Я тебя никогда (СИ) - Безрукова Елена - Страница 11

Слёзы мамы я никогда ей не прощу. Она будет отвечать за них до конца своих дней.

— Пожалеть? — поднял я брови. — А тебя кто пожалеет, мам? Ты реально веришь, что отец не изменял тебе с её матерью?

— Верю… — ответила она и как-то странно дёрнулась. Видимо, не верит, а просто уговаривает себя не вникать в это и доверять словам отца, ведь проверить она все равно никак не может.

— Откуда такая наивность? — спросил я. — Ты ведь взрослая женщина. Какая может быть любовь без физического контакта у мужчины и женщины?

— Это ты ещё слишком молод, сынок, — ответила мама. — Есть любовь без этого всего… Ее называют платонической. Высшая степень любви, или, если хочешь, дружбы. Никакой грязи, только нежные чувства друг к другу.

— Фигня какая-то… — задумчиво пробормотал я.

По моему личному опыту, такое просто невозможно. Если уж нравится девчонка, то хочется пойти с ней дальше, чем подержаться за ручки.

— Да ничего не фигня… Просто ты пока ещё не переживал такое. Но, возможно, с тобой тоже случится такая любовь, и тогда ты поймёшь, что я имею в виду…

— Да не дай бог! — высказался я и почесал в затылке. — Нафига мне такая любовь, когда прикоснуться к ней нельзя? Такую любовь только в окно и выкинуть. Неполноценная она.

— Бывают ситуации, когда ты не можешь быть вместе с человеком, который тобой любим, в силу каких-то обстоятельств, — продолжила говорить мама, перебирая в пальцах носовой платок. Опять она плакала… Опять из-за неё. А меня это бесило! Злило до белого каления… Но только сделать я ничего с этим не мог бы. — Или… Он тебе не отвечает взаимностью. Или сердце его занято… Тогда тебе остаётся любить его издалека, в одиночку, и только вот так — мысленно, платонически.

— Ну и зачем такая любовь, мам?

— А кто же сердце-то спрашивает, милый? — мягко улыбнулась она мне. — Нас никто не спрашивает, хотим ли мы любить, и кого конкретно… Мы просто влюбляемся, и не можем не думать об этом человеке. Если мы не имеем возможности прикоснуться, коснуться быта, который зачастую волшебность чувств как раз разрушает, то чувства часто так и остаются волшебными и очень сильными… Это как любить фантом… Может быть, этот человек даже вовсе и не такой, каким мы себе его придумали, но мы всё равно любим, всё равно не можем остыть и перестать испытывать эти ненужные никому эмоции…

— Да уж… Грустно как-то… — ответил я, ещё раз подумав о том, как ужасно оказаться в такой ситуации.

Мучиться от безответной любви и не иметь возможности отвязаться уже от этого фантома… Просыпаться и засыпать с чьим-то именем на устах, того, кто никогда не сможет с тобой даже за ручку подержаться, не говоря уже о поцелуях или чём-то большем… Жесть какая! Не хотел бы я так влипнуть!

Но я же не дурак какой, чтобы на такое попасться?

Это совершенно не моя тема — страдать.

Пускай весь мир страдает, а я — не буду.

Тем более из-за какой-то сопливой девчонки…

И тут мне в голову пришло кое-что ещё.

— Но ведь если папа любил эту женщину, то… То это ещё хуже, мам. Это моральная измена. Разве нет? Он любил её, ты понимаешь?

Руки мамы задрожали. Она опустила глаза и снова тихо заплакала…

Блин, ну я и дубина!

Нашёл, что сказать собственной матери…

18

— Блин… Мам, прости… — обнял я её. — Я не хотел тебе делать больно. Просто я не понимаю, как в этой ситуации высказать своё мнение, не задев при этом тебя. Ситуация очень неоднозначная.

— Тут ты прав, сынок, — тихо сказала мама, утирая слёзы платком. — Ситуация далеко не самая приятная, как бы я ни старалась защитить отца. Мне тоже совершенно не нравится, что твой папа привёл в дом чужого ребёнка, от женщины, которую, возможно, любил всегда. Но мы не можем ничего изменить. Решение отца не обсуждается, ты же знаешь. К тому же, не по христиански взять и бросить на произвол судьбы девочку… Сдать её в детский дом. Она же не виновата ни в чём… Поэтому как бы ни было нам не просто — постарайся её не винить, и тебе станет легче.

