, коричневый от загара норманн, киевский князь, крепкий для своих шестидесяти лет и с отличительным локоном на бритой голове.

Он первым спрыгнул у берега в воду со своей лодки, украшенной резной деревянной фигурой Валькирии, свионской богини войны и победы, и стоял в воде по пояс, помогая причаливающим дружинникам и криком, и жилистыми своими руками.

Песах ждал. Оглаживая правой рукой небольшую курчавую бороду, а левой сдерживая нетерпеливую кобылицу, он считал войско Игоря. Из пяти тысяч челнов и лодий, на которых русский князь ночью, как разбойник, пришел месяц назад в Самкерц, осталось не больше сотни и, значит, от всего его войска — не больше двух тысяч воинов. Усталых, истощенных голодом и жестокой погоней, с руками, истертыми в кровь тяжелыми веслами. Нет, такими руками эти воины уже не могут держать меч, и не они беспокоили теперь досточтимого Песаха.

Он всматривался в противоположный, дальний берег Днепра, и досада входила в его сердце. Этот мальчишка Иосиф забыл, что он сын великого Аарона, и, как дикарь, как печенег, как атаман разбойной банды, вырвался вперед своего войска, бросил своего взмыленного коня в днепровскую воду и, держась одной рукой за его холку, поплыл к правому берегу догонять ускользающих русов.

Конечно, многоопытный Песах понимал горячность царевича — после такой изнурительной погони упустить русского князя и отдать его в руки аланских или кипчакских отрядов Песаха было обидно. Но ведь в том и состоял изначальный замысел: во главе с приметным молоденьким царевичем пустить по пологому левому берегу Днепра отборную царскую конницу в открытую погоню за русами, чтобы решил Игорь, что это и есть всехазарское войско. А тем временем Песах, во главе конницы алан, буртасов, кипчаков и касогов, проходит в обгон русов по высокому правому берегу, по широкой дуге огибает Киев с запада и севера и на отдохнувших конях ждет высадки Игоря в подоле его крепости, чтобы на глазах всех киевских славян и скифов истребить и варварского их князя, и его варяжскую дружину…

Однако теперь Иосиф своей горячностью разрушал такой простой и такой замечательный план. Потому что уже заметили его русы на шести последних челнах и вместо позорного бегства к киевской крепости развернули свои челны и помчались навстречу Иосифу, окружая его, как неводом, и готовясь взять его легкой добычей.

— Кадыма ц'ад! — махнул рукой досточтимый Песах, и тотчас его команду повторили громогласным криком два усатых гиганта — кундур-хаканы, заместители Песаха, устремляясь вперед на своих покрытых тонкой кольчугой скакунах. И по этому сигналу вдруг сломался и затрещал огромный северный лес, и хлынули из его зарослей бесчисленные конные лавы низкорослых коварных кипчаков с их короткими мечами, и армия простодушных буртасов с их тяжелыми пиками, и касоги с кривыми саблями, и отряды беспощадных алан с их сияющими под солнцем персидскими ятаганами. Грохотом копыт, устрашающими воплями и клекотом вересковых трещоток, а также криками ужаса на стенах киевской крепости огласились Днепр и Почайна. Отрезая пеших русов и от крепости, и от реки, сметая их слабое сопротивление, срубая им на ходу головы, рассекая их мечами от плеча до седалища, заливая их кровью траву, землю и воду, четырьмя потоками понеслись эти конные лавы к днепровскому берегу, круша мечами и топорами даже мокрое дерево пучебортых русских лодий и челнов, дырявя их пиками и топя в воде.

Стоны и предсмертный хрип пораженных… звон клинков и мечей… ликующие крики победителей… ржание лошадей, встающих на дыбы от страха опустить свои смертоносные копыта на людские черепа… фонтаны крови и горячие трупы… скрип запоздало закрываемых крепостных ворот… хрип лошадей, доскакавших до этих ворот прежде, чем поднялся навесной мост и сомкнулись их окованные медью дубовые створки…

Досточтимый Песах отпустил поводья, разрешая своей кобылице не вскачь и не иноходью, а медленным гарцующим шагом, соответствующим его званию и рангу первого полководца, двинуться в сторону затихающей битвы. Он уже видел, что, позабыв о хазарском царевиче, пустились наутек, вниз по Днепру, шесть русских челнов и что когорта кипчаков во главе с исполином кундур-хаканом, спрыгнув с коней на плечи русского князя Игоря, отняли у него меч и крепкими веревками вяжут ему руки, а беспощадные аланы окровавленными ятаганами добивают охранников крепостных ворот.

