Позывной "Калмык" (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 50

— Александр Сергеевич, а мы тут… готовимся, репетируем.

Пушкин взял, да и убежал. За плюшками?

— Господа я спущусь к гостям. Я мелодию уловил и в нужных местах подхвачу, а вам ещё минут десять даю и спускайтесь, а то будет неудобно перед Александром Сергеевичем и гостями.

— Моя тозе ходить. Вам не месать. Ванька здать. Пускин охлаздать.

Гостей добавилось. Нет. Гостей добавилось, так добавилось. Вся большая зала была заполнена людьми. Высший, тудыт его в качель, свет. Дамы в хвостатых платьях, мужчины в мундирах в основном, но есть и, как господин Пушкин, в сюртуке. Парочка франтов и в чёрных фраках с кружевами на груди припёрлась. И выделялась среди всех старуха в салопе и чепце. Даже в гости в таком виде заявилась.

— Софья Сергеевна, — поспешил к матриарху Вяземский. Двинулся за ним и Сашка.

— Там необычная музыка играет, — подала ручку в кружевах и перстнях княгиня.

— Готовимся. Дархан, может вы начнёте с шахмат. Народ, я смотрю, уже собрался.

— Моя за. Моя играть. Где играть? — оглядел зал Дондук.

— Пройдёмте, пойдёмте, Софья Сергеевна, я там стулья для желающих понаблюдать за игрой поставил.

Вяземский ушёл распоряжаться, а к Сашке подошёл Виельгорский.

— Твоя всех знай? — Дондук головой округлил зал.

— Некоторых шапочно.

— Ницего. Вон тамо кто? — среди гостей было четыре человека в белых мундирах. Всё ведь затевалось, чтобы найти Дантеса. Самое время. Угадал Кох с первой попытки. Ну, он и ткнул пальцем в самого высокого из кавалергардов.

— Шарль д’Анте́с или теперь правильнее Карл де Геккере́н поговаривают… Нет. Точно уже известно, что его клиент барон Луи Геккерн, находящийся в Петербурге в качестве полномочного министра или посланника нидерландского двора…

— Клиент? — Не понял Кох.

— Покровитель, патрон, меценат, спонсор.

— Спонсор понять.

— Так на чем… А да, точно известно, что министр Луи ван Геккерн собирается его усыновить. Уже подано прошение.

— Нидерландов?

— Да. Голландия, — подтвердил Михаил Юрьевич.

Нда. Вот так и работай киллером. Если бы не решил Сашка длинным путём к Дантесу подбираться, то явно бы не туда зашёл. Ну, спросил бы он, где тут бельгийское посольство у кучера, тот бы и отвёз. В голове чего-то перемкнуло и Кох считал этого перца-гомика бельгийцем. А он, бляха муха, голландец.

— Дархан! — с противоположного конца зала ему махал Вяземский.

— Моя посла иглать.

Событие шестьдесят третье

Если в концерте во время паузы, выдерживаемой оркестром, вдруг раздадутся оглушительно-наглые хлопки — знай, это дурак.

Саша Чёрный (1880–1932) — российский поэт

Шахматист и холерик — это как… пушистый и ёжик. Пушкин выиграл ходить белыми и сходил. А вокруг народ загалдел, словно он не е2-е4 сходил, а под себя. Сашка сделал морду кирпичиком и чётки стал демонстративно перебирать, когда наше всё думал. Наверное, того красные чётки у соперника в синем отвлекали. Ещё болельщики отвлекали. Сергеич вскакивал иногда и пытался ходить туда-сюда, а тут облом, десятка три зрителей окружили стол и все за, понятно, Солнце, болеют. Или не упёрлось им Солнце, против азиата болеют.

Разнервничавшись, поэт прозевал вилочку в самом почти начале и остался без коня. Кох вовремя сделал длинную рокировку и начал наступление. Нет, тут дело не только в темпераменте, Пушкин был не творцом. Он играл вторым номером. Хорошо играл, грамотно защищался, предвидел на несколько ходов, но инициативу отдал Сашке и в результате вскоре остался вообще без коней. Сашка поменял ладью на ладью, потом слона на слона, и когда для его коней появился простор на доске, совсем загнал бедного африканца в угол. Народ зашумел громче, возможно не все были спецами, но играть, видимо, умели и понимали, что мат в обозримом будущем корячиться. Пушкин пошёл ва-банк и давай меняться, каждый раз пытаясь вилочку подстроить. Поздно пить боржоми. Меняться так меняться. Бамс и у дархана Дондука на доске два коня и две пешки, а у Солнца три пешки. И чего? Ну, нормальный человек бы сдался. Но этот холерик бегал вокруг доски и всё пытался вывернуться. Пришлось зажать в угол королём и конём, а вторым конём поставить мат.

