Инфернальная музыка - Фостер Алан Дин - Страница 30

– Минуточку, минуточку! Все не так просто. Магия – это вам не точная наука.

Выдр хихикнул.

– Эхма, жалко, не слышит твоих слов старина Клотагузка.

Джон-Том метнул в него испепеляющий взгляд и снова обратился к шумным и настойчивым особам королевской крови.

– Я вот что пытаюсь сказать. Да, я имею некоторое отношение к магии, но лишь к ее определенным разновидностям. Одна из них, например, – оборонное волшебство. Что же касается мгновенного переноса в пространстве, особенно переноса живых существ, это штука в высшей степени сложная и далеко не безопасная. А если б дело обстояло иначе, неужели вы думаете, я бы ходил пешком? Нет, с таким явлением природы, как чудеса, необходима крайняя осторожность.

Он выбрал наугад Умаджи и продолжил, обращаясь к ней:

– Вот представьте, уважаемая принцесса: я пытаюсь отправить вас домой с помощью песни, а вы оказываетесь на родине Пивверы.

– Или, – сухо добавил Мадж, – он отправит вашу голову во дворец Пивверы, туловище – к Алеукауне, а прелестный задок…

– Выдр, ты забываешься!

Закутанная в шелк горилла возмущенно сверкнула глазами.

– Не волнуйтесь, ваша мускулистость, я со всем уважением. Мой музыкальный компаньон не даст соврать: я умею ценить дамские попки.

– Так что увольте. – Джон-Том беспомощно развел руками. – Слишком велик риск.

– Но разве вы не переносили нас только что по этой самой дороге с помощью волшебства? – напомнила Ансибетта.

– Выбранная мною чаропесня не требовала конкретных мест, – объяснил Джон-Том. – У магии в таких случаях больше свободы для маневра. А иначе приходится иметь дело с фрактальными силовыми линиями, связанными с пространственными промежутками.

Она наморщила идеальной формы носик.

– Поистине, волшебство – очень сложное понятие.

Мадж счел необходимым внести ясность.

– Он вот че пытается растолковать вашей компании: нет гарантий, че цуккини при волшебном переносе не превратится в помидор.

У Пивверы дернулись усы.

– Но зачем переносить цуккини с помощью волшебства?

– И что такое цуккини? – добавила Сешенше.

– Фрукт, – тихо объяснила Квиквелла. – Круглый, синий, с розовыми крапинками.

– Нет, нет! – поспешила поправить ее Умаджи. – Он длинный, фиолетовый, блестит.

– Вы уверены? – засомневалась Ансибетта. – А я думала…

– Дамы, я вас умоляю! – Джон-Том стер пот со лба. – Если бы я умел в целости и сохранности телепортировать цуккини или помидоры, я бы и вас с радостью вызволил из болота. Но я боюсь… боюсь, мне не хватит профессиональных навыков. Поэтому лучше не будем терять время на пустые разговоры и отправимся в Машупро.

– Я поняла. – И Квиквелла упрямо шепнула:

– Синий.

– Фиолетовый!

Умаджи гневно уставилась на муравьедку, та в ответ высунула язык.

Жест получился очень внушительный – в силу необычной анатомии Квиквеллы.

– Так какой же вы чаропевец пос-сле этого?

Сешенше скрестила лапы на мохнатой груди, ее морду исказила гримаса гнева. Столь же быстро пришли в негодование и ее царственные подруги.

Бурная реакция спасенных пленниц застигла Джон-Тома врасплох, и он растерялся. Однако перепалка не прекратилась, поскольку Мадж никогда не лез за словом в карман.

– Щас я вам скажу, че он за чаропевец! – исторгся из глотки выдра совершенно несвойственный ему свирепый рев, заставивший умолкнуть юных дам. – Тот самый чаропевец, который тока че кажной из вас спас ее благородную заднюшку, вот он кто! А вы, чем доставать чувака дурацкими упреками, лучше б придумали, как его отблагодарить за спасение от пожизненного рабства и плена!

Долгую смущенную паузу нарушила Умаджи.

– Пожалуй, прав речник. Что случилось с нашими манерами? – Она изящным движением откинула свисающий на глаза конец шелковой ленты.

– Умаджи верно говорит: мы не должны забывать о с-своем положении.

