Персик - Адлер Элизабет - Страница 96

— Через семь месяцев — в октябре.

— Отлично, — воскликнул Ноэль, — ребенок появится, когда мы запустим «дюка». — Ноэль заключил ее в объятия. — Конечно, я доволен, дорогая. Просто трудно представить себя с сыном или дочкой. Мне бы хотелось…

— Договаривай, что бы тебе хотелось?

— Я бы хотел, чтобы у ребенка был отец, которым он мог гордиться.

— Ноэль! — Пич возмущенно посмотрела на него. — Конечно, он будет тобой гордиться. Почему же нет? О, я, кажется, понимаю, это твой приют, да? Но если это так тебя волнует, почему ты туда не съездишь? Почему не попытаешься узнать, кто твои родители?

— Нет. Нет, я не могу сделать этого. Я никогда не смогу вернуться в Мэддокс!

— Тогда, — мягко сказала Пич, — тебе придется смириться с тем, кто ты. И если меня это не трогает, то не должно трогать и тебя, и твоего ребенка.

67

Пич вела свой новенький автомобиль по дороге на юг, наслаждаясь вниманием, которое привлекал к себе автомобиль. Она старалась запомнить все восхищенные комментарии, которые с удовольствием выслушивала, останавливаясь у заправочных станций или чтобы выпить чашку кофе. Ноэль просто гений! Он точно знал, чего хотел, и добился своего, и никто лучше ее не понимал, что сделать это совсем не просто при существующей конкуренции в такой гигантской индустрии. А скоро, в один и тот же месяц, новый «дюк» и ребенок появятся на свет.

Ноэль настаивал, чтобы она уехала из Парижа отдохнуть и проветриться на побережье, но Пич долго не соглашалась. Прошло три года со дня смерти Леони, и хотя она постоянно навещала Джима и своих сестер в «Хостеллери», Пич никогда не появлялась на вилле. Лоис понимала ее.

— Ты пойдешь туда, когда будешь готова, — старалась успокоить она Пич.

Но по мере того как Пич приближалась к вилле, один и тот же вопрос не давал ей покоя; готова ли она сейчас к этому?

Знакомый квадратный белый дом с зелеными ставнями, распахнутыми навстречу теплому вечернему солнцу, выглядел таким же, как и раньше. Белая галька и каменные вазы с ярко-розовыми и красными цветами герани по обеим сторонам двойных дверей, запах резеды, жасмина, ослепительные соцветия гибискуса и бугенвилеи напомнили Пич ее детство, когда она бегала вокруг дома на террасу. Красивая белая яхта с парусами, раздувающимися на морском ветру, маячила на голубом горизонте. Все это напоминало картину, написанную акварелью. Высокие темные кипарисы перемежались с массивными, развесистыми соснами и серебряными оливковыми деревьями на холмах, окружающих маленькую бухту. Ничего не изменилось. Кроме одного. Длинная прохладная терракотовая веранда была пуста. Голубые подушки на кресле Леони лежали взбитые, не продавленные тяжестью ее головы, и коричневая кошка не выбежала навстречу, стуча коготками по кафельному полу.

Марианна торопливо вышла из кухни, лицо ее просветлело, когда она увидела Пич.

— Вот и вы, наконец, мадам. Не могу выразить словами, как я рада вас видеть. Тут стало так одиноко после смерти хозяйки, хотя месье Джим и навещает меня каждую неделю, ваши сестры тоже приходят. Но здесь должны быть именно вы, мадам. Вы и ваши дети, чтобы это место снова ожило.

Пич стало жаль преданную старую женщину, охраняющую дом Леони. Семья Марианны жила в деревне, и она могла бы просто покинуть это место и жить со своими рослыми и сильными сыновьями. Но Марианна была верна Леони до конца.

Пич остановилась в дверях своей старой комнаты и окинула ее взглядом. Узкая кровать казалась крошечной по сравнению с их американской двухспальной кроватью, а ее маленький красный столик с зеркалом в серебряной раме был отполирован до блеска заботливыми руками Марианны. Фотографии и выцветшие сувениры были все еще на своих местах, как она оставила их в день своей свадьбы, но комната больше не принадлежала ей. Это была комната молоденькой, глупой и романтичной девушки, которая упорно отказывалась взрослеть. Это стало ее прошлым. Она вдруг подумала о том, что именно такой комнаты никогда не было у Ноэля.

