Ты будешь страдать, дорогая - Фокс Натали - Страница 18

— Что… что ты собираешься делать? — дрожащим голосом шепнула она.

— Что мы собираемся делать? Может, хочешь сначала поговорить? Помню, тебе это нравилось. Наше любовное воркование. Что я буду для тебя делать и что ты будешь делать для…

Наклонив голову, она попыталась выскользнуть из-под его рук, но он снова ее опередил. Поймал и сжал в кольце объятий.

— Какого дьявола и куда ты думаешь сбежать? Может, прямо в постель? Не в силах дождаться, радость моя? Ты всегда была так чертовски, так соблазнительно готова…

И тогда она замахнулась на него. Ее изящная ручка художницы с неизвестно откуда взявшейся удесятеренной силой поднялась, чтобы ударить его, но так и не достигла цели. Он перехватил ее с поразительной ловкостью. Его взгляд встретился с ее, и в блеске глаз Фелипе она не увидела вражды. В них светилось нечто другое, казалось, давно ею забытое. Он медленно поднес ее ладонь к губам.

У нее перехватило дыхание от нежности его прикосновения, когда он легонько провел языком по маленькой ладони, такой пылающей, как будто она все-таки добралась до его щеки. Голова Джеммы отклонилась назад, и девушка зажмурилась в отчаянной попытке удержать слезы. Она прочитала любовь в его глазах, ощутила эту любовь в нежности его губ. Наказание таким быть не может, нет!

О Боже!.. Все-таки это произойдет, а у нее уже не осталось сил бороться. Сражение закончилось, желание переполняет ее, не оставляя места страхам.

— Фелипе, пожалуйста, не нужно, — прошептала она слабым голосом, и больше уже слов не было. Его губы нежно скользнули к ее запястьям, кончик языка тронул пульсирующую жилку — и в следующий миг, как будто именно бешеный темп ее пульса подсказал ему дальнейшие действия, он подхватил ее на руки и понес к кровати.

Свечи на стенах отбрасывали на него золотистые блики, когда он приступил к ритуалу раздевания, который стал прелюдией к их первой ночи любви. Джемма лежала на кровати и смотрела на него, а сердце рыдало и пело у нее в груди. Он будет любить ее, и все остальное не имело значения. Она его любит, она хочет его, и даже если эта ночь последняя — что ж, пусть будет так.

Обнаженный, он остановился у кровати, глядя на нее сверху вниз. В его глазах не было направленной на нее жестокой мести, на лице не было горькой и злобной улыбки — лишь желание, созвучное ее собственному.

Она медленно приподнялась и села, и от этого движения халат распахнулся, обнажив жаждущую припухлость сосков. Фелипе издал стон предвкушения, и она тихонько приблизилась к нему. Губы ее скользнули по его напряженной плоти, и он снова застонал, на этот раз окончательно сдаваясь. Его пальцы с нежностью обхватили ее голову, погладили волосы. Джемма сомкнула губы, наслаждаясь чувственным трепетом, которым его плоть отзывалась на ласки ее языка и теплую сладость рта.

— О Господи, как я тосковал по тебе, — вырвалось из его груди хриплое признание, переполнившее восторгом душу Джеммы.

Она подняла к нему лицо, не скрывая любви в широко распахнутых затуманенных глазах. Он потянулся, чтобы поцеловать ее губы, ощутить на них собственный вкус, а потом опустился рядом, и его ласки, набирая силу, постепенно приобрели ту власть, по которой она так долго томилась, — власть его любви и его сексуальности. Любовь и секс, он сказал, — для него они одинаково важны, и, значит, это не может, просто не может быть всего лишь местью.

Его руки колдовали над ее телом, вновь открывали безупречность его форм, пробуждая все то, о чем она мечтала тоскливыми ночами после его отъезда. Он покрыл поцелуями всю ее — от душистой ямочки на горле до нежной впадинки живота, от припухших вершинок груди до темного шелкового треугольника между изящными бедрами.

Чуть отстранившись, Фелипе посмотрел ей в глаза, а его пальцы медленно, почти лениво заскользили по внутренней поверхности бедер, искушая чувственным обещанием, пока желание не поглотило ее с головой. Не удержавшись, она задвигалась под его пальцами, но вдруг съежилась — так резко, что он в смятении убрал руку.