Сешенше умела не только выходить из себя, но и признавать свои ошибки. Она приблизилась к Джон-Тому, обняла его лапой за шею, заставила склонить голову и лизнула от всей души в правую щеку. Язык – точно наждак, отметил человек.

Остальные бывшие пленницы, тоже пристыженные, последовали ее примеру. От пылких объятий Ансибетты Джон-Том не получил должного наслаждения – потому что им предшествовало извинение Умаджи.

Разумеется, горилла не желала ему ничего плохого, но осталось впечатление, будто он свалился с двадцатифутовой кручи.

– Ну, раз уж вы не в состоянии перенести нас домой наименее утомительным образом, – произнесла Алеукауна, когда с извинениями было покончено, – может быть, хотя бы обеспечите нас приличными спальными помещениями?

– А еще – походной обувью, ведь тут явно недос-статочно мужчин, чтобы нас-с нес-сти.

Сешенше подняла лапу в легкой сандалии.

– Разве что по очереди… – задумчиво добавила Квиквелла.

Мадж глубоко вздохнул, а затем улыбнулся чаропевцу:

– Не обижайся, шеф. Принцессы славятся легкомыслием.

Найк уже давно помалкивал, но тут отвлекся от своего занятия, то бишь изучения дороги.

– Вы, конечно, можете спорить, но почему бы не заниматься этим на ходу? Погони сейчас нет, однако из этого не следует, что она прекратилась. А вдруг завтра к миньонам Манзая придут свежие мысли?

Хорошо, что не надо скрываться, размышлял, шагая вперед, Джон-Том.

Похоже, уговаривать принцесс, чтобы помалкивали, бесполезно. Да и невозможно в таких нарядах замаскироваться среди напоенной солнцем зелени дельты.

Чтобы маленько умиротворить душу, он заиграл легкую, пустяковую музыку. На сей раз в его импровизациях не было волшебства, только красота. Поблизости плыли заблудшие аккорды, со звонким любопытством пробуя на вкус каждую мелодию и иногда поддерживая ее несмелым перезвоном.

И хотя погоню было не видать, путники продвигались быстрее, чем ожидал Джон-Том. Когда наконец Найк выбрал место для бивуака, чаропевец уже не побоялся сотворить привычное огнетворное заклинание.

У солдат в котомках лежали зажигательные принадлежности, но разыскивать сушняк на болоте казалось делом безнадежным, и никто не возражал, чтобы чаропевец первым попытал счастья.

Солдаты и Мадж, избавленные от необходимости взывать к богам трения, пустились рыскать по окрестностям. Один за другим возвратились они со снедью: орехами, пресноводной рыбой, ягодами, мягкими клубнями.

Рыба все еще била хвостом, а грибы так и просились на сковородку.

Через час Сешенше разглядывала при свете костра предложенное ей немудреное кушанье.

– Можно с-спросить, что это?

– Рыба, сударыня. – Пауко, добровольно взявший на себя обязанности повара, сопроводил свои слова невинным взглядом. – Что-нибудь не так?

– Что-нибудь не так? – передразнила рысь, указывая на блюдо когтистой лапой. – А разве не очевидно? Без с-соус-са!

– Да, верно. – Нижняя губа Умаджи заползла на верхнюю и коснулась ноздрей. – Соуса нет.

– Ваши высочества, примите извинения. – Наверное, в других обстоятельствах эти слова не носили бы оттенка сарказма. – Я сделал все, что в моих силах. – Кулинар указал на очаг:

– Как видите, кухонная утварь далека от совершенства.

В разговор вмешался лейтенант, сочтя необходимым вступиться за своего солдата.

– Дамы, бывают ситуации, когда невозможно приготовить тонкие яства.

– Чепуха! – Сешенше, превратив глаза в щелочки, смотрела на Джон-Тома, который уже наполовину разделался с собственной порцией. – Ну, допус-стим, вы не можете дос-ставить нас-с домой, однако вы прекрас-сно рас-спели этот замечательный огонек. Разве нельзя добыть чаропением прянос-сти и необходимую пос-суду заодно?

– Ну да, ну да. И кто их потащит на своем горбу? – пробормотал себе под нос Хек.

– Легко догадаться, – ответил Караукул.

– Слушай, напомни, что за нелегкая нас сюда занесла?

– Добровольцами вызвались, неужто забыл? – криво улыбнулся Караукул в мерцании костра. – Либо добровольное согласие, либо потеря кой-каких жизненно важных частей тела.