Карьера Никодима Дызмы - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 34

— Пан Бочек, — прервал его Дызма, — председатель Совета министров называет меня «пан Никодим», а вы можете сделать небольшое усилие и, обращаясь ко мне, говорить «пан председатель».

— Прошу прощения, это вырвалось у меня по-старому, по-товарищески… пан председатель.

— Об этом забудьте. Чего ты хочешь, Бочек?

— Да так, решил обратиться к вам с покорнейшей просьбой, пан председатель, вроде как по старому знакомству.

— Хорошо, хорошо, в чем же дело?

— Заступитесь за меня, пожалуйста, Вот уже месяц, как я без работы. Жена, дети…

— Выгнали?

— Уволили, э-э-э… пан Ник… пан председатель. Враги подослали комиссию, был в ней такой Сковронек из окружного управления — собака, не человек, — так он отыскал какие-то непорядки в книге ценных посылок, в той самой, которую когда-то вели вы…

— Тише, черт тебя побери, чего орешь!

Бочек от изумления вытаращил маленькие, прикрытые жирными складками глазки. А ведь он вовсе не кричал… Уж не боится ли его прежний подчиненный, как бы кто не услышал, что… Бочек был достаточно сообразителен.

— Ну, так чего ты хочешь?

— Я хотел попросить у вас места, потому что…

— Нет у меня никаких мест. Все занято.

— Шутите, пан председатель. Стоит вам только шевельнуть пальцем…

— Я не собираюсь шевелить пальцем, понимаешь, Бочек? Не думаю! Для чего мне шевелить, а? С какой-такой стати? Когда я был твоим подчиненным, дорогой мой, ты мной помыкал, орал на меня, а теперь… Ты у меня запоешь еще не ту песенку… Фига с маком, вот что!

Бочек сидел насупившись.

— Шиш, а не место! Смотри-ка! Такую цацу из себя корчил, а теперь спину гнет!

Никодим в возбуждении встал, топнул ногой.

— Ты знаешь, с кем имеешь дело?! С председателем, с другом министров! Болван! Встать, раз я стою.

Бочек поднялся не спеша.

— Прикажу — тебя в три шеи с лестницы спустят! И никто слова мне не скажет. Убирайся подобру-поздорову и держи язык за зубами, понял? Ни слова никому о своей с…й почте и о том, что меня знаешь. Ни звука! Пошел вон!

Бочек не двигался с места и, глядя в пол, произнес:

— Хорошо, я уйду. Только насчет лестницы — это не так уж просто… Есть еще справедливость на свете… А если в газете напишут, что пан председатель своего бывшего начальника…

— Что? — рявкнул Дызма.

— Чего вы кричите, пан председатель? Рот заткнуть мне хотите? Сегодня ваша взяла, но мы еще посмотрим… Я ухожу… До свидания…

Бочек поклонился и направился к выходу.

— Постой! — окликнул его Дызма.

Бочек остановился и посмотрел исподлобья.

— Стою.

— Что ты собираешься делать?

— Что собираюсь…

— У-у… гадина! — Никодим плюнул на ковер. Растер плевок ногой и, сев за письменный стол, взял телефонную трубку, попросил какой-то номер и начал разговор.

— Говорит председатель правления хлебного банка. Добрый день, пан директор.

Благодарю. Так себе. Не можете ли вы пристроить к себе на фабрику одного человечка?

Да, ничего, способный… да… Бочек, Юзеф Бочек. Значит, решено? Большое спасибо… Да, понадобилось… До свидания.

Дызма повернулся к улыбающемуся Бочеку.

— Ну, нелегкая тебя побери. Даю место.

Покорнейше благодарю, пан председатель.

— Только имей в виду, Бочек, — Дызма поднес увесистый кулак к самому носу своего бывшего начальника, — имей в виду: держать язык за зубами.

— Еще бы, пан председатель, молчок! — И Бочек расшаркался, клюнув носом в кулак Дызмы.

Никодим сел за письменный стол, на листке блокнота написал адрес.

— Пойдешь туда завтра в час дня.

— Спасибо, пан председатель.

Бочек хотел было попрощаться, но Никодим сунул руки в карманы.

Бочек поклонился еще раз и вышел.

— Сволочь! — буркнул Дызма.

Он заметил в глазах Бочека ненависть и хотя был уверен, что тот его теперь не «продаст», решил все же что-то придумать для предотвращения возможной опасности.