Подняв свой чемодан, она протащила его по коридору, заглядывая в комнаты и раздумывая, какую выбрать для себя. Но Леони сделала ее хозяйкой этого дома, значит, она должна была жить в комнате Леони.

Ставни были закрыты, и комната казалась очень тихой и таинственной в сумерках. Пич неуверенно остановилась в дверях — здесь нечего бояться, сколько раз она спала в широкой постели Леони, когда была маленькой, и чувствовала себя в полной безопасности. Пройдя к окну, Пич распахнула ставни и впустила в комнату золотистые лучи солнечного света, пробуждая ее к жизни после долгого сна. Статуэтка Сехмет на мраморном постаменте сверкнула, отражая солнечный свет, а прохладная белая кровать выглядела удобной и гостеприимной. Вздохнув, Пич присела на нее с краю, провела рукой по простому белому хлопчатобумажному покрывалу, вспоминая былое. Затем, скинув туфли, она прилегла на нее и закрыла глаза, чтобы теплое солнце поскорее стерло усталость долгого путешествия с ее измученного тела, и вдыхала свежий ароматный воздух. Как хорошо, что она вернулась, как хорошо! И нет места лучше для того, чтобы вырастить ребенка.

Длинные летние месяцы на вилле были самыми спокойными, какие Пич только могла вспомнить. Ноэль старался проводить с ней столько времени, сколько мог, приезжая иногда даже среди ночи, — Ноэль называл это, смеясь, «отлыниванием от работы». Приехал Вил на каникулы, возбужденный своим возвращением на виллу, радуясь и проявляя любопытство к будущему ребенку. Приезжали навестить ее Лоис и Ферди, и, конечно, Джим и Леонора были всегда рядом, в «Хостеллери». В начале сентября Эмилия и Жерар вернулись из Флориды, чтобы дождаться рождения ребенка, и в конце концов уныние, которое нависло над домом Леони, рассеялось.

Дом оставался таким, каким его оставила Леони, не считая того, что старую комнату Пич занял Вил, а комната для гостей рядом с ее комнатой была превращена в детскую.

— Почему бы тебе не поменять здесь все и не устроить на свой вкус, как ты это сделала с парижским домом? — предложил Ноэль, лежа рядом с ней на белой кровати.

Но странным образом просторная, простая комната Леони не нуждалась в переделке. В ней было все, что нужно.

— Может быть, я так и сделаю, — ответила Пич, — когда-нибудь.

Пятнадцатого октября в Париже родился Чарльз Генри Мэддокс, и в том же месяце новый шикарный автомобиль «дюк» появился на свет.

Выражение лица Ноэля было серьезным и нежным, когда он впервые увидел своего сына.

— Ты первый, кто будет гордиться фамилией Мэддокс, — прошептал он, ласково гладя темную головку ребенка. — Я обещаю тебе это, мой сын.

68

Знакомое волнение, которое Ноэль всегда чувствовал в Детройте, и на этот раз охватило его, когда он ехал из аэропорта «Метрополитен» в «Ю.С.Авто», вернее, когда его везли «Ю.С.Авто», поскольку теперь ему полагался лимузин с шофером. Он путешествовал по маршруту Париж-Нью-Йорк — Детройт так часто, что теперь имел постоянный номер в «Уолдорф-Таурз» в Манхэттене для своих кратковременных остановок в пути. Но в Детройте его квартира на крыше все еще оставалась для него домом. И деревянный А-образный дом на берегу озера навсегда останется его убежищем. Правда, теперь он не нуждался в убежище — теперь, когда многое изменилось в его жизни: и головокружительный успех «дюка», и то, что он заставил Детройт выпустить автомобиль за какие-то три года вместо обычных пяти. А если быть точным, от замысла до готового салона по продаже «дюк» занял два года одиннадцать месяцев и девять дней — рекорд в автомобильной промышленности. Конечно, это была ограниченная партия, но тем не менее это беспрецедентно, и только благодаря тому, как Ноэль реконструировал компанию.

Ноэль пришел в «Курмон», помня то, чему учила его Клер Антони. Ясно отдавая себе отчет в том, что это была иностранная компания, он своим чутьем угадал, что обычные правила здесь не годятся. Благодаря этому Ноэль предпринял интересные и оригинальные шаги. Он предполагал, что всему виной в падении де Курмонов были финансисты, всегда рвавшиеся получить сиюминутную выгоду, которая в конечном счете оказывалась нереальной. Они потеряли время на производстве «флер», и де Курмоны оказались в трудном положении, из которого было уже не выбраться.