— Пожмите руки, господа! — видя, что товарищ Пушкин решил свинтить, предложил Вяземский.

Хозяин. Куда бедному поэту деваться? сунул руку. Вот спрашивается, чего ему Сашка, ну пусть, дархан Дондук сделал. Или он ко всем так относится, кто у него выигрывает в шахматы? Кто тогда с ним играть будет? Ещё на дуэль из-за проигрыша в шахматы вызовет.

— Твоя — сильный игрок. Твоя — молодец. Моя очень сильный. Мой ого-го. Твоя долго играл. Твоя — молодец. — Сашка притянул Пушкина и приобнял. А чего⁈ Он азиат, ему можно. Потом внукам с правнуками будет рассказывать, что с самим Пушкиным обнимался. Нда. Если дети будут.

Пили принесённое слугами ливрейными «Советское шампанское». Вот дебилы, которые по книжкам и рекламе жизнь изучают, при словосочетании «Французское шампанское» глаза закатывают. На вкус, конечно, все фломастеры разноцветные, но сейчас либо шампанское не то, либо французское и было всегда поганью по сравнению с Советским. Кислятина. И аромата вина нет почти. Недобродившими дрожжами воняет. В той жизни Кох купил как-то на день рождения жены «мадам Клико» за приличные деньги. И там кислятина. Сейчас подумывал о том, как начать газировать вино. Не так чтобы и сложно, углекислый газ не проблема, уксус есть, известняк есть. Наверное, и проще есть способ. Главное, что подумать стоит. Как никак, а бутылка этой кислятины стоит пять рублей. А бочка вина на Кавказе тоже почти пять — двадцать. Так это бочка! Сколько из бочки можно бутылок понаделать⁈

— Господа мы готовы! — заорал, перекрикивая шум белый в зале, Вяземский, спускаясь по лестнице с Анькой, Ванькой, Глинкой и гитарой.

Народ услышал. Дамы похлопали веерами по ладони, мужчины просто похлопали. Ладошками по запястью.

— Дозвольте нам к пианино пройти⁈ — народ, услышав о готовности, наоборот шугнулся в угол, где инструмент стоял.

— Будете петь? Стихотворный же вечер? — дернула Дондука за рукав Софья Сергеевна.

— Где моя и где декламация? Моя нерусь. Моя писать, — изобразил крайнюю степень олигофрении на лице Сашка.

— Что ж, музыка была странной. Послушаем. Господа отойдите от пианино, — взяла дело в свои руки княгиня.

Событие шестьдесят четвёртое

А ещё я играю на пианино. Здесь как раз в кустах случайно стоит рояль, я могу сыграть… Я исполню вам «Полонез» Огинского.

Аркадий Михайлович Арканов (1933–2015) — российский писатель-сатирик

Пушкины в этом кусочке дуэли опять выпало выступать первым. Везунчик. Ну, и ладно. Не «Полтаву» же он читать будет. Нет. Не «Полтаву». Читал стих в память годовщине Бородина.

Великий день Бородина

Мы братской тризной поминая,

Твердили: 'Шли же племена,

Бедой России угрожая;

Не вся ль Европа тут была?

А чья звезда ее вела!..

Но стали ж мы пятою твердой

И грудью приняли напор

Племен, послушных воле гордой,

И равен был неравный спор…

Стихотворение было длинное и пафосное. Наверное, даже неплохое. Народ радостно аплодировал. Всё же, очевидная вещь, все до единого собравшиеся болели за «своего» Пушкина против «чужого» даже чуждого калмыка Дондука. У Пушкина, наверное, полно недоброжелателей, но сейчас и они за него. Просто, против чужака.

Некоторые даже браво кричали и требовали повторить.

Повторять Солнце нашей поэзии не стал. Он прочёл не менее пафосно второе стихотворение. Совпало, может, или он его выбрал специально, но это было стихотворение о том самом «Фельдмаршальском» зале, который вчера разгромила Анька. А так как он открылся буквально с месяц, то выходило, что стихотворение было прямо с пылу с жару. В нём было меньше пафоса и больше чувств. Не плохое чего уж. Всё же Пушкин, есть Пушкин.