Эскимо с Хоккайдо - Адамсон Айзек - Страница 7

Эти годы — потеряны.

Воскрешение: загорелый, отдохнувший, готовый играть рок. Превозносит трезвость, необходимость физических упражнений и духовной зрелости. Предвозвещает появление нового альбома (нет-это-не-возвращение).

Рекламная пауза. И — трагический финал.

Я прибыл в Токио в 3.34 и наконец-то ожил.

Токио, возлюбленный мой Токио!

От такой любви — пьяной, кулаки в кровь — нормальным людям становится не по себе. Жестокая любовь, нуар в стиле кунг-фу, написанный Теннесси Уильямсом.31 За многие годы нашего знакомства этот город причинил мне достаточно бед, да и я ему тоже, но я всегда возвращаюсь, и он — «она», мысленно говорю я, — всегда принимает меня. Дисфункциональные отношения, хоть к психиатру беги, но как иначе, если речь идет о парне вроде меня и о Токио?

Это не город, это фрактальный взрыв, мегаполис, отнюдь не соразмерный человеку. Чудовищно прекрасные джунгли, разросшийся во все стороны металл, пульсация неона, то ли парк аттракционов, где никогда не гаснет свет, не умолкает шум, то ли мертвая серая пустыня, однообразные жилые дома из бетона и столь же монотонные небоскребы. Токио — насмешка над концепцией «городской архитектуры», в этом городе понятие «контролируемого роста» — бюрократический юмор висельника. Здания роди улицы роди шоссе роди метро роди здания. Кто поверит, что этот город задуман и построен людьми? Кто поверит, что он построен для людей? Так размножается, постоянно мутируя, болезнетворный вирус, какой-нибудь грибок расползается. Меньше всего эту тварь волнует здоровье и благополучие людей, хотя от них зависит само ее существование.

И все же этот город — не кошмар и не антиутопия. Есть тут и красивые парки, и чистые улочки. Есть древние храмы и святилища, позабытые прогрессом закоулки, что хранят прелесть минувших эпох. Уровень преступности невысок, поезда ходят вовремя, и двадцать миллионов человек более-менее терпят друг друга.

Каждый раз я с восторгом присоединяюсь к этим миллионам.

Нет, я вовсе не питаю присущую некоторым гайдзинам мечту сделаться японцем. Да господи, и сами японцы порой не рады своей японистости. Однако я написал столько репортажей из этого города, что с большим правом мог бы назвать себя токийцем, нежели кливлендцем. Правда, Сара утверждает, что моя любовь к Токио похожа на пристрастие к Диснейленду или к документальным фильмам о тюрьмах — мол, людям нравятся «романтические» места, где им не приходится жить постоянно.

А может быть, Сара просто ревнует.

Эд озаботился прислать за мной в токийский аэропорт Ханэда лимузин. Меня повезли прямиком на пресс-конференцию Исаму Суды. Исаму Суда играл на басах в «Святой стреле» и, что важнее, вторую скрипку в жизни и приключениях Ёси. Дешевле было бы поехать на поезде, но поскольку сервис на высшем уровне для журналистов длится не дольше, чем школьный роман, я расслабился и постарался получить удовольствие.

Сумрачный денек, не по сезону черные тучи, под легким дождиком расцветали зонтиками тротуары, мимо которых лимузин медленно пробирался к северу столицы. В другом месте такие толпища видишь разве что в последний день закупок перед Рождеством, но по меркам Токио город просто вымер. Телеэкраны и неоновые объявления повсюду продолжали добросовестно мерцать, но никто не обращал на них внимания. В дождливый день вся реклама пропадает даром.

В дороге я слушал радио. Пока выбирал станцию, имя Ёси успело прозвучать шесть раз. Я остановился на прямом эфире со слушателями. Скорбящие подростки требовали у ди-джея ответа: стоит ли жить, если Ёси больше с ними нет.

Наверное, сейчас многие из вас задают себе подобный вопрос. Очень важно понять, что вы не одиноки, что, горюя по Ёси, вы тем самым выражаете свою любовь. Огромную любовь не только к самому Ёси, но и ко всему, что он символизирует, и ко всем людям, которые любят Ёси так, как любите его вы. Юмико, до тех пор, пока ты чувствуешь эту любовь, Ёси живет. Вот почему и ты должна жить. А теперь поговорим с Мидори из Кобэ, которая спрашивает, можно ли плакать, слушая песню «Фаллопиева утопия».

