Ты будешь страдать, дорогая - Фокс Натали - Страница 17

— Ты довольна портретом? — Фелипе остановился прямо за ее спиной.

— Да, — сухо констатировала она. — В котором часу он приедет?

— К ужину, в девять. Ты, разумеется, оденешься. Итак, сегодня — наш последний вечер вместе. Ты, разумеется, разденешься.

Джемма в бешенстве развернулась к нему.

— Мне ни капельки не смешно! — вскипела она.

— Вижу. — Он скривил рот в насмешливой улыбке. — Дело в том, что я и не предполагал тебя насмешить. К сексу я отношусь серьезно.

— Ну так вот, можешь относиться серьезно к своему сексу где-нибудь в другом месте. Если хочешь знать — и это, без сомнения, доставит тебе громадное удовольствие, — ты выиграл, Фелипе.

Ты измучил меня, наказал, унизил, и больше к этому уже добавить нечего! — Она окатила его ледяным взглядом.

— Это тебе так кажется, я же позволю себе не согласиться. Я жажду полного удовлетворения, радость моя, сексуального и морального. Я жажду услышать твои стоны, когда у тебя не останется сил для слов. Я жажду увидеть, как ты уедешь отсюда абсолютно раздавленной.

— А я жажду увидеть тебя мертвым! Он улыбнулся и кончиком пальца приподнял ее подбородок.

— Мертвый любовник тебе уж совершенно ни к чему.

— А живой меня очень скоро уморит!

— Si, querida, твои глаза мне о многом сказали. Может ли такое быть, что ты плохо спишь? Может ли такое быть, что ты мечтаешь о моих ласках?

— А может ли такое быть, что меня от тебя тошнит — в прямом смысле?

Его губы прильнули к ее, и, как всегда, она оказалась к этому не готова. Господи, хоть когда-нибудь она сделает что-нибудь вовремя? Ведь она представляла себе этот момент, ловко уклонялась от его воображаемого прикосновения. В мыслях ей удавалось с ним справляться, но в жизни все было бесполезно.

Его пальцы погладили нежную кожу ее шеи, и она изогнулась в попытке избежать контакта с ним, но он намертво прижал ее к себе одним-единственным мощным движением ладони на ее талии.

Поцелуй становился все глубже, все жарче, и у Джеммы свело живот от самого настоящего страха. Он хотел ее, игра закончилась. Но нет, только не сейчас, нет, вообще никогда!

Оторвав губы от его рта, она уперлась кулаками ему в грудь. Его пальцы сомкнулись на ее запястьях, и он прижал ее руки к бокам.

— Ты негодяй! — крепко зажмурившись, процедила Джемма.

— Дотронься, — хрипло шепнул он, нежно гладя ее яростно стиснутые кулаки.

— Ни за что!

— Сделай это, Джемма. — Его голос вдруг волнующе переменился. Мягкий, гортанный, он мгновенно вызвал в ней желание.

Ужасаясь себе самой, Джемма пыталась не дать кулакам разжаться, но это было просто невозможно. Они действовали по собственной воле, как будто отделились от ее тела, как и ее здравый смысл. Дрожащие пальцы прикоснулись к грубым на ощупь джинсам. Джемма медленно открыла глаза, чтобы увидеть его в тот миг, когда ее ладонь нежной лаской отозвалась на его просьбы. Его темные глаза почернели, веки отяжелели и опустились от сжигавшей его страсти.

Джемма понимала, что нужно оттолкнуть его, убрать руку, показать, что она тоже умеет причинять боль. Но он задвигался в одном ритме с ее ладонью, и она, завороженная, знала, что не сможет заставить его страдать. Это было выше ее сил. Да, он ее мучит и, возможно, еще будет мучить, но она все равно не в силах ответить ему тем же.

Почувствовав, что она уже не кинется на него, он отпустил ее руки, взял ее лицо в ладони и прильнул к ней поцелуем, не замедляя нежного покачивания бедер.

Этот поцелуй наполнил ее надеждой, что он не станет продолжать свое жестокое наказание, что вместо этого он шепнет ей о любви и желании. И скажет, что месть его — лишь сладость страсти.

Обхватив руками ее бедра, он на мгновение прижал ее к себе.

— Позже, querida, позже, — гортанно выдохнул он.

— Опять! — горестно всхлипнула Джемма, обратив на него круглые от ужаса глаза. — Да будет ли конец твоей чертовой жестокости? Прекрати, Фелипе, я умоляю тебя, прекрати!