— Я не могу её не винить, — ответил я, ощущая, что снова закипаю.

Как мне не злиться и не обвинять её в развале семьи?

Может, мне ещё спасибо ей за всё хорошее сказать?

Прости, мам, но я так точно не смогу.

Я не такой добрый и понимающий, как ты.

Чужих щенков не собираюсь понимать и принимать!

Из-за которых, между прочим, моя семья рушится. Отец совсем как чужой стал…

К матери не подходит почти, об Ангелине все вопросы.

Хоть бы у меня спросил как дела, а то всё — Лина, Лина…

Задолбала уже эта Лина за несколько дней пербывания в моём доме.

Неужели мама не понимает, что я не смирюсь с таким положением вещей?

Да и отцу это тоже следует понять.

Потому что менять свою позицию я не стану, чтобы они мне не говорили.

Ангелину мне не жаль.

Пусть и попала в сво й детский дом.

Плевать на ее жизнь.

Она мне никто, чтобы печься о ней.

Меня гораздо больше волнует собственный комфорт, которого Ангелина лишила меня в собственном доме, практически привела к развалу нашу всю семью.

Какого тогда чёрта я должен её понимать и жалеть?

Не стану я этого делать.

— Матвей, ну ты же у меня умный мальчик, — мягко провела по волосам мама, и это немного успокоило меня. Вроде взрослый уже, а когда мама гладит по волосам, я таю и успокаиваюсь… — За что ты так жесток к ней? К девочке. У нее никого не осталось, мы её пожалеть должны. Она закончит школу и уйдёт, в никуда. А мы так и останемся семьёй. Надо просто потерпеть…

— Неужели ты думаешь, что я совсем слепой и глупый, мам? — спросил я, подняв голову и заглянув ей в глаза. — Я же вижу, что нашей семьи почти не стало едва появилась она тут. Поэтому я злюсь и виню её. Отец с тобой почти не общается теперь… Приезжает поздно, уезжает рано, в выходные тоже мчится в офис. Раньше такого не было.

— Бывало. Когда у папы были завалы на работе… Сейчас тоже отчёты и всё такое прочее…

— Не надо, мам. Ты понимаешь, что сейчас дело не в этом. Он уходит в офис, чтобы… Чтобы страдать там по ней. По той женщине. Он что — в самом деле её любил?

— Наверное… — ответила мама тихо. Она и сама, очевидно, не переварила ещё эту “новость”. — Я не знала эту женщину… Узнала о ней только когда в нашем доме появилась Ангелина.

— А как же ты, мама?

— Я не знаю, Матвей… Но ведь папа никуда не уходит. Он с нами. Разве это не доказывает, что он…выбирает нас?

— Почему же он не женился на ее матери, раз так любил?

— Понятия не имею… Видимо, не мог. А потом встретил меня… У нас родился ты. Семья… Всё вроде бы было хорошо.

— Вроде бы… И ты готова это терпеть и прощать?

— Заведёшь свою семью — поймёшь меня, — вздохнула мама. — Я тебя прошу, давай больше не будем об этом. Я просто тебя как уже взрослого прошу принять волю отца и желание помочь сироте. Мы можем себе это позволить, а девочка будет спасена от детского дома. Что тебе стоит год потерпеть? Давай не будем нагнетать.

Я поджал губы.

Не могу я обещать ей не нагнетать.

Эта ущербная меня бесит!

Я не могу ходить и делать вид, что она мне нравится.

— Я хотела вообще поговорить с тобой о том, что ты делаешь. Зачем ты ей мышь подкинул?

Я покосился на мать.

Понимал, конечно, что убогая настучит.

И всё равно оправдываться не очень хотелось.

— Всё равно она не испугалась.

— Матвей, — укоризненно покачала головой мама. — Не надо этого делать.

— Чего — не надо делать?

— Ты понимаешь, о чём я: не надо травить жизнь девочки в доме.

— Нет, я ещё ей спасибо пойду скажу за всё хорошее! — снова вспылил я.

— Матвей, — строго посмотрела она на меня. — Если ты считаешь себя взрослым, то и вести себя надо по взрослому. Сегодня пойдешь и извинишься за подкинутую мышь. И никаких отговорок я не принимаю. Ты не прав. Ты должен принести извинения девушке. Я настаиваю!

19

АНГЕЛИНА.