Послезавтра - Фолсом Аллан - Страница 4

Баррас испытующе смотрел на него.

– Сколько вы намереваетесь пробыть во Франции?

– Дней пять, – ответил Осборн. – Хотел посмотреть Париж.

Поколебавшись немного, Баррас достал из кармана пиджака паспорт Осборна.

– Вот ваш паспорт, доктор. Когда соберетесь уезжать, загляните ко мне, и я вам его верну.

Пол взглянул на Мэтро. Так вот как они решили поступить. Не депортируют, не отдают под суд, просто будут держать на крючке и знать, что он об этом помнит.

– Уже поздно, – вставая, сказал Мэтро. – Au revoir,[1] доктор Осборн.

Было двенадцать двадцать пять, когда Пол вышел на улицу. Дождь кончился, над городом висела яркая луна. Пол начал было ловить такси, но потом решил прогуляться до отеля пешком. Прогуляться и подумать о том, что делать дальше, подумать о человеке, который перестал жить лишь в детских воспоминаниях, а превратился в реальное существо, обитающее где-то здесь, в Париже. И если проявить терпение, его можно будет разыскать. Задать вопрос: «Почему?» А потом уничтожить.

Глава 4

Лондон

В ту же лунную ночь на ярко освещенной улице сразу за Чаринг-Кросс в театральном районе собралась толпа зевак. Узкий проход в форме буквы «L», являвшийся местом преступления, был огорожен специальной лентой. Любопытствующие прохожие, пытаясь через полицейских в форме разглядеть что-либо с того или другого конца, строили самые различные догадки о том, что произошло.

Но не лица зевак, жадно вглядывавшихся в темноту, привлекали внимание Маквея. Он смотрел на другое лицо: лицо белого мужчины лет двадцати пяти с неестественно выпученными, почти вылезшими из орбит глазами. В пустой коробке, брошенной в мусорный бак, театральный сторож обнаружил человеческую голову. Обычно убийствами занималась полиция Большого Лондона, но сейчас дело обстояло иначе. Суперинтендант Джемисон позвонил комиссару Айану Ноблу из особого отдела домой, а Нобл, в свою очередь, позвонил в отель Маквею и поднял того с кровати. Повышенный интерес детективов лондонского управления полиции к находке театрального сторожа был вызван тем, что, во-первых, при найденной голове не имелось тела, а во-вторых, голова была отделена от тела хирургическим путем. Где находилось «остальное», можно было только гадать, проблема же с тем, что имелось в наличии, целиком ложилась на плечи Маквея.

Глядя на то, как полицейские, производившие осмотр места происшествия, осторожно достали голову из мусорного бака, положили в чистый пластиковый пакет, а затем в коробку, чтобы везти в машине, Маквей думал о том, что лондонские детективы правы: отделение головы от туловища было совершено профессионалом. Если не хирургом, то по крайней мере кем-то, кто умел обращаться с хирургическими инструментами и изучал анатомию Грэя, где сказано:

«В основании шеи, где шейные позвонки соединяются с позвоночником, трахея, ведущая к легким, и пищевод, ведущий к желудку, соединяются с констрикторной мышцей, прилегающей к слюнной и щитовидной железам».

Именно в этом месте голова была отделена от туловища, что Маквей и комиссар Нобл сообразили и без медицинской экспертизы. А вот что им было нужно узнать от экспертов, так это до или после смерти человеку отрезали голову. И если после – то какова причина смерти. Вскрытие головы происходит точно так же, как вскрытие тела, только работы меньше.

На лабораторные исследования требовалось от двадцати четырех часов до трех-четырех дней. Но Маквей, комиссар Нобл и молодой, с пухлым, как у младенца, лицом доктор Эйван Майклс, срочно вызванный из дома, уже сделали определенные выводы. Голова была отделена от тела после гибели, причиной которой предположительно могла послужить смертельная доза барбитуратов, скорее всего нембутала. Однако оставалось неясным, почему глаза так вылезли из орбит и почему в уголках рта запеклась кровь. Такие симптомы бывают при отравлении газом цианида, но очевидных следов этого не наблюдалось.

Маквей почесал в затылке и уставился себе под ноги.