Он крепко держал ее извивающееся тело, но ярость придала ей сил, она вырвалась из его рук и, всхлипывая, выскочила из студии.

У себя в комнате она рухнула на кровать и уставилась на вентилятор на потолке. Плетеные лопасти, вращаясь, постукивали в такт круговороту ее смятенных чувств и глухому биению пульса страсти в ее венах.

Он сделал это снова, он соблазнил ее, искушая до тех пор, пока она не потеряла способность отличить добро от зла. Боже милостивый, но что же он с собой-то делает? Ей не удавалось и близко подобраться к пониманию его способа мышления. Они такие разные, их отличает не только пол, но и место рождения. В ней течет европейская кровь, а в нем — пылкая кровь латиноамериканца. Она сказала матери, что Латинская Америка — другая планета, и это верно. Именно другая. Из другого созвездия.

Поздно вечером она стояла у окна, разглядывая небесные светила, как вдруг одна мысль, такая странная, пришла ей в голову. Ведь она дочь Агустина де Наваса. Она сама наполовину латаноамериканка! Мысль эта еще жила в ее сознании, когда у двери послышался звук шагов.

— Ты опять отказываешься со мной ужинать? Он стоял на пороге в вечернем костюме, и у Джеммы в который раз упало сердце. Какой Фелипе красивый! Его элегантность, его мощь, подчеркнутые черным цветом, вновь сразили ее. Она снова обратила глаза на звезды, твердо решив побороть свою слабость.

— А ты что предполагал? — напрямик спросила она.

— Я предполагал поужинать с тобой…

— А потом ты предполагал подняться сюда и заняться со мной любовью?

— Почему бы и нет? Ведь это то, чего мы оба хотим, не так ли?

Она услышала его приближающиеся шаги и вцепилась в подоконник. Плохо, что она не одета. Предупредив Марию, что ужинать не будет, Джемма искупалась и собиралась лечь в постель. Под халатиком на ней не было ничего — ничего, кроме сожаления о своей глупости и недальновидности. Она была уверена, что он не замедлит этим воспользоваться.

— Ты даже подготовилась к моему приходу, — пробормотал он и развернул ее к себе лицом.

— Я тебя насквозь вижу! Мой халат ты воспринимаешь как приглашение. Я намеревалась пораньше лечь в постель, Фелипе. Но отнюдь не с тобой.

— Но никого другого у тебя на уме не было, верно ведь? — хитро прищурился он.

— Как же ты самоуверен! — парировала она. — Неужто ты в самом деле полагаешь, что после тебя у меня никого не было? — Может, это как раз то, что нужно. Этот ответ, конечно, умаляет ее достоинство, но ради избавления от него стоит упасть в его глазах.

— Насколько я понимаю, ты вполне способна проложить путь через постели всех гвардейцев конной кавалерии, но вот в чем я не сомневаюсь, так это в том, что ни один из них не способен дать тебе то, что даю я.

— И ты гордишься этим? — фыркнула она ему в лицо. — Твоя жизнь, Фелипе, похоже, вращается исключительно вокруг секса. Ты говоришь о мести, о мучениях — и все это сексуально ориентировано. А как же чувства, любовь, забота, радость и горе на двоих? И я сейчас не имею в виду радости кувырканий в постели!

— Любовь и секс занимают в моей жизни равное место, Джемма. Я больше не могу заниматься сексом, не испытывая любви. Вот почему после тебя я не мог быть ни с одной женщиной…

— Но пытался, не правда ли? — набросилась она. Что за глупейший вопрос! Ведь у него была Бьянка!

Не ответив на ее ребяческое замечание, он продолжал:

— Вот почему ты заплатишь за мое рабство. Ты разрушила мою жизнь…

Она рванулась мимо него и широко распахнула дверь.

— Ты сам разрушил собственную жизнь, когда бросил меня и уехал со своей кузиной. А теперь ты можешь точно так же покинуть и мою комнату, Фелипе, потому что я больше не приму никаких обвинений за твое душевное состояние.

— Зато полностью возьмешь на себя ответственность за мое физическое состояние, — грубо обрезал он.

Как это ему удалось, для нее так и осталось загадкой, но он молнией перелетел комнату и оказался рядом с ней. Его рука взметнулась над ее головой, и Джемма съежилась, решив, что он ударит ее. Но его ярость обрушилась на дверь, с треском захлопнувшуюся у нее за спиной; Прежде чем она успела хотя бы охнуть, он придавил ее к двери, ладонями прижав ее руки к стене.