Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 44

– Господи, я все еще не могу поверить в свое счастье, – вдруг растрогался Георгий.

Она представлялась ему небесным созданием. Глядя на нее, охотно верилось в существование богинь. Но нет, барышня не воспарила к небесам, оставалась рядышком и обжигающим взглядом смотрела прямо ему в глаза.

– Остыньте, мой друг, – неожиданно холодно произнесла Дуня, – я такая же, как все. – И, задумавшись на секундочку, поправилась: – Ну, может быть, чуточку красивее большинства.

– Вы себя недооцениваете... Прошу вас, – толкнул Георгий дверь.

В углу комнаты стояла необыкновенно широкая кровать. На ней свободно могло бы разместиться с десяток человек. Но он будет с Дуняшей наедине, а следовательно, имеется хорошая возможность для разного рода экспериментов и постельных маневров.

Чернопятов вошел в комнату и обернулся к Дуне.

– Это он и есть? – вдруг услышал Чернопятов глухой старческий голос.

– Вы кто? – перепугался Чернопятов, резко повернувшись.

– А ты по карманам-то не шарь, – ласково урезонил его старик, – успокойся... Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя отсюда вперед ногами вынесли. А зовут меня Парамон. – И, заметно приосанившись, добавил: – Для тебя Парамон Миронович. – Повернувшись к Дуне, старик заметил: – А ты, Душечка, молодец. Все в точности выполнила. Какого знатного карася в сети заманила. Так и хочется его на сковородке зажарить. Хе-хе-хе! Ничего, еще успеется.

– Позвольте!.. – взвизгнул Чернопятов.

– А ну, усадите-ка его, – приказал Парамон Миронович, обращаясь к кому-то за спину Чернопятова. – Не понимает наш гость!

Георгий обернулся. Он успел разглядеть огромного мужчину, буквально подпирающего макушкой потолок, и его темные немигающие глаза. Вот тот поднял руку и стремительно нанес удар. Чернопятов успел заметить, как кулак, подобно пушечному ядру, надвигается на него с молниеносной быстротой, закрывая собой окружающее пространство. Голова от страшного удара откинулась назад, а ноги, подброшенные высоко вверх, устремились за телом. В угасающем сознании промелькнула ядовитая мысль: «Повеселился, значит!»

Открыв глаза, Георгий увидел над собой склонившееся лицо старика: седая ухоженная борода, длинные белые волосы. Он напоминал Деда Мороза с рождественских открыток. Даже улыбался точно так же – весело, но с заметной хитринкой, дескать, чем же вы меня встречать будете?

– Никак очухался, – удовлетворенно протянул Парамон Миронович. – А ты говоришь, убил ненароком. Ему, молодцу, еще жить да жить! – И, помолчав, добавил со значением: – Если, конечно, благоразумно будет вести себя. Только прошу тебя, родимый, не огорчай меня и ответь честно, где картина-то? Она ведь большущих денег стоит, а потом, тебе и не принадлежит.

Обстановка незнакомая. Стены красного кирпича, напрочь лишенные штукатурки. Это не меблированные комнаты, а какой-то жуткий подвал. Не исключено, что погреба «Яра». Стащили на носилках вниз, как смертельно пьяного, да запрятали от людского глаза в подземелье.

В помещении горела лампа, тускло освещая стены.

– Кто вы такие? – спросил Чернопятов.

– Запамятовал? – посочувствовал Парамон Миронович. – Вот что с человеком-то делается. Ты вот его стукнул в лоб, не спросясь, – обратился он с явной укоризной к человеку, стоящему за спиной, – а у него, может быть, голова того... слабая! Он ведь может так и рассудка лишиться, как же потом тогда с человеком-то разговаривать? Ты все лыбишься, – заворчал он, – а мне-то не до шуток. – И, примешав к своему голосу меда, заговорил, напоминая заботливого деда: – Вот как тебя угораздило! Эхе-хе! А зовут меня Парамон Миронович, хозяин я Хитровки. А в «Яр» захожу для того, чтобы щец откушать. Уж больно славно их здесь готовят! Хотя повар-то и французик, но уж больно силен в русской стряпне. Да посадите вы его! – громко распорядился старик. – Что я, изверг, что ли, чтобы с распластанным беседовать.

Чьи-то сильные руки подхватили Чернопятова с двух сторон и усадили на крепкий стул с низенькой спинкой. В голове зашумело. Но ничего, состояние привычное, не в первый раз по голове получал.

