Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина - Страница 74

А ведь хороший Олекса мужик. Правильный. По нему видно. И честью бы было дружить с таким, как он.

«После Жердевки приготовься», — прилетело ему смс. Сердце больно ухнуло, но позволить себе поддаться этому дурацкому сердцу Кречет не мог. Быстро отбил Лукашу сообщение, что Стах в районе Жердевки, до Кловска еще почти два часа без малого. А после не выдержал. Вскочил с места и сунулся к окну, напряженно вглядываясь в однообразный пейзаж. Леса сменялись полями и балками. Настойчиво и тревожно сыпал снег мелкой крупой. Ветер бешеный — гоняет эту крупу по воздуху, колбасит. Назар коснулся больной ладонью холодного стекла, остужая ее, поезд постепенно замедлял ход. По расписанию какое-то неведомое село, в котором он никогда не был. То самое, где он должен увидеть Стаха.

И телефон снова взорвался звонком. Не его телефон, а Лукашевой дочки.

— Опаздываем, встряли в грязь, блядь.

— Сильно встряли?

— Да.

— Тормозим.

— Стоянка сколько?

— Минуты две, не больше.

— Да твою ж мать!

Назар вдавил пальцы в стекло, отчего костяшки побелели. И заставил себя проговорить:

— Успокойся. Он еще не звонил. Мы его не упустим.

— Не вздумай геройствовать, слышишь? О, вроде, выруливаем.

— А мы остановились.

Сердце тукнуло несколько раз. Тишина. Полная тишина.

Раз. Два. Три. Четыре… Черт его знает, зачем он считал про себя. Наверное, чтобы ни о чем не думать. Наверное, чтобы не оглохнуть от собственных мыслей. Потому что ёбаный Стах довел ситуацию до абсурда и до предела, после которого нужно будет ставить окончательную точку. Пути назад не будет ни для одного из них. Господи, как он далек от мальчишки, влюбленного в собственного дядю какой-то щенячьей любовью… Но сегодня он обнаружил, что вопреки мантре о том, что давно плевать, ему, тому парню, все еще больно. Тому парню до сих пор больно, что его не любили в ответ. Нужно отпускать. Он и отпустил, давно уже. А теперь ненавидит — за изломанную юность, за потерянные годы, за бесконечный обман, за каждую Миланкину слезинку, за то, что Даньке знакомо чувство ненужности. За маму. Да, за маму, за то, что она всю жизнь была чужой в родном доме, за ощущение ущербности от того, как живет, за вспыхнувший в ее глазах огонек алчности: Назар, теперь ты наследник.

Черта с два наследник. Наследовать этому — нельзя.

И в маме огня этого не было бы, если бы не надышалась одним воздухом с братом.

Все вокруг отравлено. И Назар-Кречет, тот парень с копален, бритый, дурной, сильный, тоже отравлен им.

Семьдесят три. Семьдесят четыре. Семьдесят пять.

Тронулись.

Выдохнул.

И рухнул на диванчик, заслушавшись тихим стуком поезда.

Что он там говорил? Приготовиться? Да, приготовиться.

Не успел подумать, пришло новое сообщение: «Минут через пять будет большое озеро, увидишь. Проедешь — ступай в тамбур. У тебя будет несколько секунд, пока не проедешь мост. После него откроешь дверь и выбросишь саквояж наружу. Удачи, племянник».

Это сообщение Назар перечитал дважды, не веря своим глазам. В голове чисто математически созрело решение задачи. Лукаш не успеет. Не доедет. Лукаш только выбрался из грязи.

Шамрай стиснул зубы. Быстро щелкнул экран с дядькиным посланием и скинул фото в мессенджер Ковальчуку, уже уверенный в том, что тот не доберется вовремя. Не птица же он. Это Назар Шамрай — птица, это он с лесными обитателями на одном языке говорит.

Озеро показалось почти сразу. Наз поднял с пола сумку с деньгами. И зыркнул на водную гладь — серую, мутную, окруженную рыже-черными берегами. Задвижка купейной двери. Коридор. Тамбур.

— Вы куда? — крикнула вслед востроглазая проводничка, все это время регулярно заглядывавшая к нему, интересуясь, вдруг чего нужно. Так настойчиво, что недолго решить, что нужно чего-то ей.

— Покурю, — отозвался Назар, широко улыбнувшись. — Компанию составишь?

— Да легко!

Она подхватилась со своего диванчика, на ходу одергивая юбку. И вытащила из кармана пальто, висевшего в ее купе на крюке, пачку сигарет. Вышла следом, Назар слышал шаги за спиной.

