Бувар и Пекюше - Флобер Гюстав - Страница 34

Бувар и Пекюше доказали Горжю, что ему не одолеть коалицию крестьян и буржуа; они поселили в нём сомнения, подорвали веру в себя.

Учитель Пти из хвастовства проговорился о своей мечте. Тогда Бельжамб пригрозил ему, что в случае провала его неминуемо уволят.

Наконец сам кардинал приказал священнику сидеть смирно и никуда не соваться.

Оставался Фуро.

Бувар и Пекюше повели против него кампанию; напоминали всем об его нерадивости в деле с ружьями, о запрещении открыть клуб, об отсталых взглядах, о скупости, и даже внушили дяде Гуи, будто мэр жаждет восстановления старого строя.

Как ни плохо разбирался крестьянин в этом вопросе, он питал к старому режиму лютую ненависть, унаследованную от предков, и потому настроил против Фуро всех своих родственников — свояков, зятьёв, двоюродных братьев, внучатых племянников — целую ораву.

Горжю, Вокорбей и Пти довершили поражение мэра, расчистив таким образом путь для Бувара и Пекюше, которые неожиданно получили шансы на успех.

Друзья кинули жребий, кому из них быть депутатом. Жребий не выпал никому, и они пошли посоветоваться с доктором.

Вокорбей огорошил их известием, что Флакарду, издатель Кальвадоса, уже выставил свою кандидатуру. Бувар и Пекюше были глубоко разочарованы; каждый был в обиде не только за себя, но и за друга. И всё же политические страсти разгорелись у них в душе. В день выборов они наблюдали за подсчётом голосов. Флакарду одержал победу.

Граф возлагал теперь надежды на национальную гвардию, но так и не получил эполетов командира. Жители Шавиньоля почему-то предпочли Бельжамба.

Этот странный и неожиданный выбор доконал Герто. Правда, он пренебрегал своими обязанностями, ограничиваясь тем, что изредка посещал строевые занятия и делал замечания. Всё равно! Какая чудовищная несправедливость — предпочесть жалкого трактирщика отставному капитану Империи! После вторжения в Палату 15 мая он сказал:

— Меня ничто больше не удивляет, если в столице раздают военные чины так же, как у нас!

Началась реакция.

Все повторяли россказни об ананасных пюре Луи Блана, о золотой кровати Флокона, королевских оргиях Ледрю-Роллена; провинция откуда-то знает всю подноготную парижской жизни, и обитатели Шавиньоля не сомневались в коварных планах правительства и верили самым нелепым слухам.

Граф де Фаверж зашёл как-то вечером к аббату и сообщил о прибытии в Нормандию графа Шамбора.

Фуро пустил слух, будто Жуанвиль собирается натравить своих моряков на социалистов. Герто уверял, что Луи Бонапарт скоро станет консулом.

Фабрики не работали. Бедняки целыми толпами бродили по деревням.

Однажды воскресным утром, в первых числах июня, в Фалез неожиданно прискакал жандарм. Он принёс известие, что на Шавиньоль идут рабочие из Аквиля, Лифара, Пьерпона и Сен-Реми.

Жители стали поспешно запирать ставни, собрался муниципальный совет и постановил во избежание кровопролития не оказывать никакого сопротивления. Жандармам было приказано затвориться в казармах и не показываться на улицу.

Вскоре послышался неясный гул, словно приближалась гроза. Стёкла задребезжали от громкой песни жирондистов, на дороге из Кана показались шеренги запыленных, потных, оборванных людей; они шли, держась под руки, и мгновенно заполонили площадь. Поднялся страшный шум.

В залу мэрии ворвались Горжю и двое рабочих. Один из них — тощий, с испитым лицом, в дырявой вязаной фуфайке с распустившимися петлями. Другой — чёрный от угля, должно быть, машинист, с жёсткими волосами, густыми бровями, в верёвочных туфлях. Горжю был в короткой куртке, накинутой на плечо, как у гусара.

Все трое остановились у покрытого синим сукном стола, за которым сидели бледные от страха члены муниципального совета.

— Граждане! — сказал Горжю. — Мы требуем работы.

Мэр весь дрожал и не мог выговорить ни слова.

Мареско ответил за него, что муниципалитет немедленно рассмотрит вопрос, и как только делегаты ушли, советники начали лихорадочно строить планы.

Первым поступило предложение дробить щебень.

Чтобы щебень на что-то пригодился, Жирбаль придумал вымостить дорогу между Англевилем и Турнебю.