Старикашка оказался мерзкий. Злое ехидство так и струилось из его прищуренных глаз. А рядом, в том же длинном обтягивающем платье, сидела Дуняша и покуривала все ту же длиннющую сигарету.

У дверей стояли еще два ломовых хлопца. Не жандармы, это точно! Кулаки пудовые – стукнут таким по темечку, так макушку в самые пятки вобьют!

– Я ведь на тебя в большой обиде, Жорж, – ласково напевал Парамон Миронович. – Воспитанника ты моего обидел, банк его подстрекал взять да камушками поделиться. А что в итоге? На Савелия моего всяких лихих людей навел. Почему же ты ему не признался, что, кроме камушков, там еще две картины хранятся, которые дороже всех этих безделушек будут? Теперь хозяин этих картин за моим Савельюшкой по всей Европе гоняется. Не верит, что он не крал их, этих картин. А ведь он у меня доверчивый малый, ну прямо весь в меня, – едва ли не пускал слезу Парамон Миронович. – Верит людям, а они его все время обманывают.

Жестко скомкав сигарету о край блюдечка, Дуняша сказала:

– В общем, так, у нас нет времени тебя уговаривать. Даем тебе сутки. Если за это время ты не вспомнишь, куда подевал картины... пеняй на себя.

Поднявшись, она решительно направилась к двери.

– Извини, но тогда мы вынесем тебя отсюда по частям, – миролюбиво хихикнул Парамон Миронович и, показав взглядом на груду ящиков, аккуратно стоящих в углу, добавил: – Вот в этой таре. Ну что, добры молодцы, – повернулся старик к молчаливым мужчинам, угрюмо стоявшим в дверях, – пойдемте отсюда. Пускай наш гость покумекает как следует.

Пропищав, крыса выбралась на середину помещения, обнюхала вокруг себя воздух острым, словно шило, рыльцем и устремилась прямиком к Чернопятову.

– Пошла к черту! – выругался Георгий, попытавшись поддеть крысу носком ботинка. Но животное проворно отскочило в сторону и с нескрываемым интересом воззрилось на незнакомца.

В черных блестящих глазах, напоминающих агатовые бусинки, проснулось нешуточное любопытство. Чернопятов готов был поклясться, что рассмотрел в них самый настоящий укор, дескать, что же ты делаешь, дорогой товарищ, давай с тобой жить по-доброму, по-соседски, ты мне корочку хлеба, и я к тебе с уваженьицем!

Чернопятов решительно шагнул к застывшему грызуну. А когда между ними оставался всего лишь метр и Георгий приподнял ногу, чтобы поддеть наглого зверька пинком, крыса вдруг проявила прыть и юркнула в угол. Помешкав секунду, она исчезла в небольшом черном проеме. Снаружи оставался только хвост, длинный, безволосый, он никак не желал помещаться в норе. Чернопятов, преодолевая отвращение, уже хотел придавить его каблуком, но крыса, как будто почувствовав его злое намерение, втянула хвост в спасительную дыру.

С соседями ему не повезло, это надо признать. Следует выбираться отсюда, и чем раньше, тем лучше.

Георгий подошел к двери и забарабанил в нее кулаками:

– Открывайте! У меня есть что сказать Парамону!

Дверь отворилась неожиданно быстро, и в проеме подобно глыбе – ни откатить которую, ни даже сдвинуть с места, – появился все тот же исполинский детина с бритой головой.

Недружелюбно глянув на пленника, он хмуро поинтересовался:

– Чего тебе? – И уверенно шагнул в комнату.

В небольшом помещении он выглядел настолько необъятным, что казалось: достаточно ему сделать еще один крошечный шажок, и громила легко втиснет Чернопятова в кирпичную стену.

На всякий случай Георгий малость отступил.

– Парамона мне увидеть надо, скажу, где картина.

Соображая, детина почесал бритый затылок, подслеповато прищурился на огонь и изрек, чуток помедлив:

– Ну, ежели так, сообщу о тебе Парамону Мироновичу.

Огромный, будто состоящий из одних шаров, дядька напоминал своим обликом мифического циклопа. Вот сейчас заграбастает Георгия огромной ручищей и начнет поедать заживо. С минуту он пристально рассматривал Георгия, а не начать ли прямо сейчас, но, махнув рукой, повернул к двери. Чернопятов испытал неподдельное облегчение, когда «циклоп» вдруг потерял к нему интерес и, наклонив мускулистую шею, довольно проворно нырнул обратно в проем.