Человек из Санкт-Петербурга - Фоллетт Кен - Страница 11

– На вашем месте я бы не спешил с профсоюзами, – сказал Стивен.

– Может быть. И все-таки, Россия должна каким-то образом вступить в двадцатый век. Либо это сделаем мы, аристократия, либо это сделают простые люди, уничтожив нас при этом.

Лидии показалось, что в его словах звучало больше радикализма, чем у самих радикалов. Как должна была измениться ситуация на родине, если уже князь рассуждал подобным образом! Сестра ее, Татьяна, мать Алекса, писала в своих письмах о «беспорядках», но в них и намека не было о возможной опасности для дворянства. Но, к слову сказать, Алекс больше походил на своего отца, старого князя Орлова, политика с ног до головы. Будь тот жив, он говорил бы точно так же.

Стивен проговорил:

– Знаешь ли, есть ведь и третий вариант, при котором и аристократия, и народ могут объединиться.

Алекс улыбнулся, будто догадываясь, что сейчас последует.

– И каков же он?

– Война.

Алекс с серьезным видом согласно кивнул. Они и думают одинаково, рассудила Лидия; Алекс всегда уважал Стивена; после смерти старого князя Стивен был ему почти что отцом.

Вошла Шарлотта, и Лидия изумленно уставилась на нее. На дочери было платье, которое Лидия никогда не видела, платье из кремового кружева на шелковой, шоколадного цвета, подкладке. Сама Лидия никогда бы не выбрала такого – оно было слишком заметным – но не было сомнений, что Шарлотта в нем выглядела восхитительно. Где же она купила его? – подивилась Лидия. И с каких это пор она стала покупать себе туалеты, не советуясь со мной? Кто подсказал ей, что эти цвета подчеркивают ее темные волосы и карие глаза? Может быть, она даже и подкрасилась? А почему на ней нет корсета?

Стивен тоже смотрел во все глаза. Лидия заметила, что он даже встал, и чуть не расхохоталась. Вот таким драматическим способом он признал, что дочь его стала взрослой, и самое смешное, что сделано это было совершенно непроизвольно. В следующую же секунду он почувствует себя глупцом и поймет, что вставать всякий раз, когда его дочь входит в комнату, в его собственном доме будет непозволительной учтивостью.

Впечатление, произведенное ею на Алекса, было еще сильнее. Он вскочил на ноги, пролил шерри и густо покраснел. Лидия подумала: ба, да он робок! Он переложил бокал с капающим шерри из правой руки в левую, так что теперь не мог протянуть ей ни той, ни другой руки, да так и остался стоять в полной беспомощности. Момент был неловкий, так как прежде, чем приветствовать Шарлотту, ему необходимо было собраться с духом, но он явно намеревался приветствовать ее еще до того, как соберется. Лидия уже приготовилась произнести какое-то нелепое замечание, чтобы как-нибудь заполнить паузу, но тут уж Шарлотта перехватила инициативу.

Вынув шелковый платок из нагрудного кармана Алекса, она вытерла ему правую руку и одновременно проговорила по-русски: Здравствуйте, Алексей Андреевич. Затем пожала его теперь уже сухую ладонь, взяла бокал из его левой руки, вытерла его, вытерла ему левую руку, возвратила бокал, засунула платок обратно ему в карман и заставила сесть. Усевшись рядом, сказала:

– Ну а теперь, когда вы больше не станете проливать шерри, расскажите мне о Дягилеве. Говорят, он странный человек. Вы знакомы с ним?

Алекс улыбнулся:

– Да, знаком.

По мере того, как Алекс углублялся в рассказ, Лидия про себя восхищалась дочерью. Шарлотта справилась с неловкой ситуацией безо всяких колебаний и сразу же задала вопрос, наверняка обдуманный ею заранее, который заставил Орлова забыть свое смущение. И все это она сделала с такой непринужденностью, будто уже лет двадцать вращалась в свете. Где же она научилась такой уверенности?

Лидия перехватила взгляд мужа. Он тоже заметил умелость поведения Шарлотты и теперь в порыве отцовской гордости не мог сдержать широкой улыбки.

Расхаживая взад и вперед по парку Сент-Джеймса, Феликс обдумывал только что увиденное. Время от времени он бросал через дорогу взгляд на изящный белый фасад особняка Уолденов, поднимавшийся над стенкой переднего дворика подобно благородной голове над крахмальным воротничком. «Им кажется, они там в безопасности», – подумал он.

