Баллада о неудачниках (СИ) - Стешенко Юлия - Страница 17

— Не дергайся, я не делаю ничего плохого, — терпеливо вздохнула да Бов.

— Да при чем тут это!

Вот дьявол. И не объяснишь ведь, в чем дело. Ну не рассказывать же леди про потное исподнее, в самом-то деле.

Медленно, чуть касаясь пальцами, де Бов погладила меня по вискам и убрала руки. Я повернулся и зашагал налево.

Сначала я заметил запах. Странный. Что-то неуловимо-сладкое, наводящее на мысли о кухне, взбитом креме, мягком сдобном тесте. Этот аромат висел в воздухе, легкий и почти незаметный, и я никак не мог понять, откуда он берется. Наверное, это было какое-то растение. Цветы. Где-то в лесу распустились цветы. Никогда не слышал, чтобы цветы так пахли.

А я ведь знаю этот запах. Я вспомнил его. Наша кухарка пекла булочки — маленькие и мяконькие, они лежали на листе, тесно прижавшись одна к одной, как крольчата в норе. Их мазали медом, и он таял, впитывался в золотую корочку, стекал на пальцы. Сестрички. Мать почему-то называла эти булочки сестричками. Глупое название. А сейчас мы будем есть сестричек. Кто вообще такое придумывает, он здоровый или как?

Подумать только, какой красивый лес. Никогда раньше не замечал. Удивительный оттенок зелени, яркий и нежный. Кажется, листва светится, как изумруд в солнечных лучах. И мох. Голубоватый, мягкий. Бархатный. У мамы было такое платье. Бархатное. Мягкое. Его было приятно гладить. А еще на нем можно было рисовать. Если провести пальцем против ворса, оставался темный след. Я рисовал на подоле — домики, лошадей, рыцарей. Интересно, как выглядели те рыцари? Наверное, квадрат на двух палочках, и горшок шлема сверху. И меч. Ну что за рыцарь без меча! А потом я все это стирал. Проводил рукой, и бархат снова становился гладким и зеленым, как вода в затянутом ряской пруду. Интересно, а на мхе можно рисовать? Кто-то пробовал рисовать на мхе? Нужно попробовать. Когда я закончу, обязательно что-нибудь нарисую. Красивый мох. Интересно, почему мох не растет в домах? Можно было бы рисовать на стенах.

Как же тут пахнет. Лес тонет в этом запахе. Наверное, тут кто-то живет. Где-то неподалеку дом. Хозяйка с утра замесила тесто и поставила его у печи. Наша кухарка так делала. Тесто дышало, возилось в кадушке, поднимало чистое белое полотенце. Отец не любил ходить на кухню, а я любил. Там хорошо пахло. Тесто мягкое и теплое, нежное — будто живое. Хозяйка достала его и испекла булочки. Они почти готовы. Если идти быстрее, можно успеть. Булочки должны быть горячими, такими, чтобы мед таял. Сладкие горячие сестрички. Отличное название, мне нравится! Но нужно идти быстрее. Если булочки остынут, это совсем не то. Сестрички не должны ждать.

— Марк! Денфорд! Марк, чтоб тебе!

Меня тормошили. Трясли, как грушу. Я только моргал и разевал рот, как карп, выдернутый из воды удачливым рыбаком.

— Что? Что случилось?

Я нихрена не соображал. В глубине ворочалось смутное сожаление о чем-то необыкновенно приятном, и я никак не мог сообразить, о чем. Так бывает, когда неожиданно разбудят ночью, оборвав хороший сон. Мелькают картинки, обрывки образов — и обидно, что досмотреть не дали.

— Ты слишком быстро идешь. И отдавил мне всю руку.

Кисть у де Бов действительно изрядно покраснела. Дьявол, неловко-то как.

— Извини.

— Слушай, мне все это не нравится. Ситуация явно выходит из-под контроля. Давай-ка вернемся в Нортгемптон и придумаем что-то другое.

Серьезно? Она вот это серьезно?! А кто беготню по лесам придумал? Кто меня уговаривал?

— Что, испугалась?

— Даже не пытайся. Мне не пятнадцать лет, на подначки не поведусь. Но ты уже минут двадцать разговариваешь вслух, и мне всерьез не нравится то, что ты несешь.

— И что же я несу? Уговариваю тебя поднять бунт и свергнуть короля?

— Если бы. Планы по захвату трона я отлично могу понять. Но вот почему ты собираешься есть сестричек — не понимаю.

— Каких сестричек?

— Я надеялась, ты мне объяснишь!