Между тем вошел с письмами Кшепицкий, он принес с собой свежую сплетню: один из бухгалтеров пишет любовные, записки машинистке из отдела писем.

— Это которой? — осведомился Никодим.

— Такая хорошенькая брюнетка, у окна сидит.

— А что директор?

— Ни о чем не знает.

— Не выгнать ли бухгалтера?

Кшепицкий пожал плечами.

— Стоит ли? Жена, детишки…

— Вот свинья! Скажите ему, что я все знаю, пусть покончит со своими интрижками.

Кшепицкий кивнул и, перебирая бумаги, заговорил о делах.

Никодим слушал рассеянно, наконец спросил:

— А она хорошенькая?

— Кто?

— Да та брюнетка.

— Очень хорошенькая.

Дызма широко улыбнулся.

— А насчет этого?..

Кшепицкий присел на краешек стола.

— Пан председатель, разве можно о какой-нибудь женщине сказать что-то наверняка? Хе-хе-хе!

Никодим хлопнул его по колену.

— Ишь фрукт! Если б вы только знали, с какой женщиной у меня были встречи, вы бы изумились до обалдения.

— Не с пани Яшунской?

— Тьфу, жаба!

— А я знаю эту женщину?

— Знаете. Точнее сказать — знали, когда она была девушкой. Ну?..

— Понятия не имею.

Никодим поднял палец и с ударением произнес:

— Пани Куницкая.

— Нина?.. Нина?!. Не может быть…

— Честное слово.

— Не может быть…

Дызма потер руки.

— Первостатейная баба! Доложу вам — конфетка!

— Не сердитесь, пан председатель, но я никогда не поверю, чтобы Нина могла спутаться со всяким…

— А кто вам сказал, что со всяким? Со мной — не со всяким.

— А хоть бы и с вами, — не унимался Кшепицкий, — я в свое время пробовал — ничего! А теперь, когда у нее муж…

— Идите-ка вы с этим мужем… — разозлился Никодим. — Старый хрыч, развалина, ни рыба ни мясо! А меня она любит, понимаете? Влюбилась с первого взгляда!

Кшепицкий недоверчиво поглядел на начальника. Он знал утонченную натуру Нины и не мог себе представить, что она…

— Ну что, не верите?

— Верю: от женщин можно всего ждать.

Кшепицкий подумал, что, в сущности, этот факт — лишнее доказательство того, что Дызма обладает какой-то магнетической силой, о которой он, Кшепицкий, не имеет и представления, но с которой сталкивается ежедневно.

— За меня в огонь и в воду! — хорохорился Дызма.

— Не собираетесь ли вы на ней жениться?

Тот пожал плечами.

— На голой-то?

— А Коборово? У нее там, наверно, есть какая-нибудь часть.

— На бумаге все Коборово ее. Но только на бумаге.

— Постойте, постойте… Я что-то не припомню…

Дызма коротко объяснил положение дел. Кшепицкий покачал головой:

— Гм… любопытно…

Зазвонил телефон, и разговор оборвался. Директор Вандрышевский просил Кшепицкого зайти к нему на минуту по срочному делу.

В тот же самый вечер Дызма был на приеме в доме князя Ростоцкого. Первый салон не только столицы, но и всей Польши. Желая быть как можно элегантнее, Никодим хотел даже напялить фрак. Но ввиду того, что «Бон-тон» рекомендовал смокинг, Никодим позвонил Кшепицкому и, по его совету, отказался от фрака.

Курьер Игнатий, который одновременно был и лакеем председателя, отпирая двери, сказал:

— Пан председатель выглядит точь-в-точь как Валентино.

— Здорово, а?

— Все бабы — труп! — И Игнатий ударил себя в грудь. Это придало Дызме уверенности. По правде сказать, он трусил. Одно дело — министры или там пани Пшеленская, другое дело — настоящая аристократия. Когда-то давно, еще в Лыскове, он воображал себе князей и графов такими, какими они описаны в самой замечательной на свете повести — в «Прокаженной».[14] Один раз ему даже приснилось, что он — владелец роскошного поместья Михоровский и что он пытается завоевать сердце младшей панны Бочек, дочери этого мерзавца Бочека. Но, познакомившись в Коборове с полусумасшедшим графом, Дызма проникся страхом, что вся знать будет обращаться с ним на манер Понимирского.

Это долго удерживало его от посещения тех аристократических домов, куда его приглашали. Он ограничивался тем, что посылал, визитные карточки, и только сегодня вечером решился на дебют.