Битва была окончена быстрей, чем рубка кочана капусты хорошим поваром.

И уже рванули его наемные воины — буртасы, кипчаки, аланы и касоги — вверх по крутому взлобью берега к беспомощно открытым воротам киевской крепости, чтобы, согласно законам войны, три дня и три ночи грабить дома побежденных и утешать свою плоть плотью их жен и дочерей.

— Только пожаров не творите! И детей не убивайте, как русские дикари в Самкерце, — предупредил их Песах.

— Если бы ты погиб, что сказал бы я царю Аарону? Разве смог бы я живым предстать пред очи его? — выговаривал Песах молодому царевичу в тот же вечер, сидя в шатре своем, убранном легкими походными коврами. — Запомни, Иосиф: ты следующий царь Хазарии, а царь не может драться впереди войска. Даже самый отважный. Отвага выигрывает драку, а мудрость выигрывает битву. Царь же имеет право только раз вступить в бой — самым последним, чтобы погибнуть по-царски!

Иосиф, потупив глаза и набычившись от вины своей, молчал. Он был среднего роста, но крепок в плечах и широк в кости, лобастый, с крупной головой, крупным носом и с жесткой черной шевелюрой. Тонкая плетеная кольчуга не скрывала, а лишь подчеркивала его развернутую грудь. Он был узок в талии, с коротким римским мечом на кожаном поясе, а его волосатые и крепкие, как у молодого быка, ноги были обуты в короткие выворотные сапожки. Да и весь он был похож на молодого шумерского быка, только-только начавшего наливаться матерой силой зрелости. Золотые застежки-фибулы его атласной греческой накидки-плаща, казалось, стесняют еще не остановившийся рост его тела.

— Шев, бевакаша. Садись, пожалуйста, — сказал ему Песах.

Не смея перечить великому полководцу, воле которого поручил его отец, Иосиф сел к походному столу Песаха, инкрустированному диковинным перламутром и слоновой костью — давней добыче Песаха при его походе на Хорасан.

Сидя у огня оплывающих свечей, Песах надломил хлеб и опустил его в кубок с красным вином.

— «Барух Ата, Адонай Элохейну…» — сказал он, закрыв глаза и закачавшись в молитве.

— «Благословен ты, Бог, Господь наш, Царь мира…» — вынужденно подхватил Иосиф.

— «Пославший нам победу над врагом Израиля, над градом его и над родом его», — говорил Песах.

— «Над градом его и над родом его…», — вторил, закрыв глаза, Иосиф.

— «Не мы пришли к нему с мечом и огнем, но он вынудил нас к войне. Благослови, Всевышний, наших павших воинов и прими их в царство свое, Адонай Эхад!..»

— «Адонай Эхад!» — вторил Иосиф.

— Благослови, Всевышний, и царя нашего земного, досточтимого Аарона, и сына его, — продолжал без остановки Песах, — храброго Иосифа, который восемь дней и ночей гнал разбойников-русов, разоривших наши города и убивших наших жен и детей. Благослови его, Адонай, на грядущее царство по наследию отца его и дай мне, рабу твоему, дожить до дней мудрого царства его, чтобы служить ему и советом, и душой, и мышцей своей, как служу я отцу его Аарону. Амэн!

— Амэн! — повторил Иосиф, краснея от похвал великого Песаха.

— А теперь, Иосиф, — сказал ему Песах, — ступай в свой шатер. Ты устал, и ты заслужил хороший отдых. Ступай в свой шатер, там ждет тебя мой подарок.

Иосиф встал. Но замедлил с прощальным приветствием. Песах удивленно посмотрел на него своими большими, чуть навыкате глазами. Никто не мог перечить великому полководцу, но Иосиф был сыном царя, у него были иные права.

— Что ты сделаешь с пленным князем? — спросил он, краснея от своей дерзости. — Убьешь его?

— Мы не убиваем пленных, ты знаешь, — ответил Песах. — Я подчиню его воле твоего отца.