Надеялась она… Сестра у меня была одна, младшая, и да, иногда мне хотелось ее придушить и прикопать в саду. Но ведь не съесть. К тому же все это было очень, очень давно, когда сестрица была мелкой безмозглой паршивкой. Теперь Элизабет мать семейства, и теперь все ее дурацкие фанаберии — проблема мужа, а не моя.

— Зря надеялась. Понятия не имею, о чем я болтал. Звучит как полный бред.

— Во-о-от. Теперь ты понимаешь, как сильно призыв покорежил тебе мозги. Так что, возвращаемся домой?

Я обдумал предложение.

— Из-за меня или из-за тебя?

— В каком смысле?

— Ты сама не хочешь идти вперед или ты из-за меня волнуешься?

— Ну не я же кого-то есть собираюсь. Со мной все хорошо, а вот твоя голова меня всерьез беспокоит.

— Тогда пошли. Я в порядке.

Мало ли что я болтаю. Я даже и не помню уже ничего.

Интересно, что лучше: спятить с ума и опозориться в компании одной только де Бов — или на глазах всего гарнизона? Такие перспективы везде роскошные — даже не знаю, что выбрать!

С другой стороны — у ситуации имеются несомненные преимущества. Я представил себе, как вываливаюсь на похитителей: с цветами в одной руке, с девицей в другой и с мечтательностью во взгляде. Да они же со смеху полягут! А потом мы всухую выродков сделаем. Это называется тактика!

— Идем дальше. Со мной все отлично.

— Ладно. Как скажешь. Твоя голова — тебе и решать.

Глава 14, в которой Марк находит домик в лесу

Чертовы ветки. Мешают ходить. Надо прислать людей, пускай вырубят тут все ветки. Я буду приходить сюда каждый день. Какое чудесное место этот лес, почему я раньше этого не видел? Вот только есть хочется. Ужасно хочется есть. Просто живот сводит от голода. Нужно идти на звуки свирели. Вон туда, мимо лещины, и дальше, вглубь леса. Там кто-то играет на свирели. Это праздник. Я знаю. Там праздник. Жареное мясо, вино и сладкие булочки. Люблю праздники. Всем весело, все улыбаются, и никто не ссорится. Люблю, когда все улыбаются. А когда кричат, не люблю. Не хочу. Не буду возвращаться. Куда? Зачем? Пошел ты в жопу, Паттишалл, на других ори, сморчок сушеный. Не буду возвращаться. Тут лучше. Тут красиво — зеленое все, листья, цветы. И запах, как дома, на кухне. Не хочу домой. В жопу папашу. Пускай с братцами моими нянчится, единоутробными. Годфри Денфорд мне не отец. Пусть только сунется сюда — пришибу нахер старого козла. Это мой дом, не его. Это меня тут ждут! Ты не мой отец. И не пастух. Это тебя, Годфри Денфорд, старый хрен, пастух в стогу мамаше заделал. И то долго уговаривала. А у меня другой. И в жопу эти ваши венчания, какая нахер разница, что там бубнит священник, пять минут бормотания, что это меняет? Ну вас всех нахер! С криками, с венчаниями, с правилами. Не буду. Не хочу. Не пойду туда. И вы сюда не ходите. Тут хорошо. Тут праздник. Вот оно. Я дошел. Вот оно. Дом — именно такой, как я думал, я знал, что он такой, всегда, с детства знал. Замок со шпилями, с большим залом, в котором собираются гости, смеются и поют песни. Настоящий замок, как у короля, потому что мой отец не пастух, а принц, ну, может быть, герцог, это мой замок, и я в нем хозяин. Хозяйка проводит меня в пиршественную залу. Какая она красивая. Как мама. Она вышла замуж за моего настоящего отца, и теперь я буду жить в замке и…

— Марк.

Что? Где? Где?! Верни это! Верни, чертова мелкая сучка!

— Марк!

Не надо. Не хочу. Не надо… Я сильно, до боли потер руками лицо. Реальность медленно проступала из морока, как кладбищенский крест из тумана.

Воняло. Из открытой двери воняло, как летом из сральни. Густой, гнилой, мерзостный дух. Истуканом застывшая на пороге женщина таращилась на меня широко распахнутыми немигающими глазами. Тяжелое, одутловатое лицо, прелые потные складки на шее. Это же… Она же…

— Что? Что это?

Передо мной была кривая, перекошенная хижина. Щели в гнилых бревнах законопачены бурым мхом, в единственном крошечном окне — тусклая пленка бычьего пузыря.