Террор - Симмонс Дэн - Страница 52

Но женщины там не было. Ирвинг вздрогнул в баталерке, когда его фонарь высветил высокую неподвижную фигуру в дальнем конце помещения, смутно вырисовывавшуюся на фоне темной перегородки, но это оказались лишь несколько висящих на крючке шерстяных шинелей и «уэльский парик».

Заперев за собой дверь, лейтенант спустился по трапу в трюм.

Третий лейтенант Джон Ирвинг, хотя и выглядевший моложе своих лет со своим мальчишеским, легко краснеющим лицом и белокурыми волосами, влюбился в эскимоску отнюдь не потому, что был жаждущим любви девственником. На самом деле Ирвинг имел больше опыта общения с прекрасным полом, чем многие хвастуны на корабле, рассказывавшие истории о своих бесчисленных любовных победах. Родной дядя привез Ирвинга в Бристольский порт, когда тому стукнуло четырнадцать, познакомил с опрятной и симпатичной портовой проституткой по имени Мол и заплатил за первый сексуальный опыт племянника — не торопливое совокупление в темном переулке, а целые вечер, ночь и утро в чистой комнате под крышей старой гостиницы с выходившими на набережную окнами.

Не меньше везло Ирвингу и с дамами в приличном обществе. Он ухаживал за младшей дочерью влиятельнейшего бристольского семейства Дануитт-Харрисонсов, и эта девушка, Эмили, позволяла — и даже поощряла — такие интимные вольности, за право допускать которые почти любой молодой мужчина продал бы свое левое яйцо. Вернувшись в Лондон, чтобы закончить свое образование морского офицера-артиллериста на учебном судне «Экселлент», Ирвинг проводил выходные, наслаждаясь обществом нескольких привлекательных молодых леди из высшего света, включая любезную мисс Сару, застенчивую, но совершенно удивительную мисс Линду и ошеломляюще страстную и необузданную — наедине с ним — мисс Абигейл Элизабет Линдстром Хайд-Берри, с которой румяный третий лейтенант, неожиданно для себя, вскоре оказался помолвленным.

Джон Ирвинг не имел намерения жениться. По крайней мере до тридцати лет — отец и дядя внушили ему, что в молодости он должен повидать мир и перебеситься, — а по всей вероятности, до сорока. Он не видел особой причины жениться и после сорока. Посему, хотя Ирвинг никогда не помышлял о Службе географических исследований (он с детства не любил холодную погоду, и мысль о зимовке во льдах на любом из полюсов казалась ему одновременно нелепой и ужасной), через неделю после того, как он осознал факт своей помолвки, третий лейтенант последовал совету своих старших товарищей, Джорджа Ходжсона и Фреда Хорнби, и условился о встрече с капитаном «Террора» с намерением просить о переводе на означенный корабль.

Капитан Крозье, явно пребывавший в дурном расположении духа и мучившийся похмельем в то прекрасное весеннее субботнее утро, сердито хмурился, скептически хмыкал, подробно допрашивал молодых людей — презрительно посмеялся над военной подготовкой, которую они проходили на паровом судне, и осведомился, какой от них будет толк на экспедиционном парусном судне, имеющем на борту весьма незначительное количество оружия, — а затем язвительно спросил, готовы ли они «выполнять свой долг перед родиной, как подобает англичанам» (о каком таком долге может идти речь, подумал тогда Ирвинг, если упомянутые англичане сидят на затертом льдами корабле в тысяче миль от родины?), и тут же предоставил всем должность.

Мисс Абигейл Элизабет Линдстром Хайд-Берри, разумеется, страшно огорчило и потрясло известие, что их помолвка затянется на многие месяцы или даже годы, но лейтенант Ирвинг сначала утешил девушку заверениями, что дополнительные деньги, полученные от Службы географических исследований, будут им совершенно необходимы, а затем объяснил свой поступок стремлением снискать почет и славу, а равно пережить приключения, которые, вполне возможно, побудят его написать по возвращении из путешествия книгу. Семья невесты поняла Ирвинга, даже если мисс Абигейл — нет. Потом, когда они остались наедине, он унял слезы и гнев девушки объятиями, поцелуями и искусными ласками. В процессе утешения он зашел весьма и весьма далеко (лейтенант Ирвинг знал, что сейчас, два с половиной года спустя, он вполне может являться отцом) и через несколько недель без сожаления помахал на прощание рукой мисс Абигейл, которая стояла на причале в Гринхайте в своем розово-зеленом шелковом платье под розовым зонтиком и махала такого же цвета шелковым платочком, пока «Террор» отдавал швартовы и выходил из гавани, влекомый двумя паровыми буксирами, а для того, чтобы вытирать обильные слезы, расстроенная молодая леди использовала другой, не такой дорогой хлопчатобумажный платок.