Как ни странно, смерть Ёси еще не вызвала цепную реакцию самоубийств, но я не сомневался, что это не за горами. Тысячи одиноких, непонятых душ рвутся покончить со своей незадавшейся жизнью. Кого не доконают вступительные экзамены, школьные громилы и придирчивые учителя, доконает смерть поп-звезды. Чем настойчивее взрослые призывают детей к спокойствию, просят звонить по телефону доверия, общаться с учителями и психологами, тем выше угроза эпидемии самоубийств. Пресса устроит цирк, и подростки охотно присоединятся из потребности наконец к чему-то принадлежать.

Легенда гласит: Ёси в тот день, когда познакомился с Судой, подумывал броситься с моста в реку Окагава. Он смотрел вниз на водяную могилу, а Суда проходил мимо в шинели со значком «Счастливой Бригады» на лацкане. Ёси и Суда разговорились об альбоме «Ангедония», и вскоре Ёси позабыл намерение покончить с собой. Вместо этого они с Судой вместе отправились в «Жареных кур Кентукки» и решили создать свою группу.

Если эта история не врет, первая же встреча определила дальнейшие отношения Ёси и Суды: Суда был не столько музыкантом, сколько попечителем Ёси, его сиделкой, его главным фанатом и санитаром «скорой помощи». Мне запомнился снимок, сделанный во время недоброй памяти выступления на фестивале Фудзи: посреди семнадцатиминутного гитарного соло Ёси падает в обморок, а Суда наклоняется и одной рукой подхватывает его безвольное тело. На лице басиста — усталая безнадега. На его пропитанной потом футболке крупными буквами написано по-английски «МАМОЧКА», инструмент свисает с плеча, словно атавистический орган.

По радио ди-джей заклинал одного подростка за другим: все будет хорошо, нет худа без добра, смерть Ёси покажет всем его поклонникам, как драгоценна жизнь, которую нельзя загубить понапрасну. Закончив проповедь, ди-джей поставил песенку «Бич Бойз»32«Разве это не прекрасно» — ту самую, которой «Святая стрела» обычно завершала свои выступления.

Золотые аккорды знойной Калифорнии заполнили лимузин. Когда-то «Бич Бойз» были юными серферами с пухлыми младенческими личиками и в одинаковых полосатых рубашках. Они смеясь скользили по волнам, не ведая о коварных подводных течениях.

Наконец тучи осуществили свою угрозу, хляби разверзлись и обрушили ливень на покупателей, толпившихся перед супермаркетами Икэбукуро, заранее уставив в небо зонтики. Неподходящая погода для «Пляжных мальчиков», но они все равно пели.

Суда созвал пресс-конференцию в тесной бетонной коробке, именовавшейся «Павильон № 2 Кикбоксинга Иокогамы». В отличие от павильона номер один этот располагался не в Иокогаме, а в северо-западном Токио, в районе, куда имеет смысл заглянуть, коли вздумалось заполучить перо в брюхо.

Обочина была забита маленькими юркими машинками, купленными до того, как лопнул мыльный пузырь. Идеальный транспорт, чтобы пробираться по опасным городским кварталам в поисках жутких сюжетов. Среди этих обитателей Токио лимузин выделялся, точно тигровая акула в бассейне с золотыми рыбками. Меня тут же заприметила небольшая группка репортеров, нервно покуривавших у входа. Целых две секунды они молча взирали на лимузин, пока их не одолело стадное чувство, и тогда они дружно ринулись навстречу, так согласованно, будто несколько месяцев репетировали забег.

И не только ребята, дожидавшиеся у входа, — репортеры повыскакивали из легковушек и минивэнов, даже из дверей этого самого ПКИ-2. Минута — и лимузин окружили со всех сторон.

Водитель обернулся ко мне, всмотрелся подозрительно.

— Знаменитость? — спросил он.

— Как посмотреть, — ответил я. — Слыхали о Билли Чаке?

Поразмыслив, он покачал головой.

— А о Рэнди Шансе?

— Вы не Рэнди, — рассмеялся он.