– Сейчас он спросит вас, когда наступила смерть, – сухо сказал Айан Нобл Майклсу. Ноблу было пятьдесят, он имел жену, двух дочерей и четырех внуков. Коротко стриженные седые волосы, квадратная челюсть и поджарая фигура делали его похожим на кадрового военного; да это и неудивительно – ведь он был отставным полковником разведки, окончившим Королевскую военную академию в Сандхерсте.

– Трудно сказать, – ответил Майклс.

– Постарайтесь. – Серо-зеленые глаза Маквея смотрели на Майклса в упор. Ему нужен был какой-нибудь ответ. Хотя бы просто мнение специалиста.

– Крови очень мало, почти нет. Когда она свернулась, определить трудно, сами понимаете. Могу сказать, что голова уже находилась некоторое время там, где ее нашли, потому что температура головы и воздуха на улице почти одна и та же.

– Трупное окоченение не наступило?

Майклс внимательно посмотрел на него.

– Нет, сэр. Не похоже. Как вы знаете, детектив, трупное окоченение начинается через пять-шесть часов, верхняя часть тела остывает через двенадцать часов, а все тело – через восемнадцать.

– У нас нет тела, – заметил Маквей.

– Да, сэр, тела у нас нет.

Презрев мысли о служебном долге, Майклс пожалел, что не остался сегодня вечером дома и не уступил кому-нибудь еще удовольствие любоваться на этого ехидного американского детектива по расследованию убийств, почти совсем седого и, похоже, задающего вопросы, ответы на которые ему прекрасно известны.

– Маквей, – сказал Нобл с отсутствующим выражением лица. – Почему бы нам не подождать результатов исследований и не отпустить беднягу доктора домой к молодой жене. У них сегодня первая брачная ночь.

– Первая брачная ночь? – ошарашенно переспросил Маквей. – Сегодня?

– Должна была быть, – бесстрастно ответил Майклс.

– Тогда какого черта вы ответили на вызов? Вместо вас позвонили бы кому-нибудь другому. – Маквей был искренне изумлен. – А что сказала ваша жена?

– Предлагала не отвечать на вызов.

– Рад слышать, что хоть один из вас знает, с какого конца свечку зажигать.

– Видите ли, сэр, это моя работа.

Маквей улыбнулся про себя. Этот молодой патологоанатом станет или очень хорошим профессионалом, или загнанной рабочей скотинкой. Пока трудно сказать.

– Если мы закончили, то от меня еще что-нибудь требуется? – резко спросил Майклс. – Я раньше никогда не работал ни на лондонскую полицию, ни на Интерпол.

Маквей пожал плечами и, взглянув на Нобла, сказал:

– Я тоже. Я тоже никогда раньше не работал ни на лондонскую полицию, ни на Интерпол. Как вы храните найденные головы?

– Найденные головы, Маквей, мы храним так же, как тела или части тела. Крепим бирку, запечатываем в пластик и помещаем в холодильник.

В такой поздний час Нобл был не расположен шутить.

– Понятно, – снова пожал плечами Маквей. Пора закругляться, решил он. С рассветом детективам придется прочесать улицу вдоль и поперек и расспросить всех и каждого, не крутился ли кто-нибудь возле мусорного бака незадолго до того, как там нашли голову. Через день, в крайнем случае через два, будут готовы результаты анализов волос и кожи. Специалист-антрополог установит возраст жертвы.

Доктор Майклс остался крепить бирку, запаковывать в пластик и отправлять голову в холодильник в специальном ящике с предписанием, что впредь до особого распоряжения этот ящик может быть открыт только в присутствии комиссара Нобла или детектива Маквея. Нобл поехал в свой недавно отремонтированный дом в Челси, а Маквей отправился через Грин-парк в Мейфер, в свой номер отеля, обманчиво казавшийся совсем маленьким.

Глава 5

Его крестили в католическом храме Святой Девы Марии в Рочестере, штат Нью-Йорк, снежным февральским днем 1928 года и дали имя Уильям Патрик Кэван Маквей.

В детстве все знали его как Пэдди Маквея, старшего сына сержанта Маквея из полицейского участка. Но с тех пор как двадцать девять лет спустя он распутал знаменитое дело о зверских убийствах в Лос-Анджелесе, никто не называл его иначе как «Маквей» – ни начальство, ни коллеги, ни пресса, ни даже собственная жена.