— У меня зажигалка сломалась, подкурите своим огоньком? — бойко спросила девчонка. За словом в карман не лезла, глазами постреливала. Веселая, однако.

— Ага. Давай.

Стаховы бабки — на пол. Щелчок. Короткая вспышка осветила ее лицо. Вторая — его.

Сигаретный дым наполнил легкие, но легкости — не давал.

— Спасибо. А вы… вы в столице живете или по делам едете?

— Живу. А ты, такая красивая, чего тут? Поспокойнее работенку не могла найти?

Зарделась. Потупила взгляд. И снова из-подо лба — на него. Не глаза — чисто спелые вишни. Шпанка. Жаль девочку.

— Да я тут временно. Я колледж железнодорожный закончила, хочу в институт поступать на тот год. А так — чтоб у мамы на шее не сидеть и опыт работы… Тоже в Кловск переехать мечтаю.

— И откуда ты?

— Из Ясеня.

— А, почти землячка… Я из Рудослава родом, — взгляд в окно, а после потушил недокуренную сигарету о жестяную банку, примощенную в какой-то нише тут для таких придурков, как он. Сосредоточенный, напряженный. А девочка и не заметила. С деланным восторгом улыбнулась ему и воскликнула:

— Правда? Вот здорово!

Они уже мчались по мосту и, казалось, все набирали ход. Чертова эта дверь. Чертова эта девочка. Пожалуй, подобными вещами ему и во времена собственного босяцтва заниматься не приходилось. Дичь какая-то. Несколько секунд Назар медлил. А после быстро вдохнул, схватил проводничку за шиворот стальной хваткой и хорошо тряхнул. От неожиданности она выронила на пол сигарету и ошалело охнула. Заорать не успела. Шамрай зажал ей рот больной рукой.

— Значит, слушай сюда, — заговорил он негромко и очень спокойно. — Не бойся. Я тебе ничего плохого не сделаю. Но сейчас ты должна открыть мне дверь.

Девочка возмущенно пискнула, но Назар снова ее встряхнул, отчего она придушенно всхлипнула и заткнулась.

— Ты откроешь мне дверь, а потом позовешь на помощь. Не знаю… вызовешь полицию, поняла? В поезде же есть полицейские, да? Тебе ничего не будет. Согласна? Поможешь?

Затрясла головой, затравленно глядя ему в глаза. Но молодец, понятливая. На чистом адреналине оба делали то, что были вынуждены. Ее тонкие руки зашарили по кителю, пока не наткнулись на карманы, а после она выудила трехгранный ключ и показала ему, дескать, сейчас, сейчас. Назар, не отпуская ее, подвел к двери.

Дальше — дело секунд.

Одна — сунуть трехгранник в отверстие с замком.

Вторая — опустить вниз рычаг.

И тамбур мгновенно заполнили холод и шум, от которого разве что в ушах не закладывало. Проехали. Мост — проехали. Назар выпустил девчонку и дернул дверь, чтобы открыть ее шире.

— Вы что творите? Вы с ума сошли? — перекрикивая оглушительный грохот состава, заорала она. Отвечать ему было некогда. Секунда — третья — понадобилась на то, чтобы оценить ситуацию. Впереди, чуть поодаль — черная машина. И человек, высокий, сухощавый, сунув ладони в карманы пальто, всматривается в пробегающий мимо поезд. Далеко, но видно хорошо. Ну что ж… вариантов нет. Лукаш не успеет, никто не успеет. Назар подхватил саквояж и выбросил его из вагона, а после быстро накинул на голову капюшон куртки — спортивной дутой куртки, защищающей и от ветра, и от холода, и от дождя. Придется ей и от падения его защищать. Так себе защита, но другой нет. Шагнул к краю тамбура. Как сквозь пелену до него донесся визг проводницы. А он уже прыгал из поезда вниз, под колею, на насыпь, на камни, пытаясь руками уберечь свою дурную башку и совсем не думая о том, что будет потом.

Он катился по земле, ударяясь о булыжники, обдирая руки и лицо о щебень и сухую траву. Несколько болезненных ударов пришлись по ребрам, ему даже казалось, он слышит хруст собственных костей — самый мерзкий звук на свете. Когда-то его уже так ломали. Одно из ребер до сих пор торчит вперед, неправильно сросшимся прорву времени тому. И конца и краю нет этому падению, когда его волокло и мотыляло нечеловеческой силой вперед.