Но ведь дорога на Байе вела туда же!

Можно вычистить пруд! Но тут мало работы. Или же выкопать второй пруд. Но где именно?

Ланглуа внёс предложение укрепить насыпью берег Мартена на случай наводнения. По мнению Бельжамба, гораздо полезнее было распахать заросшие вереском пустыри. Совет так и не пришёл ни к какому решению… Чтобы успокоить народ, Кулон вышел на крыльцо и объявил, что будут открыты благотворительные мастерские.

— К чёрту благотворительность! — крикнул Горжю. — Долой аристократов! Мы требуем права на труд!

Этот лозунг был в моде, а Горжю искал популярности. Раздались рукоплескания.

Обернувшись, он столкнулся с Буваром, которого привёл сюда Пекюше, и они разговорились. Спешить было некуда: мэрия окружена со всех сторон, и советники от них не уйдут.

— Где взять денег? — спрашивал Бувар.

— Отнять у богачей. К тому же правительство прикажет им организовать работы.

— А если работы сейчас не нужны?

— Можно поработать для будущего.

— Но тогда заработки понизятся, — возразил Пекюше. — Недостаток спроса на труд указывает на избыток продуктов! А вы требуете, чтобы их было больше.

Горжю покусывал усы.

— Однако… при организации труда…

— Тогда правительство станет хозяином.

Вокруг них раздался ропот:

— Нет, довольно, не хотим хозяев!

Горжю взорвался:

— Всё равно! Они должны заплатить трудящимся или же предоставить кредит.

— Каким образом?

— Сам не знаю! Но необходимо предоставить кредит!

— Довольно! Надоело ждать! — крикнул машинист. — Эти мошенники издеваются над нами.

Он вскочил на крыльцо, грозясь, что взломает двери.

Плакван загородил ему дорогу, сжав кулаки, выставив правую ногу вперёд.

— Только попробуй!

Машинист попятился.

Крики толпы проникли в залу мэрии; советники вскочили с мест, хотели бежать. Подкрепление из Фалеза всё не приходило. На их беду, граф де Фаверж был в отсутствии. Мареско крутил в руках перо, старенький Кулон стонал от страха. Герто требовал, чтобы вызвали жандармов.

— Примите команду на себя! — предложил Фуро.

— У меня нет приказа.

Рев между тем усилился. Толпа запрудила площадь; все глаза были устремлены на окна второго этажа мэрии, как вдруг в средней амбразуре, под часами, появился Пекюше.

Он тихонько забрался туда по чёрной лестнице и, вдохновляясь примером Ламартина, обратился к народу с речью.

— Граждане!

Но его длинный нос, картуз, сюртук, вся его нескладная фигура не имели успеха у толпы.

Мужчина в вязаной фуфайке крикнул:

— Ты кто, рабочий?

— Нет.

— Значит, помещик?

— Тоже нет.

— Тогда проваливай отсюда!

— Почему? — надменно спросил Пекюше.

Но тут же исчез: машинист за шиворот оттащил его от окна. Горжю бросился на помощь.

— Не трогай его, это славный старик!

Началась драка.

Двери распахнулись, и Мареско, выйдя на порог, огласил решение муниципального совета. (Его подсказал им Гюрель.)

Дорога из Турнебю, от перекрёстка, ведущего в сторону Англевиля, будет проложена к замку графа де Фавержа.

На эту жертву коммуна пошла исключительно в интересах трудящихся.

Толпа мирно разошлась.

По дороге домой Бувар и Пекюше услыхали пронзительный женский визг. Кричали служанки г?жи Борден, и громче всех сама хозяйка; увидев их, вдова воскликнула:

— Как хорошо, что вы пришли! Уже три часа я вас дожидаюсь! Бедный мой сад, ни одного тюльпана не осталось! Повсюду вонючие, мерзкие кучи! И никак его не выгонишь!

— Кого?

— Дядю Гуи. Он привёз в телеге навоз и вывалил прямо на лужайку. А сейчас вскапывает газон. Остановите его!

— Пойдёмте! — сказал Бувар.

Под ступеньками балкона бродила запряжённая в телегу лошадь, поедая кусты олеандров. Колеса, проехав по грядкам и клумбам, помяли самшит, поломали рододендроны, раздавили георгины, а по траве были раскиданы, точно земля из кротовых нор, чёрные кучи навоза. Гуи усердно перекапывал дёрн.