В его голосе прозвучало виноватое раскаяние:

— Нет, это не наказание…

Она отпрянула от него, в страхе и отчаянии раскрыв огромные глаза, прикусив дрожащую нижнюю губу…

— Нет, querida, это не то, что ты думаешь.

— Откуда мне знать? — Всхлипнув, она схватила халат. — Я же сказала тебе, что ты выиграл, неужели тебе этого недостаточно?

— Нет, недостаточно! — зарычал он в ответ. Гнев его закипел так быстро, что у Джеммы крик застрял в горле. Он схватил ее за руки, когда она сделала попытку выскочить из постели, и швырнул обратно. — Пути назад нет, радость моя. И забудь все свои обещания сдерживаться, чтобы помучить меня! — выпалил ом. — Я намерен взять тебя…

— Ты намерен взять меня силой! — взвизгнула она в ответ. Сердце ее, казалось, было готово разорваться.

Он просунул колено между ее ногами, и в своем следующем крике, сдавленном, горьком, она услышала еще нечто, поразившее ее до глубины души. Она услышала свой собственный стон покорности. Борьба превратилась в бессмыслицу: признание, что именно этого она и хочет, стало неизбежностью. Вонзив ему в спину пальцы, она призывно выгнулась ему навстречу.

Он был внутри ее. Одно быстрое, уверенное движение — и он оказался внутри Джеммы, и ее мышцы непроизвольно сжались, как будто удержать его составляло смысл ее жизни.

— Разве это насилие? — В бархатном насмешливом голосе, глубоко спрятанное, слышалось неизбывное желание. — Ты ждала меня, приглашала, а теперь окружаешь меня влагой своей любви. Я бы не назвал это насилием, радость моя.

Он двигался медленно, с каждым осторожным глубоким толчком жарко выдыхая ее имя и заставляя Джемму хрипло шептать его. Руки ее сами поднялись, неистово вцепились ему в волосы. Она сражалась с собой изо всех сил, пытаясь сдержать свою клятву и заблокировать все чувства. Но подобные клятвы разбиваются о реальность. Ей следовало знать об этом, следовало подготовиться к сокрушающему напору его сексуального влечения и к собственному ненасытному желанию.

Пульсирующая мощь внутри ее — вовсе не гарантия его любви, и все же… как это может не быть правдой, если в ней самой каждый нерв кричит о любви?

Потеряв над собой власть, они слились в едином яростном ритме, охваченные безумной жаждой освобождения, мечтой о последнем триумфальном миге, который хоть как-то облегчит их обоюдную боль.

Она ощутила знакомый жар близкого взрыва, отдалась ему, никак не сдерживая своих чувств, но взлетая на гребне волны, которая поднималась из глубин ее существа. Он изучил ее; зная глубину и силу ее оргазма, он оттягивал свой собственный, оставаясь с ней до конца, покрывая ее бесчисленными поцелуями, чтобы продлить ее наслаждение, чтобы усилить ее восторг.

Когда он наконец упал рядом, не выпуская ее из объятий, к ней пришла уверенность, что его любовь по-прежнему жива — погребена, быть может, под лавиной уязвленной гордости, но все равно жива. Ее собственная любовь никогда не переставала пульсировать внутри ее, но эти мысли не приносили успокоения.

Она лежала бок о бок с ним, прислушиваясь к его дыханию, во сне ровному и глубокому. Что с ними будет дальше? Воспользуется ли он ее слабостью как оружием, чтобы снова и снова мучить ее? Она зарылась лицом в подушку. Ответа у нее не было — она любила человека, которого совершенно не знала.

На следующее утро Джемма проснулась одна. Она перекатилась на живот, вцепилась ногтями в подушку, в бешенстве стиснула ее. Она вдыхала запах его тела, его волос, терпкий аромат его любви. Глубокой ночью он разбудил ее поцелуями, нежными, чувственными, которые мгновенно превратились в ненасытную страсть, когда она повернулась к нему и отдала ему каждую частичку своей души и тела; а позже, много позже, обессиленные и удовлетворенные, они заснули в объятиях друг друга — и вот теперь его нет с ней рядом.

Джемма запустила подушкой в другой конец комнаты и поднялась с кровати. Она гневно смыла с себя остатки любви. Она оделась и спустилась к завтраку и расправилась с ним в одиночестве в огромной кухне, прислушиваясь, как Мария и Кристина вполголоса обсуждают меню к приезду Агустина.