Он уселся на скамейку так, чтобы не терять их дом из виду. Вокруг него бурлил Лондон, Лондон среднего класса; пробегали девушки в своих невероятных шляпках, шли домой клерки и лавочники в темных костюмах и котелках. Болтали между собой няньки, катящие коляски с младенцами или прогуливающие только научившихся ходить детишек, укутанных в массу одежек, джентльмены в цилиндрах шествовали в свои клубы и обратно, лакеи в ливреях выгуливали уродливых маленьких собачонок. Рядом с ним на скамейку плюхнулась толстая женщина с сумкой, полной покупок.

– Вам жарко? – спросила она.

Он не был уверен, как на это следует отвечать, поэтому, улыбнувшись, отвернулся.

Видимо, Орлов понимал, что его жизни в Лондоне угрожает опасность. Он пробыл на вокзале лишь несколько секунд, а из дома вообще не выходил. Феликс догадался, что тот заранее распорядился, чтобы его встречали в закрытом экипаже, ведь погода стояла прекрасная, и все ездили в открытых ландо.

До сегодняшнего дня об этом убийстве думали, как о чем-то абстрактном, рассуждал Феликс. Это воспринималось, как вопрос мировой политики, дипломатических разногласий, возможных военных союзов, предположительной реакции далеких кайзеров и монархов. Теперь же вдруг все это обрело и плоть, и кровь, речь шла о конкретном человеке определенной внешности; именно его моложавое лицо с маленькими усиками будет продырявлено пулей; именно его невысокая фигура в тяжелом пальто превратится в кровавое месиво от взрыва бомбы; именно его шея над изящным галстуком в крапинку будет перерезана смертоносным лезвием.

Феликс ощущал в себе достаточно сил совершить это. Более того, он этого жаждал. Оставались кое-какие вопросы – но ответы на них будут найдены, были некоторые проблемы – но они разрешатся, потребуется отчаянная дерзость – ее у него было вдосталь.

Он представил себе Орлова и Уолдена сидящими внутри этого великолепного дома в чудесной, удобной одежде, окруженных бесшумными слугами. Вскоре они сядут ужинать за длинным столом, полированная поверхность которого, подобно зеркалу, отражает крахмальные салфетки и серебряные приборы. Есть они будут чистейшими руками с белейшими ногтями, а на женщинах даже будут перчатки. Съедят лишь десятую часть поданных блюд, а остальное отправят на кухню. Станут обсуждать скачки, новую женскую моду и короля, которого все они знали. А тем временем люди, коим предстояло воевать в будущей войне, мерзли от холода в своих лачугах в России, и тем не менее у них всегда находилась лишняя миска с картофельной похлебкой для забредшего к ним анархиста.

Какой радостью думал он, будет убить Орлова, какой сладкой местью. Совершив это, я смогу спокойно умереть.

Он поежился.

– Вы так простудились, – проговорила толстуха.

Феликс повел плечами.

– Я купила ему на ужин отличную телячью отбивную и испекла яблочный пирог, – сказала она.

– А, – произнес Феликс. Что за чушь она молола?

Встав со скамейки, он прошел по траве поближе к дому. Прислонившись к дереву, уселся на землю. Ему придется день-другой наблюдать за этим домом, чтобы выяснить лондонский образ жизни Орлова: когда и куда тот будет выезжать; на чем – в закрытом экипаже, в ландо, на автомобиле, в кэбе; сколько времени будет проводить с Уолденом. В идеале ему хотелось бы разузнать все досконально, чтобы оставалось лишь подождать удобного момента. Достичь этого можно лишь изучив его привычки. Иначе ему придется заранее выяснять планы князя, возможно, подкупив кого-либо из слуг.

Кроме того, оставался нерешенным вопрос оружия, и где его добыть. Выбор оружия будет продиктован непосредственными обстоятельствами теракта. Достать его помогут анархисты с Джубили-стрит. Для этой цели совсем не подойдут участники театрального кружка, да эти интеллектуалы из домов Данстена, как впрочем, и все те, кто имел законные доходы. Но кроме них там было человек пять сердитых молодых людей, всегда имевших деньги на выпивку; и в те редкие моменты, когда они заговаривали о политике, в их анархистских речах звучали выражения типа «экспроприация экспроприаторов», что на деле означало ограбление ради революции. У таких людей непременно должно было быть оружие, либо они знали, где его достать.