Ирвинг знал, что сэр Джон намерен сделать остановку и в России, и в Китае по завершении плавания через Северо-Западный морской проход, и молодой лейтенант уже принял решение после экспедиции перевестись на какой-нибудь британский корабль, приписанный к тамошним водам — а возможно, даже уйти в отставку, написать книгу о своих приключениях и занять должность управляющего в дядиной шанхайской компании, торгующей шелком и галантереей.

В трюме было еще темнее и холоднее, чем на средней палубе.

Ирвинг ненавидел трюм, ибо тот еще сильнее, чем ледяная постель или тускло освещенная, выстуженная нижняя палуба, напоминал ему могилу. Он спускался сюда только в случае необходимости — главным образом, чтобы проследить за переноской завернутых в парусину трупов — или частей трупов — в запертую мертвецкую. И каждый раз он задавался вопросом, не придется ли в скором времени кому-нибудь следить за переноской его собственного трупа сюда. Он поднял фонарь и направился к корме сквозь сырой спертый воздух.

На первый взгляд котельная казалась пустой, но потом лейтенант Ирвинг увидел тело на койке возле переборки у правого борта. Помещение освещалось еле-еле — не фонарем, а лишь слабым красным мерцанием углей за решеткой одной из четырех закрытых заслонок топки, — и в тусклом, красном, неверном свете длинное тело, вытянувшееся на койке, казалось мертвым. Открытые глаза мужчины смотрели в низкий потолок не мигая. И он не повернул головы, когда Ирвинг вошел и повесил свой фонарь на крюк над ящиком с углем.

— Что привело вас сюда, лейтенант? — спросил Джеймс Томпсон, по-прежнему не поворачивая головы и не мигая.

В прошлом месяце инженер перестал бриться, и его худое бледное лицо заросло неряшливой щетиной. Глаза у него глубоко ввалились. Спутанные волосы слиплись от сажи и пота. Когда пламя в топке заглушалось, даже здесь, в котельной, температура воздуха опускалась почти до нуля, но Томпсон лежал в одних штанах с подтяжками и нижней рубахе.

— Я ищу Безмолвную, — сказал Ирвинг.

Мужчина продолжал смотреть немигающим взглядом в потолок.

– Леди Безмолвную, — пояснил молодой лейтенант.

– Эскимосскую ведьму, — уточнил инженер.

Ирвинг откашлялся. В воздухе здесь висела столь густая угольная пыль, что дышать было трудно.

— Вы видели ее, мистер Томпсон? Или, может, слышали какие-нибудь необычные звуки?

Томпсон, который по-прежнему ни разу не моргнул и не повернул головы, тихо рассмеялся. Смех звучал жутковато — дребезжание мелких камешков в кувшине — и закончился кашлем.

— Прислушайтесь, — сказал инженер.

Ирвинг повернул голову. Он слышал лишь привычные звуки, хотя и раздававшиеся громче здесь, в темном трюме: протяжные стоны сдавливающего корабль льда; громкий треск железных цистерн и металлических конструкций с одной и другой стороны от котельной; отдаленный вой ветра высоко над головой; тяжелые удары падающих кусков льда, порождающие вибрацию в шпангоутах; глухой скрип мачт, сотрясаемых в своих гнездах, и резкий скрип обшивки корпуса; неумолчное шипение, свист и гудение парового котла и труб отопительной системы.

— Кто-то или что-то еще дышит здесь, в трюме, — продолжал Томпсон. — Вы слышите?

Ирвинг напряг слух, но не услышал никакого дыхания, хотя котел издавал звуки, похожие на тяжелое частое дыхание некоего огромного существа.

— Где Смит и Джонсон? — спросил лейтенант.

Это были два кочегара, круглосуточно работавшие здесь с Томпсоном.